— Возвращайтесь к своим книгам, Билли, — сказал Варди, когда Билли открывал дверь. — Вы меня разочаровали. — Он похлопал по листкам бумаги. — Посмотрите, что смогут показать вам Куби Дерри и Морри.
Эти слова звучали странно, но в то же время странно-знакомо.
— Погодите, что вы сказали? — спросил Билли с порога. — Что это такое?
Варди взмахом руки отослал его прочь.
По дороге на юг сбитый с толку Билли тщетно пытался осмыслить свой визит в участок. Он не был под арестом и мог покинуть город в любое время. Достав телефон, чтобы выдать какую-нибудь тираду Леону, он опять — по неким причинам, которые не мог озвучить, — воздержался от звонка.
Домой Билли тоже не поехал, а вместо этого, постоянно ощущая, что за ним кто-то наблюдает, направился в центр города. Там он слонялся по кафе и книжным магазинам — издания в мягких обложках, нескончаемые чашки чая.
Его телефон не был подключен к интернету, а ноутбука Билли не взял и потому не мог проверить свое предположение, что, несмотря на его собственное признание прошлым вечером, новостей о пропаже гигантского спрута нет. В лондонских газетах — ничего. Билли так и не поел, хотя долго не был дома и вернулся лишь поздним вечером. Он ничем не занимался, только угрюмо размышлял и все больше расстраивался, рассматривая разные возможности.
Имена, которые назвал Варди. Они вертелись у Билли в голове, изводили его все это время — чем дальше, тем больше. Билли был абсолютно уверен, что слышал их раньше и они для него что-то значат. Надо было порасспросить Варди: Билли даже не знал, как они пишутся. На клочке бумаги он нацарапал возможные варианты: куба дери, мори, морей, кобадара и так далее.
Вот черт. Значит, придется порыться.
Наконец Билли направился домой, и в автобусе его внимание почему-то привлек мужчина на заднем сиденье. Билли попытался разобраться, почему именно, однако не мог добиться хорошего обзора. Парень, крупный и плотный, сидел, натянув на себя капюшон и опустив голову. Всякий раз, когда Билли оборачивался, он либо горбился, либо прижимался лицом к стеклу. Все, мимо чего проезжал автобус, пыталось завладеть вниманием Билли.
За ним словно наблюдали ночные животные, здания, все пассажиры. Я не должен так себя чувствовать, думал Билли. И вещи не должны были так себя вести. Он наблюдал за мужчиной и женщиной, которые только что вошли в автобус, воображая, что эта парочка проникла внутрь незаметно, сквозь металлическое сиденье у него за спиной.
Автобус сопровождала стая голубей, которым вообще-то полагалось спать. Они летели, когда автобус ехал, и садились, когда тот останавливался. Билли жалел, что у него нет зеркальца, — вот бы посмотреть на лицо этого типа сзади, которое он прячет!
Они ехали наверху — выше неонового сияния Центрального Лондона, на уровне крон невысоких деревьев и окон второго этажа, верхушек уличных вывесок. В отличие от океана свет распространялся не вниз, а вверх, постепенно рассеиваясь во мраке. Улица с фонарями и слепящими витринами была самым мелким и самым светлым местом; небо же выступало в роли бездны, истыканной звездами, как люминесцентными организмами. Верхний этаж автобуса пребывал на грани глубины, на кромке плохо освещенной зоны, где пустые офисы уходили ввысь, насколько хватало взгляда. Билли смотрел вверх, как будто вниз, в глубоководную впадину. Человек за спиной у него тоже смотрел вверх.
На следующей остановке, не своей, Билли подождал, пока закроются двери, потом вскочил и помчался вниз по ступенькам с криком: «Прошу прощения, подождите!» Автобус высадил его и устремился во тьму, как батискаф. Через грязное заднее окно Билли увидел, что тот человек смотрит прямо на него.
— Черт, — сказал Билли, — вот же дерьмо!
В инстинктивной попытке защититься он выставил перед собой руку. Стекло изогнулось, и человек дернулся назад, когда автобус стал удаляться. Очки Билли дрожали у него на лице. Он не видел, чтобы кто-нибудь двигался за окном, за трещиной в стекле, внезапно рассекшей его пополам. Человек, которого он видел, был не кем иным, как Дейном Парнеллом.
Глава 4
В ту полную загадок ночь Билли допоздна не ложился спать. Он задвинул шторы в гостиной, воображая, как противная белка следит за ним, пока он копается в интернете. Зачем Дейн его преследовал? И как его обнаружил? Билли пытался размышлять как детектив. Это ему плохо давалось.
Он мог позвонить в полицию. Дейн не совершил, конечно, никакого преступления, но все же. Можно было обратиться к Бэрону, как тот и просил. Но, несмотря на неуютное чувство — называйте его страхом, — Билли не хотелось этого делать.
Во всех его разговорах с Бэроном, Варди и той женщиной присутствовал момент непонятной игры. Было совершенно ясно, что Билли водят за нос, что информацию от него утаивают, что о нем самом совершенно не думают, — лишь бы он им подыгрывал. Билли не хотел, чтобы его в это втягивали. Или, и/или, хотел разобраться во всем самостоятельно.
В конце концов он заснул — совсем ненадолго. А утром обнаружил, что проникнуть в Дарвиновский центр совсем не так трудно, как ему представлялось. Двое полицейских у входа без особого любопытства изучили пропуск Билли и не стали выслушивать до конца его тщательно составленное объяснение — мол, надо разобраться со срочными бумагами, которые остались на столе, он будет осторожен, управится быстро и так далее. Один из стражей порядка просто взмахнул рукой, разрешив проходить.
— В аквариумный зал входить нельзя, — сказал он.
Ну и ладно, подумал Билли. Хоть так.
Он что-то искал, но понятия не имел, что именно: топтался у реторт и раковин, возле пластиковых контейнеров с прозрачной рыбой, чья плоть стала невидимой из-за энзимов, а кости поголубели. Общая комната была загромождена стопками афиш, извещавших о проекте «Бигль»: планировалось повторить раннее путешествие Дарвина в плавучей лаборатории, обустроенной как настоящий «Бигль».
— Эй, Билли, — окликнула его Сара, тоже куратор, которой тоже разрешили пройти в Центр. — Ты слышал?
Она оглянулась по сторонам и, понизив голос, пересказала ему какой-то слух, настолько зыбкий и бессодержательный, что он тут же вылетел у Билли из другого уха. Самопорождающийся фольклор. Билли кивнул, словно соглашаясь, и потряс головой, словно в ужасе от таких перспектив — неважно каких.
— А еще, — добавила Сара, — Дейн Парнелл исчез. Слышал?
Да, об этом он слышал. Билли вновь почувствовал холодок внутри, как и прошлой ночью, когда увидел Дейна через окно автобуса.
— Я говорила с одним из полицейских, — сказала Сара, — которые возятся в аквариумном зале. С тех пор как Дейн, видишь ли, пропал, там слышны разные звуки. Какое-то громыхание.
— Бу-у-у, — изрек Билли на манер привидения.
Девушка улыбнулась. Но это же мои галлюцинации, подумал он. Это походило на кражу. Полицейские слышали не что иное, как его воображаемые шумы.
Он сел за компьютерный терминал, зарегистрировался и занялся поиском, вводя различные варианты написания тех имен, что называл Варди, сверяясь с листком и вычеркивая один за другим. В конце концов он ввел «Кубодэра» и «Мори».
— Это ж надо, — прошептал он и, уставившись на экран, откинулся на спинку стула. — Ну конечно!
Неудивительно, что эти имена беспокоили и дразнили его. Билли ощущал жгучий стыд. Кубодэра и Мори. Те самые исследователи, которые несколько месяцев назад первыми засняли гигантского спрута в природной среде.
Он скачал их эссе, снова посмотрел на фотографии. «Первое в мире наблюдение живого гигантского спрута в среде обитания» — статья называлась так, словно «Труды королевского общества по отделению биологии» теперь редактировались десятилетними мальчишками. Первое в мире.
Многие из его коллег повесили эти снимки над своим рабочим столом. Когда фотографии только появились, Билли сам заявился в офис с двумя бутылками шипучего и предложил, чтобы отныне каждая годовщина стала ежегодным праздником, Днем Спрута. Эти снимки, как он сказал тогда Леону, имели, блин, крайне важное значение.
Самым известным был первый, тот, что светился в новостях: восьмиметровый спрут, пойманный видоискателем в темной толще воды на почти километровой глубине. Вытянутые щупальца изгибались влево-вправо вокруг приманки, в конце линии перспективы. Но сейчас Билли уставился на второй снимок.
Линия перспективы здесь так же понижалась, животное так же парило в зловещей воде. Но на сей раз оно надвигалось на камеру с разинутым ротовым отверстием. Монстра застигли в момент, когда его щупальца раскинулись во все стороны, образовав почти правильную фигуру; в вершине находилась приманка. Два охотничьих щупальца, длиннее остальных и снабженные веслообразными кистями, были скрыты во тьме.
Взрыв щупалец. Этот снимок отметал все клеветнические теории, согласно которым архитевтис был медлителен, хищником оказывался случайно, а щупальцами в своей глубоководной летаргии пользовался как рыболовными крючками, терпеливо ожидая жертву, — совсем не охотник, как и любая идиотская медуза.
Этот снимок обожали фанаты мезонихотевтиса, «колоссального спрута», огромного соперника архитевтиса, с бочкообразным туловищем. Мезонихотевтис тоже недавно появился перед объективами фото- и видеокамер и вызвал, да, горячий, небывалый энтузиазм. И это животное, да, вселяло ужас. Масса его и вправду была больше, а мантия — длиннее; щупальца и вправду оканчивались не присосками, а неумолимыми когтями, изогнутыми по-кошачьи. Но независимо от внешности и статистики мезонихотевтису не суждено было стать гигантским головоногим. Он был монстром-самозванцем. Отсюда — трепотня тех, кто его исследовал, желая принизить давно известного кракена ради нового фаворита: «не имеет аналогов», «даже больше», «подкласс величайшего значения».
Но посмотрите на снимки Кубодеры и Мори. Вряд ли на них изображен слабый искатель удобного случая. Архитевтис не выжидал, зависая в толще воды. Архитевтис угрожал, стремительно бросался из бездны вверх, охотился.