Хомейни же начал претворять в жизнь свою мечту о религиозном государстве. Исламизировались все аспекты жизни общества – политика, экономика, культура. Запрещены азартные игры и алкоголь. Необходимо было также исламизировать и само общество, потому что объединявшая его до недавнего времени ненависть к шаху утратила актуальность, а столкновения со сторонниками Бахтияра наглядно показали разрозненность бывшей оппозиции. Снова закрутился маховик государственной цензуры и пропаганды. На смену САВАК пришел Корпус Стражей Исламской революции. Женщины, которые, кстати говоря, активно участвовали в свержении монархии, потеряли множество прав. Беспощадно уничтожались пособники шахского режима, а также любая оппозиция. Среди прочих была расстреляна Фаррухру Парса [9] – министр образования, первая женщина-министр Ирана. При монархии она добилась права голоса для женщин. В своем последнем письме к детям Фаррухру писала: «Я – врач, поэтому смерти я не боюсь. Смерть – всего лишь мгновение и не более того. Я скорее готова встретить смерть с распростертыми объятиями, чем жить в позоре, будучи насильно укрытой покрывалом. Я не покорюсь тем, кто ждет от меня раскаяния в моей полувековой борьбе за равенство мужчин и женщин. Я не готова носить чадру и шагнуть обратно в прошлое».
После завтрака нашим путям пришла пора разойтись. Али снова включил альтруизм и предложил заплатить за ночлег.
У языкового барьера обнаружился неожиданный плюс – перейдя на русский, мы могли обсуждать что угодно в любой момент, словно были одни. Вспыхнуло стихийное совещание – Вова с Настей совсем не возражали против такого щадящего отношения к нашему бюджету. Но мне показалось, что Али не очень хотел это делать на самом деле, но хотел быть хорошим хозяином.
– Думаю, что это у них так принято, но я по лицу вижу, что он не хочет. И они уже и так много для нас сделали, – сообщил я друзьям свои догадки.
Выслушав, Настя приняла этот аргумент. Вова пробурчал, что раз предлагает – значит, сам виноват, но, оставшись в меньшинстве, был вынужден согласиться. Быстренько и не поведя бровью придушив жабу, мы отказались от предложения, говоря, что очень благодарны им с Сарой за все. Кажется, я успел заметить на лице Али быструю тень облегчения.
Позже я узнал о таком понятии, как «таароф» [10]. Это масштабная и весьма запутанная форма персидского этикета. Примером как раз может послужить ситуация, когда одна сторона что-нибудь неискренне предлагает, а вторая вежливо отказывается. Причем предлагающему предписывается настаивать – повторить еще один или два раза, а отказывающемуся – все это время стоять на своем.
Так как согласие второй стороны в данном случае этикетом не предусмотрено, то предлагаться может вообще все что угодно. Не удивлюсь, если порой это приводит к неудобным моментам, особенно если кто-то, как и мы, про таароф ни сном ни духом.
Подкинув нас до трассы, супруги уехали по своему маршруту, а мы остались ловить попутку в Тебриз. Похоже, что автостопщики тут редкое явление. Желающих везти нас особо не находилось, а вот жаждущих пообщаться начала набираться маленькая толпа. Человек, знавший по-английски хоть что-нибудь, бежал с этим знанием к нам. Но и человек, говоривший только на фарси, тоже увлеченно о чем-то рассказывал. Выяснив цель стояния на обочине, новые друзья начали активно помогать тормозить машины. Результативность стремилась к нулю, и я все больше убеждался, что нестройный отряд наших помогателей отпугивал потенциальных водителей не хуже пулемета Гатлинга [11]. Вежливо отправить их восвояси не получалось, а невежливо не хотелось. К счастью, эта моральная дилемма не успела привести к человеческим жертвам – рядом все-таки остановилась машина, и водитель согласился добросить до Тебриза. К сожалению, «Тебриз» – единственное общее для нас слово.
В конечном итоге это привело к тому, что из машины мы вышли черт знает где, ошибочно приняв локацию за центр. Необходимость беспрерывно общаться без реальной возможности наладить с людьми нормальную коммуникацию вытягивала силы с упорством пылесоса – на часах полдень, а мы выжаты, словно целый день шли с рюкзаками. Зашли поправить силы в кафе-мороженое. За одним из столиков сидели две девушки, судя по виду школьницы старших классов или студентки младших курсов – синие джинсы, кофты с длинными рукавами, черные платки, – и украдкой поглядывали в нашу сторону. Немного передохнув, Настя включила режим «менеджера по связям с общественностью» и отправилась узнать у них, как бы доехать до центра. Девушки проводили нас до остановки, показали правильный автобус и подарили билетик на прощание. Автобус, как выяснилось, раздельный – женская часть в задней половине, и попасть туда можно только через последние двери, куда направилась Настя, мы же с Вовой вошли через передние. Уговорились встретиться в середине – мужская и женская половины разделялись пластиковой перегородкой. Иранская бабушка, увидев Настю, волочившую по проходу рюкзак, подскочила с места и бросилась помогать, игнорируя всякие «ой, я сама» и «спасибо, не надо, спасибо». На нас были устремлены все взгляды. В плотно набитом смуглыми иранцами автобусе не было ни одного иностранца, по крайней мере, светлокожего.
Добравшись до центра, приступили к поиску офиса туристической информации – при отсутствии интернета он казался неплохим способом выяснить что-нибудь полезное. Например, где бы тут бюджетно остановиться. Вы не найдете на Букинге дешевый хостел в Тегеране или квартиру в Тебризе через Airbnb – долгие годы Иран находится под иностранными санкциями и параллельно под цензурой собственного правительства.
Для перечисления всего, что тут не работает, потребуется пара отдельных страниц, а для рассказов о том, как иранцы это обходят, – еще с десяток.
Вертя головой по сторонам, я обнаружил нечто совершенно для себя неожиданное. Что угодно я был готов увидеть в Иране, но только не парня, раздающего рекламные листовки в ростовом костюме зайца. Честно говоря, начитавшись про запреты и ограничения, я предполагал, что отправляюсь в Халифат Хмурых Щей. Но, идя по улицам, мы ловили на себе множество заинтересованных и доброжелательных взглядов, видели, как люди начинали улыбаться, заметив, что Вова их фотографирует.
Мы бродили уже час, но все без толку. Затем попытались найти среди прохожих кого-нибудь англоговорящего и через десять минут опроса всех подряд встретили группу студентов. Их предводитель кучеряв и усат, словно вышел из кадра американского фильма эпохи диско. «У тебя усы, у меня усы. Мы должны помогать друг другу», – сказал он Вове. Еще примерно час наши новые друзья ходили с нами, опрашивая всех встречных людей про офис туринформации, когда наконец мы его нашли.
И вскоре вселились в порекомендованную гостиницу суперэкономкласса. Маленькая комнатка, обшарпанные стены, три кровати. Но тут ловился чей-то незапароленный вай-фай. Медленный, зато бесплатный. Чтобы разжиться иранской сим-картой, потребовалось трижды посетить почту. Каждый раз казалось, что все понятно, но стоило выйти на улицу, как возникали новые вопросы. В основном «Почему ничего не работает?». Интернет в итоге так и не появился. Молодая сотрудница почты очень старалась, но не могла подобрать нужные английские слова. В конце концов махнули рукой. Ладно, хоть позвонить можно кому-нибудь. Пока, правда, некому, но учитывая невероятную общительность иранцев, это ненадолго.
Поиски сим-карты мы совместили с прогулкой по Тебризу. Но то ли наматывали круги по одному и тому же кварталу, то ли все кварталы выглядели одинаково. Всюду мы видели десятки крошечных магазинчиков на первых этажах домов, перемежающихся с такими же маленькими кафе. Везде посетители уплетали кебаб с лавашом и разнообразной газировкой вроде лимонада от Хайникена или чего-то апельсинового от Баварии.
Вечером нас ожидал полуторачасовой поход до вокзала через весь город, чтобы уж точно понять, что он собой представляет. И все полтора часа – крошечные магазины, крошечные кафе. Магазинчики эти зачастую сгруппированы по товару – десяток лотков автозапчастей жмутся друг к другу, потом их сменяет плотный строй всякого домашнего барахла – кастрюли, сковородки и прихватки. Потом опять запчасти.
Настя в который раз раздраженно поправила съезжающий платок.
– Господи, как он достал меня уже! И одежда эта дурацкая. И еще три недели так ходить! Вам-то хорошо – одеваетесь как хотите.
– Не парься. Воспринимай это как маскарад, на который ты пришла в определенном костюме. Кто-то Снегурочка, кто-то Чебурашка. А ты вот иранка.
Настя открыла было рот, чтобы доверительно сообщить, что это полный идиотизм. Но закрыла, ничего не сказав. Задумалась, усмехнулась. Похоже, идея ей понравилась.
Кассир на вокзале говорил только на фарси. До того, что я хочу купить билеты в Тегеран, мы добрались быстро («Салам. Тегеран. Фарда. Се» [Здравствуйте. Тегеран. Завтра. Три] – «Салам. Тегеран. Фарда», кивок, улыбка). А вот что там насчет времени отправления – это уже проблема, мы совершенно не понимали друг друга. Ко мне подошел коротко стриженный мужчина лет сорока и на отличном английском предложил помощь. С появлением переводчика покупка заняла всего несколько минут. Попутно познакомились – нашего спасителя звали Надер. Вскоре кассир протянул три билета в Тегеран с отправлением через сутки. Скользнув по нам взглядом, Надер засмеялся:
– Тут везде в графе «имя» написано «Турист Андрей».
Он поинтересовался, какой у нас план на завтра. Наш план – пещерная деревня Кандован. Тут же выяснилось, что Надер таксист и с большим удовольствием за небольшие деньги отвезет нас завтра туда и обратно. А пока готов подбросить до гостиницы. Возвращаться пешком полтора часа той же самой непримечательной дорогой не хотелось, потому второе предложение мы приняли сразу, а по поводу первого пообещали подумать. В пути Надер, узнав, что мы из России, много рассказывал о русском следе в Иране. Например, тут очень популярны самовары. А чай так и называется – «чай». Посередине пути он остановил машину и пригласил подойти к памятнику какому-то вагону. Это была конка – вагончик вроде трамвайного, влекомый по рельсам лошадками. На фарси он тоже называется «конка» – первую такую конно-железную дорогу Российская империя построила тут в начале XX века.