Да даже где мы уже сегодня будем ночевать и как туда добираться – на эти вопросы не было ответа. Это вызывало одновременно и чувство тревоги, и какой-то восторг – ясли кончились, начиналось настоящее приключение.
Часть 2Иран
Все еще 17 апреляАрмяно-иранская граница
Миновав таможню и пограничника, талантливой пантомимой показавшего, что бухать здесь запрещено, мы вышли на пустынную дорогу. Вокруг безжизненный каменистый пейзаж, невысокие горы разных оттенков желтого и коричневого. Ну, почти безжизненный пейзаж – трое парней, сидевшие в сотне метров, завидев нас, начали кричать и махать руками, подзывая. Подойдя к ним, мы получили по куску сочной дыни – ребята устроили пикник на обочине. Языковой барьер полнейший. Если не считать нашего скудного набора фраз на фарси – стандартных туристических «здравствуйте-спасибо-как-пройти-в-библиотеку», единственное средство коммуникации – улыбка. Немного перекусив, попрощались и, повеселевшие, пошли по дороге. Общественного транспорта не предвиделось, четкого плана на день тоже. Тут только автостоп, куда он нас заведет, там и заночуем. Первая же машина, появившаяся из-за поворота, остановилась рядом с нами. Внутри англоговорящая семейная пара, отправившаяся путешествовать по стране – Али и Сара.
Али вышел, чтобы помочь убрать в багажник наши рюкзаки, но поместился туда только один, а два остальных пришлось взять с собой в салон. «Извините, что у меня такая маленькая машина», – улыбнулся иранец.
Вскоре мы уже вовсю болтали, попеременно делая кучу ошибок и порой выстраивая предложения на манер магистра Йоды. Но главное – понимали друг друга. Супруги собирались сегодня ночевать в маленьком приграничном городке Джульфе и предложили нам присоединиться. Мы только «за». Правда, сначала у них какие-то дела, и в Джульфе пути наши на некоторое время разошлись – иранцы уехали, а мы отправились бродить по паре улиц на окраине, поглядывая то на закат, то на прилавок с мороженым. Закат скоро закончился, и у мороженого не осталось конкурентов. Однако понять, сколько оно стоит, было не так просто. Дело в том, что в Иране помимо реальной денежной единицы – риала – есть еще и виртуальная – туман, которого вроде как официально нет, что не мешает все цены писать в нем. Не сумев разобраться самостоятельно, мы просто протянули продавцу пачку денег, чтобы он сам выбрал из нее нужные купюры в нужном количестве.
– Как думаете, он нас обсчитал?
– Ну, я бы обсчитал.
Поразмышляв несколько минут, мы уже абсолютно уверились, что представляем собой эталонных «глупых иностранцев», с которых грех не взять лишнюю монетку. Что, в общем-то, никак не отменяло желания выпить кофе. Заказав у того же прилавка три чашки, мы снова протянули пачку купюр. Но продавец улыбнулся и только махнул рукой – бесплатно, мол, угощайтесь.
Вернулись Али с Сарой, и мы все вместе отправились заселяться в гостиницу. Первый предложенный вариант выглядел вроде неплохо – большая комната на цокольном этаже, разделенная перегородками на отсеки. Вот только что-то уборной не видать. Оказалось, что в этом номере туалет не предусмотрен. И не то чтобы существовал общественный на этаже или что-то вроде того. Он отсутствовал как класс, не иначе предполагались хождения в поля. Хорошо хоть, что поля эти начинались сразу за дверью – гостиница находилась на самой окраине Джульфы. Другой вариант парой этажей выше – просторная квартира из нескольких комнат, застеленных коврами. Тут и остановились. Али с Сарой разулись перед входом и оставили обувь снаружи. Мы повторили за ними. Супруги заняли одну комнату, мы другую. Мебели в спальнях не было вовсе. Али извлек из кладовки матрасы – их нужно раскатать на полу. Вот и начался национальный колорит. Еще немного колорита притаилось за дверью уборной. Вова не зря стращал нас накануне. Иранский туалет представляет собой, грубо говоря, дырку в полу, какие у нас еще можно найти иногда на вокзалах, но, конечно, не столь ужасен. И бумаги действительно нет – заменить ее призван шланг с водой.
Нам остался еще один квест – добыть еды. Поехали втроем с Вовой и Али. Только за нами закрылась дверь, Сара скинула с головы платок и призвала Настю последовать ее примеру – «Релакс!».
Али же устроил небольшое соревнование. Оно заключалось в том, чтобы успеть заплатить за наши покупки, прежде чем это сделаем мы. Что в пекарне, что в овощной лавке, подойдя к кассе с продуктами, мы слышали неизменное «не беспокойтесь, я уже заплатил за это».
Заметка на будущее: стучаться, заходя в номер. Наше возвращение несколько всполошило Сару, которая со скоростью света вернула на голову платок, стоило мне лишь открыть дверь. Насте потребовалось больше времени, но у нее еще несколько недель для практики.
18 апреляОкраина Джульфы
В иранской письменности сам черт ногу сломит, но если очень захотеть, то можно догадаться, что именно из этих закорючек на стаканчике йогурта отвечает за срок годности. Это примерно половина маршрута до знания.
Цифры в Иране тоже другие. Ноль, например, выглядит как маленький ромбик. А пятерка похожа на перевернутое сердечко. Перевернутое сердечко, в свою очередь, похоже на задницу, и в момент, когда впервые это осознаешь, ты навсегда перестаешь видеть в цифре пять перевернутые сердечки.
Между тем я завершил процесс декодирования – срок годности моего йогурта истекал весной 1395 года. Тут впору задуматься, как же тогда вышло так, что это я ел его, а не он меня, или почему мы до сих пор не порабощены Великой Бифидобактерией. Дело в летоисчислении. В Иране оно начинается с переселения пророка Мухаммеда из Мекки в Медину в 622 году. Так что сейчас тут совершенно официально XIV век.
Напротив меня Али доделал бутерброд с местным сыром и протянул его Вове. Али был смугл, кучеряв, слегка пузат, как мужчина, проведший в браке уже несколько лет. И постоянно улыбался немного растерянной улыбкой, будто не уверен, правильно ли он что-то сказал или сделал. Сидевшая рядом Сара, которую он называл «хазбэнт» – вероятно, последствие дословного перевода, – выглядела спокойней. Несмотря на то что мы находились в комнате, ставшей на прошлую ночь нашим личным домом, ее волосы закрывал платок. Настины, впрочем, тоже. Здесь строгие правила женского дресс-кода, о чем всех желающих попасть в страну предупреждают еще при получении визы. Длинные рукава, длинные штанины. И платок. Это все в обязательном порядке. Забивать камнями, положим, не станут, но приодеться заставят. Излишне упрямые туристки будут отправлены домой. Излишне упрямые местные будут сопровождены полицией в отделение, где им останется дожидаться кого-нибудь с более подходящей государству одеждой.
Надо сказать, что таким, каким мы знаем его сейчас, Иран стал относительно недавно – после Исламской революции 1979 года. До этого тут было вполне себе светское государство с шахом Мохаммедом Пехлеви во главе, со стюардессами в мини-юбках, с барами и ночными клубами. На волне притока доходов от нефти шах решил экспрессом перетащить Иран из Средневековья в современность, развить промышленность и ослабить роль религии. Получилось так себе. Духовные лица и так от Пехлеви не испытывали особого восторга за его дружбу с США и особенно с Израилем. Иран вообще единственный из исламских стран поддерживал с Израилем хорошие отношения. Дружба эта была настолько крепкой, что иранскую кровавую гэбню [7] под названием САВАК [8] тренировали инструкторы МОССАДа. Против всех нежелающих идти в светлое будущее монарх использовал закручивание гаек и репрессии, вплоть до казней, что тоже не прибавляло ему любви и обожания. Любая оппозиция запрещена, многие ее лидеры убиты или бежали из страны. Таким образом, чуть ли не единственной силой, открыто противостоящей шаху, осталось духовенство под идейным предводительством аятоллы Хомейни. Сам Хомейни к этому времени находился в изгнании в Париже, откуда писал речи и проповеди, тайно распространявшиеся в иранских мечетях. Духовенство традиционно опиралось на самые бедные слои населения, а они к шаху имели свои вопросы. Например, как так вышло, что в стране сильная засуха и не сегодня-завтра начнется голод, а высоких гостей на официальном приеме угощают тонной осетровой икры? К концу 70-х годов иранские города бурлили протестами. Их жестоко разгоняли, почти всегда после этого кто-то переезжал на кладбище, но волнения только усиливались. Тогда, не в силах исправить ситуацию, Пехлеви попросил военной помощи у США. Но за океаном уже мало кто верил, что Иранскую революцию можно предотвратить. К тому же открытая поддержка шаха, которого за жестокость с оппозицией активно утюжила мировая пресса, могла подорвать рейтинг президента.
Тогда Пехлеви назначил премьер-министром лидера сопротивления Бахтияра и покинул страну, рассчитывая вернуться, когда все поутихнет. Народ ликовал, срывал со стен монаршие портреты. Бахтияр распустил САВАК, назначил выборы и пригласил Хомейни вернуться в страну и участвовать в создании нового правительства.
Тот вернулся и сразу же заявил, что не будет «участвовать» в создании нового правительства, а создаст его единолично. А Бахтияр, если не желает быть брошен в тюрьму, должен убраться из страны. И вообще – все это временное правительство отныне вне закона.
К этому моменту, пытаясь решить проблемы малой кровью и идя на компромиссы, Бахтияр растерял практически всю поддержку, тогда как за Хомейни шли в буквальном смысле миллионы людей. Две недели страна стояла на пороге гражданской войны – то там, то тут вспыхивали вооруженные столкновения. Но когда Генштаб заявил о нейтралитете армии, у Бахтияра не осталось шансов. Бывший премьер покинул Иран и отправился во Францию, где продолжал оппозиционную деятельность, пока агенты Хомейни не убили его двенадцать лет спустя.