Большая, беспорядочная группа приезжих, эмигрантов, туристов, владельцев летних домов и прочих почти полностью, во всех смыслах, кроме географического, отстоит в Провинстауне от более оседлой жизни людей, которые здесь родились, — в основном это потомки португальских иммигрантов с Азорских островов. Когда в середине 1800-х в связи с развитием нефтедобычи китобойный промысел был упразднен, Провинстаун превратился в рыбацкую деревню, и среди населения стали преобладать португальцы, семьи которых на протяжении столетий ловили рыбу. До недавнего времени они процветали, но теперь воды, омывающие Провинстаун, опустели, и многие американцы португальского происхождения живут в нескольких небольших анклавах в дальнем конце Брэдфорд-стрит. Наиболее зажиточные из них управляют большинством предприятий, требующих круглогодичного пребывания: нефтегазовыми компаниями и банками, магазинами и аптеками. Вот как в своей книге 1942 года «Время и город», единственной известной мне книге о Провинстауне, описывала их Мэри Хитон Ворс: «Смуглолицые прохожие, красивые темноглазые девушки, обожающие пестроту, — они расцвечивают улицы своими яркими платьями и смехом», — и, полагаю, это был комплимент. Теперь эти «колоритные персонажи» — старая гвардия, традиционное население, самые досточтимые жители города. Одни и те же имена, некоторые из них англизированы более двухсот лет назад, снова и снова появляются на надгробных плитах на городском кладбище: Аткинс, Авеллар, Кабрал, Кук, Дейс, Инос, Роуз, Таша, Сильва, Сноу.
Из Ниоткуда[8]
Море — негодный учитель, в любую погоду
Вздымается в небо и падает, а наши жизни —
озера,
что распахнуты вечной, сбивающей
с толка весне. Слушай,
будет день, и ты скажешь мне то,
о чем я целую зиму
хотела тебя спросить, и треснувший
лед грохочет, и там,
где он казался непробиваемым, звук
отдается эхом, срывающим с места уток
и пугающим до полусмерти. В Вермонте
ты видел во сне,
как с вершины горы, через овраги, ущелья
сияли огни, такие знакомые, что даже
как будто наши,
они посылали нам свет из будущего.
И проснувшись, ты вернулся в реальность
ты увидел только деревья, ты вернулся
безжизненно-мрачным,
от предвидения, с которым мы оба
должны смириться.
Но сегодня утром, из ниоткуда, пришел
замечательный день
и заваривая свой обычный кофе, отмеряя зерна
деревянной ложкой, я вспомнила —
да, вот так это все и бывает, чашка за чашкой,
привычный жест
за привычным жестом, что еще мы можем
знать о надежности
и плодородии? Мы семеним к неизбежной
оттепели
медленно, как февраль, пробираясь через потоки,
удивительно теплые. Вспомни, на прошлой неделе
ты проснулся, продолжая высвистывать птицу,
которая чудом покинула клетку, и вот,
посмотри-ка, сегодня
ласточка прилетела, чтобы свить гнездо
за водостоком на крыше,
сжимая в клюве веточку в два раза больше
нее самой, пригибаясь
под ее весом, так изящно, так беспомощно,
что кажется нам отсюда:
она держит в клюве все, что она знает.
Звери
В месте с людьми в Провинстауне благополучно сосуществуют некоторые отряды животных. Это большой собачий город, где каждому известны жизненные привычки не только соседей, но и их собак (вот королевский пудель по кличке Дороти, вот черный лабрадор смешанной породы, известный как Люси, вот длинношерстная такса, принадлежащая дородному мужчине, который разгуливает по улицам в кафтанах), которых с той же вероятностью поприветствуют по имени, стоит им появиться на пороге магазина или кафе.
Провинстаун также может похвастаться впечатляющей когортой статных котов, как правило, белых с массивными черными отметинами, похожих на ожившие полотна Франца Клайна, потомков давно почившего пракота. Они по-мещански безмятежны — как будто им отсыпали часть привилегий, которыми когда-то обладали капитаны китобойных судов. Власть собак, в изобилии обитающих в Провинстауне, по крайней мере частично упразднена строго соблюдаемым даже на пляжах законом о поводках, навсегда низведшим их до статуса домашних животных. У каждой есть имя, каждая учтена — и каждая хотя бы отчасти унижена. Коты, куда более свободные и вездесущие, подчеркнуто независимы и расхаживают по улицам и пляжам с аристократической уверенностью. Они красавцы, эти коты. Тощие, хорькоподобные, пугливые особи в Провинстауне будто бы и не водятся — могу лишь предположить, что этих нервных костляков разогнали по задворкам и аллеям их более благополучные братья и сестры, холеные здоровяки с царственными головами и тяжелыми чувственными хвостами, которым нет дела ни до собак, ни до прохожих; которые иногда запросто могут вздремнуть посреди нагретой солнцем улицы.
Что же до диких животных, особое место в Провинстауне занимает процветающая популяция скунсов. Они здесь повсюду. Поскольку скунсы — ночные животные, при свете дня вы не увидите ни одного, но во время прогулки поздним вечером, скажем, после одиннадцати, когда улицы заметно пустеют, встречи с ними едва ли можно избежать. Хотя они преисполнены чувства собственного животного достоинства и щеголяют белыми полосками, сверкающими в свете фонарей, они не самые импозантные существа. В природе они пешеходы и мусорщики. Они бесцеремонно снуют туда-сюда по Коммершиал-стрит прямо в центре города и роются в отходах. Если вы оставите их в покое и пойдете по своим делам, они ответят тем же.
Местным собакам это известно, но заезжие псы, не будучи проинформированы о последствиях, часто преследуют скунсов, и, разумеется, стоит им загнать одного в угол, бурно радуясь собственным смелости и сноровке, случается худшее. Как-то раз летом мы с Кенни ужинали у друзей, и хозяйского скотч-терьера оросил скунс. Поскольку к тому моменту владелец собаки был слишком пьян и обдолбан, чтобы выразить хоть что-то, кроме смятения, мы с Кенни позаботились о ней сами, как могли. Мы слышали, что единственное средство поправить ситуацию — томатный сок, поэтому собрали весь томатный сок, имевшийся в наличии у соседей, хотя в ход пошли и кетчуп, и томатная паста, и томатный суп, поскольку нужного количества сока нам добыть не удалось. Мы поставили собаку в жестяной таз и вылили на нее все томатные продукты. Это сработало более или менее, но, могу вас заверить, вблизи вонь скунса не имеет ничего общего с той, которую вы могли слышать на шоссе. Это больше, чем зловоние. Это запах небытия. Мне на ум не приходит никакой аналогии. Не гниль, не сера, не аммиак; что-то неописуемо ужасное в своей собственной категории. Вдыхая, ты чувствуешь это на вкус. Чувствуешь, как оно просачивается в твой нос и легкие. Опыт был по-своему впечатляющий, но мне бы не хотелось пережить его вновь. Это было напоминание, самое действенное из всех мыслимых, что природа очень хороша в том, что она делает; что тот, кто выживает, заточен на это должным образом.
Если скунсы и коты — мелкая буржуазия Провинстауна, самые невозмутимые, слегка психопатичные, но все же уважаемые представители его фауны, прочие животные предпочитают держаться на незначительном, но ощутимом удалении. В дальних уголках можно время от времени встретить ярко-рыжую лису, как правило, замершую столь неподвижно — воплощенное внимание (приближаясь, вы создаете для нее шум, сравнимый с грохотом товарняка), — что поначалу бывает трудно определить, живое ли это существо. В дюнах я видел оленя, а как-то раз — лань с детенышем, бродивших среди кладбищенской травы.
Отважные отряды енотов, опоссумов, а иногда и койотов передвигаются среди отбросов и объедков вечернего Провинстауна более скрытно, чем скунсы, но со все той же решимостью. Однажды поздним вечером прошлым летом, когда мы с моим другом Джеймсом пошли забрать оставленные где-то велосипеды, на лужайку перед универсалистской церковью из кустов вышел опоссум и остановился прямо передо мной. Он был молодой — не детеныш, конечно, но и уж точно не взрослая особь; короче, подросток. Он стоял буквально в шаге, смотрел на меня, и в его взгляде не было ни дружелюбия, ни страха. Казалось, ему просто любопытно. Он был бледно-серый, почти белый; лопатообразная голова, нос розовый, как ластик, и глаза — идеальные черные бусины. Мы уставились друг на друга. До этого я ни разу не заглядывал в глаза дикому зверю. Машинально, не задумываясь, я протянул руку и осторожно коснулся его макушки. Без панибратства. Это была попытка осторожного контакта — так можно пытаться продемонстрировать не столько дружелюбие, сколько сам факт своего существования инопланетянину. Это было глупо, необдуманно. Шкурка опоссума была грубой, но не неприятной, — как щетина у малярной кисти. Он не укусил меня, но прикосновение ему не понравилось; трогать его явно не стоило. И все же он не сорвался с места в ужасе. Он просто юркнул обратно в кусты, а я пошел догонять Джеймса.
Вест-Энд
Хотя сегодня Провинстаун представляет собой относительно упорядоченное скопление магазинов и домов, когда-то он был настолько зависим от моря и его всевозможных даров, что вполне мог сойти за одну из форм водной жизни. Первые сто лет своего существования, вплоть до начала XIX века, он не был разделен на улицы как таковые; немногочисленные дома и магазины строились на всяком клочке песка, который приглянется строителям. Выпотрошенную для засолки треску — в то время соленая треска была одним из самых прибы