– И не один. И быстро. – Шай скользнула туда, и, пригибаясь, стала осторожно спускаться по грязному уклону, по скользкой земле и упавшим листьям под ногами, пытаясь балансировать и вглядываясь в сумрак…
Она увидела Пита, лежавшего ничком около упавшего дерева. Там, среди сплетенных корней, он выглядел таким маленьким. Шай хотела закричать, но пропал голос, и даже дыхание. Она побежала, съехала на боку в куче опавших листьев и снова побежала. Села перед ним на корточки. На его затылке виднелась запекшаяся кровь. Она протянула к нему дрожащую руку. Смотреть на его лицо не хотелось, но пришлось. Шай, задержав дыхание, перевернула его. Тело было маленьким, но жёстким, как доска. Неловкими пальцами она смахнула листья, прилипшие к лицу.
– Это твой брат? – тихо спросил Лиф.
– Нет. – Её едва не стошнило от облегчения. А потом от стыда за это облегчение, ведь парень был мёртв. – Не твой?
– Нет, – сказал Лиф.
Шай взяла мёртвого мальчика, подняла и с трудом полезла на склон. Лиф за ней. Между деревьями на вершине на фоне зарева заката виднелся чёрный силуэт стоявшего Ягнёнка.
– Это он? – донёсся его хриплый голос. – Это Пит?
– Нет, – Шай положила тело с раскинутыми руками и жестко закинутой головой на примятую траву.
– Клянусь мёртвыми, – Ягнёнок запустил пальцы в свои седые волосы, сжимая голову так, будто она могла лопнуть.
– Вероятно, он пытался сбежать. А они решили преподать урок остальным. – Она надеялась, что Ро не пыталась. Надеялась, что сестра слишком умна для этого. Надеялась, что она умнее, чем сама Шай была в её возрасте. Она пошла к фургону, повернувшись спиной к остальным, плотно закрыв глаза и вытирая слёзы. Достала чёртовы лопаты и вернулась к остальным.
– Заебало копать, – сплюнул Лиф, кромсая землю так, будто это она украла его брата.
– Лучше копать, чем быть закопанным, – сказал Ягнёнок.
Шай оставила их копать могилы, волов пастись, а сама стала ходить кругами, присела, запустив пальцы в холодную траву, и пыталась прочесть знаки в затухающем свете. Пыталась понять, чего они достигли и что делать дальше.
– Ягнёнок.
Он крякнул, присаживаясь рядом с ней на корточки, и вытряхнул грязь из рукавиц.
– Чего?
– Похоже, здесь трое от них откололись и направились на юго-восток. Остальные двинули прямо на запад. Что думаешь?
– Стараюсь не думать. Ты у нас следопыт. Хотя понятия не имею, когда ты так наловчилась.
– Просто задаю вопрос, который неплохо бы обдумать. – Шай не хотела признаваться, что преследовать и быть преследуемым – две стороны одной монеты, и в части последнего у неё было два года пренеприятной практики.
– Они разделились? – спросил Лиф.
Глядя на юг, Ягнёнок теребил ту выемку в своём ухе.
– Поссорились, что ли?
– Возможно, – сказала Шай. – Или их отправили покрутиться тут, проверить, не преследует ли их кто-нибудь.
Лиф потянулся к стреле, бросая взгляды на горизонт.
Ягнёнок взмахом руки остановил его.
– Если б они хотели проверить, нас бы давно заметили. – Он всё смотрел на юг, вдоль полоски леса, в сторону небольшой возвышенности, куда, по мнению Шай, отправились те трое.
– Нет. Наверное, их достало. Может быть, для них это слишком далеко зашло. Возможно, они начали думать, что их повесят следующими. Как бы то ни было, поедем за ними. Будем надеяться, что поймаем их прежде, чем колеса отвалятся от телеги. Или что-нибудь отвалится от меня, – добавил он и, морщась, залез на сидение фургона.
– С этими тремя детей нет, – сказал Лиф, замыкаясь.
– Нет, – Ягнёнок снова напялил шляпу. – Но они могут указать нам верный путь. Нам надо починить фургон, найти новых волов или лошадей. Нам нужна еда. Возможно эти трое…
– Ты старый ёбаный трус.
Последовала пауза. Затем Ягнёнок кивнул на Шай.
– Мы с ней долгие годы обсасывали эту тему, и тебе нечего добавить к этому спору.
Шай посмотрела на них – парень сердито глядел снизу вверх, здоровяк спокойно и невозмутимо смотрел вниз со своего сиденья.
Лиф скривил губу.
– Нам надо ехать за детьми, или…
– Залезай в фургон, мальчик, или поедешь за детьми один.
Лиф снова открыл рот, но Шай раньше ухватила его за руку.
– Я хочу догнать их так же сильно, как и ты, но Ягнёнок прав – там двадцать мужиков, скверных, вооружённых и готовых на всё. Там мы ничего не можем сделать.
– Но ведь рано или поздно нам придётся их догнать, так ведь? – бросил Лиф, тяжело дыша. – Может, лучше сейчас, пока мой брат или твой всё ещё живы!
Следовало признать, что резон в его словах был, но это ничего не меняло. Она выдержала его взгляд и сказала ему в лицо, спокойно, но твердо:
– Полезай в фургон, Лиф.
На этот раз он сделал, как было сказано, взобрался к вещам и молча уселся там, спиной к ним.
Шай усадила свою избитую задницу рядом с Ягнёнком, а тот дёрнул поводья, понукая Скейла и Кальдера неохотно двигаться.
– Что будем делать, когда поймаем тех троих? – тихо спросила она, чтобы Лиф их не услышал. – Скорее всего, они тоже вооружены и готовы на всё. И наверняка вооружены лучше нас.
– Думаю, нам придётся быть готовыми на большее.
Брови Шай полезли на лоб. Этот огромный, мягкий северянин, который, бывало, со смехом бегал по пшенице, усадив Пита на одно плечо и Ро на другое, который часами сидел на закате с Галли, молча передавая бутылку, который ни разу не поднял руку на Шай, хотя подростком она не раз жёстко напрашивалась – теперь он собирается обагрить руки в крови по локоть, и говорит об этом так, словно это пустяк.
Шай знала, что это не пустяк.
Она закрыла глаза и вспомнила лицо Джега после того, как зарезала его. Окровавленные поля шляпы закрывали ему глаза, и он всё кружился по улице, бормоча: «Смоук[4], Смоук…». Вспомнила того продавца в магазине, который смотрел на неё, пока его рубашка чернела от крови. И тот взгляд Додда, глупо уставившегося на её стрелу в своей груди. «За что ты так поступила?»
Шай сильно потёрла лицо рукой, внезапно вспотев. Сердце тяжело стучало, и она закуталась в засаленную одежду, словно могла укрыться от своего прошлого. Но это не помогало, и оно её настигало. Ради Пита и Ро нужно будет снова обагрить руки. Она сжала пальцами рукоять ножа, тяжело вздохнула и выпятила челюсть. Выбора не было тогда. Выбора нет и теперь. А по тем, за кем они сейчас гнались, нечего лить слёзы.
– Когда мы найдём их, – её голос тонко звучал в сгущающейся тьме, – сможешь делать, как я скажу?
– Нет, – сказал Ягнёнок.
– Чего? – он так давно делал всё по первому её слову, что она и не думала, будто может быть по-другому.
Когда она посмотрела на него, его старое, покрытое шрамами лицо кривилось, словно от боли.
– Я обещал твоей матери. Перед тем, как она умерла. Обещал присмотреть за детьми. За Питом и Ро… и я полагаю, к тебе это тоже относится, так?
– Наверное, – неуверенно прошептала она.
– Я в своей жизни нарушил много обещаний. Позволял им уплывать, как листьям по воде. – Он потёр глаза тыльной стороной перчатки. – А это обещание я намерен сдержать. Поэтому, когда мы их найдём… ты будешь делать, как я скажу. На этот раз.
– Хорошо. – Она могла так сказать, если ему так хотелось.
А затем делать то, что нужно.
Достойнейший
– Видимо, это Сквердил, – сказал инквизитор Лорсен, хмуро глядя на карту.
– А Сквердил есть в списке наставника? – спросил Коска.
– Есть. – Лорсен постарался, чтобы в его голосе ни одну нотку нельзя было принять за неуверенность. На сотню миль вокруг только он обладал чем-то похожим на причину здесь находиться. Он не мог питать никаких сомнений.
Наставник Пайк сказал, что будущее на западе, но через окуляр инквизитора Лорсена городок Сквердил не был похож на будущее. Не выглядел он и как настоящее, для любого, у кого есть возможность выбора. Люди, влачившие существование в Ближней Стране, оказались даже беднее, чем он ожидал. Беглецы и изгои, отбросы и неудачники. Бедные настолько, что вряд ли поддержка восстания против самой сильной державы занимала важное место среди их интересов. Но Лорсен не позволял себе полагаться на вероятности. Допущения, оправдания и компромиссы также были недопустимой роскошью. Много тягостных лет он возглавлял колонию заключённых в Инглии, и понял за это время, что людей нужно делить на правых и неправых, и неправые не заслуживают никакой жалости. Это не доставляло ему никакого удовольствия, но за лучший мир приходится платить.
Он сложил карту, отчеркнул ногтем острую складку и убрал её в плащ.
– Генерал, готовьте людей к атаке.
– М-м-м.
Лорсен с удивлением увидел краем глаза, что Коска как раз делал глоток из металлической фляжки.
– Не рановато ли для спиртного? – процедил он сквозь сжатые зубы. В конце концов, прошло не больше пары часов после рассвета.
Коска пожал плечами.
– Что хорошо на полдник, определённо хорошо и на завтрак.
– Если только это не плохо, – проскрежетал Лорсен.
Пропустив эти слова мимо ушей, Коска сделал очередной глоток, а потом ещё и громко причмокнул.
– Хотя, вам лучше не упоминать от этом при Темпле. Он волнуется, благослови его бог. Считает меня практически отцом. Знаете, когда я на него наткнулся, он пребывал в состоянии крайней нужды…
– Очаровательно, – отрезал Лорсен. – Людей подготовьте.
– Так точно, инквизитор. – Почтенный наёмник закрутил крышку – плотно, словно решил никогда её больше не откручивать, – а затем, очень чопорно и не очень достойно начал сползать с холма.
Он производил впечатление омерзительного человека, и суровая рука времени его ничуть не украсила: неописуемо тщеславный, заслуживающий доверия не больше скорпиона, и абсолютно чуждый морали. Но, проведя несколько дней с Отрядом Милосердной Руки инквизитор Лорсен с сожалением пришёл к выводу, что Коска, или Старик, как его ласково называли, возможно, достойнейший среди них. Его прямые подчинённые были и того хуже. Капитан Брачио – подлый стириец, у которого глаз вечно слезился из-за старой раны. Прекрасный наездник, но жирный, как дом, поскольку самозабвенную праздность он превратил в религию. Капитан Джубаир – громадный кантиец, чёрный, как смоль, – был его противоположностью и превратил религию в самозабвенное безумие. Ходили слухи, что он бывший раб, и некогда дрался на арене. Хотя сейчас это и не ощущалось, но Лорсен подозревал, что некая часть арены осталась внутри него. Капитан Димбик, по крайней мере, был человеком Союза. Его изгнали из армии за некомпетентность и слабохарактерность, и он обижался на тех, кому вздумалось задевать его потёртую перевязь – напоминание о прошлых победах. Лысея, он отрастил длинные волосы, и вместо того, чтобы просто быть лысым, теперь выглядел и лысым, и глупым.