Шай помедлила перед выпивкой и облизала губы – стекло янтарём блестело в темноте, – но заставила себя забыть и стала ещё жарче торговаться с Клаем, пока, наконец, они закончили.
– Никогда не возвращайся в эту лавку, чокнутая сука! – крикнул ей торговец, пока она взбиралась на сиденье фургона рядом с Ягнёнком. – Чёрт возьми, ты меня почти разорила!
– На следующий год?
Он махнул толстой рукой, повернувшись к покупателям.
– Ага, тогда и увидимся.
Она протянула руку, чтобы спустить тормоз, и едва не ткнулась в бороду северянина, с которым раньше чуть не столкнулся Ягнёнок. Северянин стоял прямо перед фургоном, словно пытался вспомнить что-то смутное – брови кверху, большие пальцы заткнуты за ремень, рядом с крупной, простой рукоятью меча. Грубый тип, неровный шрам от глаза через всю редкую бородёнку. Шай изобразила на лице милое выражение и достала нож, повернув лезвием так, чтобы оно скрывалось за рукой. Лучше избежать неприятностей со сталью в руке, чем нарваться на них без стали.
Северянин сказал что-то на своём языке. Ягнёнок ещё сильнее ссутулился на своём сидении, даже не повернувшись взглянуть. Северянин заговорил снова. Ягнёнок проворчал что-то в ответ, затем дёрнул поводья, фургон покатился, и Шай закачалась на трясущихся колесах. Она бросила быстрый взгляд через плечо, когда они проехали немного по улице, изрезанной колеями. Северянин всё ещё стоял в клубах пыли, хмуро глядя им вслед.
– Чего он хотел?
– Ничего.
Она убрала кинжал в ножны, положила ногу на перила и откинулась, надвинув шляпу пониже, чтобы заходящее солнце не светило в глаза.
– Да уж, в мире полно странных людей. Если тратить время, беспокоясь, что там у них в голове, то всю жизнь будешь беспокоиться.
Ягнёнок ссутулился ниже обычного, словно хотел спрятаться в своей груди.
Шай фыркнула.
– Какой же ты чёртов трус.
Он искоса посмотрел на неё и отвернулся:
– Бывают люди и похуже.
Они смеялись, когда с грохотом перевалили через холм, и перед ними открылась неглубокая маленькая долина. Ягнёнок что-то сказал. Он оживился, стоило выехать из города – как обычно. В толпе он всегда тушевался.
От этого и Шай повеселела. Они поднимались по дороге, которую, впрочем, и дорогой-то было сложно назвать – всего лишь две исчезающие линии в высокой траве. В юности Шай прошла чёрные времена. Беспросветно чёрные, когда она думала, что её убьют под открытым небом и оставят гнить. Или поймают, повесят и не похоронят, а выбросят на корм собакам. Не раз посреди ночи, вспотев от страха, она клялась благодарить каждый миг своей жизни, если судьба даст ей шанс снова проехать этой неприметной дорогой. Сейчас вечная признательность не очень-то возникала, но таковы уж обещания. Шай всё равно чувствовала себя немного легче, когда фургон ехал домой.
Потом они увидели ферму, и смех застрял в её горле. Они сидели молча, а ветер шелестел в траве вокруг них. Шай не могла дышать, не могла говорить, не могла думать, по венам потекла ледяная вода. Потом она спрыгнула с фургона и побежала.
– Шай! – заорал позади Ягнёнок, но она почти ничего не слышала, кроме своего хриплого дыхания. Она скатилась с холма, вокруг мелькали земля и небо. По стерне сжатого неделю назад поля. Через уроненный забор, по втоптанным в грязь куриным перьям.
Она добежала до двора – до того, что раньше было двором – и беспомощно остановилась. От дома остались лишь мёртвые обуглившиеся брёвна, да мусор, и стоял только шатающийся дымоход. Никакого дыма. Должно быть, пару дней назад прошел дождь и потушил пожар. Но всё сгорело. Шай обежала почерневшие развалины сарая, всхлипывая при каждом вздохе.
Галли висел на большом дереве за домом. Они повесили его над могилой её матери и свалили надгробие. Истыкали его стрелами. Дюжиной, а может, больше.
Шай почувствовала, будто её пнули под дых. Она согнулась, обхватила себя руками, застонала, и вместе с ней застонало дерево, листья которого тряхнул ветер, немного качнув тело Галли. Старый безобидный бедолага. Он окликнул её, когда они отъезжали на фургоне. Сказал, что волноваться нечего, за детьми он присмотрит. Она рассмеялась и ответила, что волноваться и впрямь не нужно, поскольку дети присмотрят за ним.
Шай ничего не видела – глаза болели, ветер их жалил, – и всё крепче обхватывала себя руками, внезапно почувствовав такой холод, от которого ничто не могло её согреть.
Она услышала топот – это грохотал сапогами Ягнёнок, всё медленнее и медленнее, пока не остановился возле неё.
– Где дети?
Они перекопали весь дом и сарай. Сначала медленно, размеренно и оцепенело. Ягнёнок раскидывал обуглившиеся брёвна, а Шай копалась в золе, не сомневаясь, что отыщет кости Пита и Ро. Но в доме их не было. Как и в сарае. И во дворе. Потом, всё яростней, безумнее, сдерживая страх и надежду, она металась по траве и рылась в мусоре, но нашла от брата и сестры лишь обуглившуюся игрушечную лошадку, которую Ягнёнок выстрогал Питу много лет назад, да обгоревшие страницы каких-то книг Ро. Шай разжала пальцы, и листки улетели.
Дети исчезли.
Она стояла, глядя на ветер, прижав ободранную руку ко рту, и тяжело дышала. С одной лишь мыслью.
– Их похитили, – прохрипела она.
Ягнёнок только кивнул. Его седые волосы и борода были перепачканы сажей.
– Зачем?
– Я не знаю.
Шай вытерла об рубашку почерневшие руки и сжала в кулаки.
– Надо их вернуть.
– Ага.
Она села на корточки у взрытого вокруг дерева дёрна. Вытерла нос и глаза. Прошла по следам до другого изрытого участка земли. Нашла пустую бутылку, втоптанную в грязь, отбросила в сторону. Они не старались заметать следы. Повсюду отпечатки копыт, вокруг всех развалин.
– Думаю, их около двадцати. Хотя лошадей, может и сорок. Запасных они оставляли здесь.
– Может, чтобы везти детей?
– Везти куда?
Ягнёнок лишь покачал головой.
Она продолжала, желая говорить хоть что угодно, чтобы заполнить пустоту. Желая хоть что-то делать, чтобы не думать.
– Как я погляжу, они пришли с запада и направились на юг. Убрались в спешке.
– Возьму лопаты. Похороним Галли.
Они управились быстро. Шай залезла на дерево, зная каждую опору для ног и рук. Она часто взбиралась туда, давным-давно, ещё до прихода Ягнёнка. Тогда мать смотрела, а Галли хлопал в ладоши. А сейчас мать похоронена под этим деревом, а Галли на нём повешен, и Шай знала, что каким-то образом в этом виновата. Нельзя предать забвению такое прошлое, как у неё, и думать, что уйдешь, посмеиваясь.
Шай срезала верёвку, отломала стрелы и пригладила окровавленные волосы, пока Ягнёнок копал яму рядом с её матерью. Закрыла вытаращенные глаза Галли и положила руку ему на холодную щёку. Сейчас он выглядел таким маленьким и тощим, что Шай захотелось набросить на него плащ, только под рукой ничего не оказалось. Ягнёнок опустил его, неловко обняв, и они вместе забросали яму. Потом снова поставили прямо надгробие матери и утоптали вокруг взрытую траву, а холодный ветер подхватывал чёрные и серые пятна пепла, хлестал ими по земле и уносил в никуда.
– Надо чего-то сказать? – спросила Шай.
– Мне нечего сказать, – Ягнёнок забрался на сидение фургона. Пожалуй, до заката оставалось около часа.
– Их мы не берем, – сказала Шай. – Я бегаю быстрее этих проклятых волов.
– Но не дольше, и без вещей, и ничего хорошего не выйдет, если мы поспешим. Что у них в запасе? Два, три дня форы? И они будут ехать быстро. Ты говоришь, двадцать человек? Шай, надо быть реалистом.
– Реалистом? – прошептала она, не веря своим ушам.
– Если погонимся за ними пешком, не помрём от голода или нас не смоет бурей, и если мы их поймаем – что потом? Мы даже не вооружены. Не считая твоего ножа. Нет. Будем преследовать их так быстро, как Скейл и Кальдер смогут везти. – Он кивнул на волов, которые при любой возможности щипали травку. – Посмотрим, сможем ли мы отбить парочку от стада. Выясним, что они за типы.
– Да понятно, что они за типы! – сказала она, указывая на могилу Галли. – И что будет с Ро и Питом, пока мы, блядь, преследуем?! – В конце Шай уже кричала на него, голос разорвал тишину, и с веток дерева взлетела пара ворон, ожидавших поживы.
Уголок рта Ягнёнка дёрнулся, но он не взглянул на неё.
– Мы будем их преследовать. – Словно это решённый факт. – Может, сумеем договориться. Выкупить их.
– Выкупить? Они сожгли твою ферму, повесили друга, украли твоих детей, и ты хочешь платить им за это? Какой же ты ёбаный трус!
Он по-прежнему не смотрел на неё.
– Иногда трус – это то, что нужно. – Его голос звучал грубо. Щёлкал в горле. – Никакая кровь не вернёт ферму из пепла, а Галли из петли. Это прошлое. Лучшее, что мы можем сделать, это вернуть малышей, любым способом. Целыми и невредимыми. – На этот раз подёргивание началось с его рта и пронеслось до уголка глаза по щеке, покрытой шрамами. – А там посмотрим.
Шай последний раз оглянулась, когда они уезжали навстречу заходящему солнцу. Её дом. Её надежды. Как много может изменить один день. Не осталось ничего, кроме нескольких обгорелых брёвен, торчавших на фоне розового неба. Не нужна большая мечта. Шай было плохо как никогда в жизни, а ей случалось оказаться в плохих, тёмных, мерзких местах. С трудом хватало сил, чтобы держать голову.
– Зачем было всё сжигать? – прошептала она.
– Некоторым просто нравится жечь, – ответил Ягнёнок.
Шай посмотрела на него. Под потрёпанной шляпой виднелось потрёпанное хмурое лицо, в одном глазу отражалось угасающее солнце. Она подумала, как странно, что он ведёт себя настолько невозмутимо. Человек, которому не хватало смелости торговаться, обдумывал похищение детей и смерть. Пришёл конец всему, ради чего они работали, а он старался быть реалистом.
– Как ты можешь сидеть так спокойно? – прошептала она ему. – Словно… словно ты знал, что так случится.
Он по-прежнему не смотрел на нее.