– Как? Что… что произошло?
– Сегодня в восемь утра миссис Роупер, художница, работающая в жанре гиперэкспрессионизма, – тут Линч сверился с блокнотом, – как обычно вышла к озеру, чтобы придаться медитации. Неожиданно она заметила в воде недалеко от берега человеческое тело. Миссис Роупер подняла крик и храбро бросилась в воду в попытке вытащить человека и оказать первую помощь. Прибежали ближайшие соседи… они… эээ… опознали миссис Гарспари в утопленнице. Женщина не демонстрировала признаков жизни, несмотря на все попытки реанимации. Приехавший через пятнадцать минут из города врач удостоверил смерть, вызванную утоплением.
– А ребенок? – прошептала Эми.
– К сожалению, тоже скончался. Судя по всему, миссис Гаспари пробыла в воде некоторое время, возможно, несколько часов. Доктор точнее скажет после осмотра.
– Какой кошмар, – простонала жена.
– Свидетели показали, что накануне вечером миссис Гаспари была очень взвинчена. Особенно ее расстроило ваше появление, Бартоломью, на приеме в «Доме искусств». Она ушла, ни с кем не простившись, а вы последовали сразу за ней. Теперь вы подтвердили, что подвезли ее до дома…
– Но все было так, как я рассказал! По дороге она успокоилась. Даже предложила зайти к ней на чашку кофе…
Ну какой же я идиот!
– И вы?
– Нет. Я не пошел с ней в дом. Я же сказал, что лишь убедился, что она благополучно зажгла свет на крыльце, и уехал. Миссис Гаспари махнула мне рукой на прощанье. Я отель я вернулся где-то в половине двенадцатого и почти сразу лег спать.
– Кто-нибудь может это подтвердить? Миссис Бартоломью?
– Я… приняла снотворное. Сразу после ужина. Мне показалось, что Чейни тявкнул, когда Тео вернулся в номер, наверное еще было не очень поздно.
– То есть вы не говорили ничего такого, что могло бы еще больше расстроить миссис Гаспари?
– Ничего подобного! Наоборот, я сказал, что собираюсь сегодня вернуться в Джаспер-Лейк и решить, как я могу помочь бедной женщине.
– Вы всегда предлагаете свою помощь незнакомкам?
– Это особый случай. Послушайте, шериф, вы прекрасно знаете ситуацию. Мы с женой собирались вернуться в Бостон и передать вопрос о продаже дома нашим юристам. Но миссис Гаспари оказалась в трудном положении. Не по нашей вине, смею заметить. И не по своей. В общем… на самом деле, надо признать, что это ее покойный муж повел себя довольно безответственно. Но это не повод превращать все в непреодолимый конфликт. Я хотел предложить Бернадетт Гаспари некоторую финансовую поддержку, возможность найти новое жилье, пока она… Честно, у меня нет объяснения тому, что произошло. По дороге женщина сказала, что в последнее время часто испытывает перепады настроения, связанные с гормонами. Может быть…
– У нее в мозгу пронесся шторм, она пошла к озеру и утопилась? – сформулировал за меня шериф.
– У меня нет других объяснений.
– Что ж. Вы сегодня еще останетесь в городе? На случай, если у меня возникнут дополнительные вопросы. Идем, Шейн, – шериф поднялся и надел шляпу. – И надеюсь, вы не собираетесь в Джаспер-Лейк? Мне кажется, местные жители теперь… эээ… испытывают некоторое предубеждение к вашей персоне.
***
– Я идиот. Зачем я только туда поперся? Если бы ты так рано не отправилась спать…
– Значит, я виновата? – вскинула брови Эми.
– Нет, конечно. Никто не виноват. И ничего такого не произошло. Я же все рассказал Линчу.
– Ну, да. Ты встретил в баре свою бывшую жену и решил поехать с ней на вечеринку.
– Ее друг не приехал.
– Ага. А ты всеобщий рыцарь.
– Я просто отвез ее домой! И у Миранды есть парень, – я задумался на мгновение, вспомнив взгляд, которым бывшая супруга наградила Родриго Кортеса, когда он порывался проводить Бенадетт домой.
– Я пытался тебе рассказать о вчерашнем вечере. Как раз перед тем, как заявился шериф. Думал, мы можем вместе договориться с вдовой Гаспари, чтобы она перестала мутить воду.
Эми тряхнула головой. В точности, как иногда делал Чейни.
– Это какой-то дурной сон. Я не знаю, что не так с этим поселком. Там людей кусают змеи, они тонут в озере. Уедем отсюда немедленно.
– Но шериф…
– Свои дополнительные вопросы он может задать и по телефону. Нас тут больше ничего не держит. Позавтракаем и начнем собирать вещи.
– Что?
– Я сказала, что после завтрака мы можем уехать.
– Ты голодна?
– Как волк. Не забудь, я встала уже два часа назад, гуляла с Чейни. Выпила чашку чая, но ждала, пока ты проснешься. Надо попросить миссис О’Шонесси приготовить нам новую еду. Думаю, ты как раз успеешь одеться, чтобы мы спустились в столовую.
Вначале мне казалось, что я не смогу проглотить ни кусочка из утреннего пиршества, заказанного Эми, но постепенно запах бекона и жареных яиц вернул мне аппетит.
– Мама всегда говорила мне, что с утра нужно поесть. Так можно сохранить здоровье и хороший цвет лица. И нельзя ничего предпринимать на голодный желудок. У мамы было много таких сентенций, я затвердила их с самого детства. Правда, потом она сама же про них и забыла.
– Из-за болезни?
– Ну, да.
– Ты никогда не говорила о матери. Как они познакомились с твоим отцом?
– Ох, ну я не знаю точно эту историю. Каллум Линч мог бы рассказать во всех подробностях. Отец привез своих друзей в Джаспер-Лейк, каких-то мажоров из Бостона. Они вели себя довольно по-хамски, разозлили ребят из Донкастера. Те приехали с ними разбираться. Линч в то время не был шерифом, скорее местным хулиганом. Но тогдашний шериф все равно смотрел на подобные происшествия сквозь пальцы, он уже собирался на пенсию. В общем, назревала большая драка. Но тут вмешалась моя мама. Не знаю, как ей это удалось, но она всех помирила.
– Ничего себе.
– Да. Отец был впечатлен.
– Наверное, твоя мама была выдающейся женщиной?
– Да нет. Когда она познакомилась с отцом, ей было всего восемнадцать. И у нее было много дури в голове. Ее отец, Джордж Тремонт, почти не обращал на нее внимания, он постоянно был в разъездах. Она была сама по себе, общалась с парнями, набралась всякой ерунды от художников, которые жили в поселке. Как ты думаешь, почему моего брата назвали Джаспером?
– В честь озера?
– Нет. В честь камня. Мы родились двадцать четвертого февраля, брат на одиннадцать минут раньше меня. Мама решила дать нам имена в честь камней-хранителей месяца. Она помнила всю эту ерунду наизусть. Яшма – это камень февраля в тибетской и индийской традиции. А меня назвали Аметист. Камень февраля в еврейской и польской традиции. Мама заказала нам специальные браслеты с этими камнями и настаивала, чтобы мы их никогда не снимали.
– Аметист?
– Не смейся. Папа с трудом это проглотил, но все с детства звали меня просто Эми. Когда я достигла совершеннолетия, то официально сменила имя.
– Твоя мама вообще была эксцентричной особой.
– Не то слово. Понимаешь… у них с папой вначале был просто летний роман. Он был начинающим бизнесменом, только взявшим бразды правления в фирме своего отца. А она девчонкой из нью-гемпширской глуши. Отец никогда ей не давал никаких обещаний, так он утверждал, во всяком случае. Но однажды мама просто взяла и приехала сама к нему в Бостон! Собрала чемодан, добиралась на попутках и объявилась в один прекрасный день на пороге его квартиры.
– Она была…
– Нет, она не была тогда беременна. Просто ей надоело ждать, пока он соберется снова на выходные в Джаспер-Лейк. А, может, ей вообще осточертел Джаспер-Лейк. В общем, мама как-то ворвалась в его квартиру и… осталась. И отец тогда решил, что она именно та женщина, которая ему нужна. Смелая и решительная. Он всегда восхищался смелыми и решительными людьми. Вот только он не догадывался, что это не свойство характера, а признак болезни.
Я задержал дыхание, ожидая продолжения.
– На маму иногда накатывало такое возбуждение, что она чувствовала, что способна на все. Даже ходила, немного пританцовывая. Но потом стало понятно, что в таком состоянии она почти себя не контролировала, была способна на любое безумство. К тому же она была дико суеверна. Верила в амулеты, в заговоры, в предзнаменования. Любая эзотерическая чушь, вычитанная в газете или услышанная на улице, тут же оседала у нее в голове. Она тратила кучу денег на разных гадалок и медиумов, но быстро в них разочаровывалась. Поначалу это опять же было мило, но потом приобрело истерический характер. Маме повсюду стали мерещиться заговоры, она постоянно видела знаки, что какие-то высшие силы стремятся навредить ей и детям… Прежде чем выйти из дома, она должна была совершить массу ритуалов. Хуже всего стало, когда она начала слышать голоса…
– Какой ужас.
– Долгое время мы с Джаспером думали, что все это просто забавная игра, а отец предпочитал не обращать внимания на закидоны матери, уйдя с головой в свой бизнес. Потом отец неожиданно решил отослать нас с братом в школы-пансионы, а когда мы вернулись домой на каникулы, мамы уже не было.
– Что с ней произошло?
– Он отправил ее в лечебницу. Папа так решал проблемы, жестко и решительно, ты знаешь. Мама вернулась через полтора года, притихшая и какая-то заторможенная. Пожила с нами еще года два, но потом ее видения вернулись, и она снова начала заговариваться, нести всякую чушь о бриллианте, который они потеряла, заставляла нас искать этот бриллиант по всему дому. Мы уже стали постарше и понимали, что мама не здорова. В конце концов отец снова отослал ее в клинику. Теперь уже навсегда.
– И там она умерла?
– Что? Почему ты так решил? Мама до сих пор жива. Физически она чувствует себя прекрасно, я навещала ее около года назад.
***
Я смотрел на жену в состоянии некоторой прострации.
Еще минут двадцать назад я изнывал от чувства вины, поскольку, не сказав ей, отправился в поселок художников в компании бывшей жены. Но Эми далеко обошла меня в искусстве умалчивания. Да что там, она была настоящим асом.
Все говорили о ее матери в прошедшем времени, о ней не было упомянуто ни слова во время чтения завещания, и я пребывал в уверенности, что миссис Коэн мирно скончалась много лет назад. И опять же мой супруге даже не пришло в голову за все пять лет брака сказать что-то вроде: «Милый, поедем навестим твою тещу в дурдоме».