Я обошел здание кругом. С задней стороны к дому был пристроен большой амбар, покрытый доморощенной росписью: какие-то летающие коты, тошнотворного вида рыбы, опять же полногрудые женщины, местами просто разводы краски. Частично стены были зашпаклеваны цементом, в котором застыли узоры, выложенные из речных камней.
– Это была студия мистера Гаспари, – сообщил мне шериф. – Мы идем в дом. Вы с нами?
– Я пока осмотрюсь в округе.
– Как знаете.
***
Дом был построен так, чтобы с веранды открывался вид на озеро. К берегу вела тропинка, плотно размеченная с обеих сторон закопанными в землю бутылками горлышком вниз. Дорожка была довольно длинной. Если Пьетро Гаспари создавал этот декор из продуктов собственного употребления, то неудивительно, если под конец жизни его одолевали приступы депрессии и безумия. Мне стало интересно подсчитать количество бутылок вдоль дорожки и разделить их на десять лет жизни Пьетро в Джаспер-Лейк.
Хотя он мог пить не один или одалживать бутылки у соседей. Тем не менее, нельзя было не восхититься столь последовательным упорством и обстоятельностью: каждое утро закапывать в землю то, что выпил накануне.
Следуя по бутылочной дорожке, я дошел до самого озера. Шериф был прав, у берега было мелко, вокруг вытоптанной кромки пляжа были заросли жухлого камыша и осоки. Старый деревянный причал почти сгнил и развалился, лодки нигде не было видно. Видно, Гаспари был не из тех, кто любил рыбалку или водные прогулки, в отличие от соседей.
– Как вы посмели здесь показаться?
Я обернулся и вновь увидел миссис Роупер, указующую на меня обвиняющим перстом с оранжевым ногтем. Я вспомнил, что именно она нашла утром утопленницу, когда пришла заниматься на берег медитацией. То ли медитации ей действительно помогали, то ли художница еще пару часов вздремнула после обнаружения трупа, но выглядела она бодрой и явно готовой к новой битве.
И снова миссис Роупер явилась не одна. За ней подтягивалась группа поддержки, состоящая из мутных личностей, среди которых я узнал пару вчерашних гостей вечера в «Доме искусств» и самого куратора Родриго Кортеса Риверу.
– Что вы сделали с Берни? – бросился он ко мне. – Я видел, как вы последовали за ней на автомобиле. Что вы ей такого сказали, что она… она…
Выглядел Кортес не очень в отличие от коллеги, работающей в жанре гиперэкспрессионизма. Теперь я смело дал бы ему лет сорок, если не пятьдесят. Лицо посерело, тени под глазами проявились еще четче, горькие морщины вдоль носа врезались в кожу. Теперь я не сомневался, что мистер Кортес испытывал к Бернадетт нечто больше, чем просто дружеское участие. Возможно, у него был с ней роман, пока девушка по каким-то причинам не предпочла Пьетро Гаспари. И тогда он переключил внимание на Миранду, которая как раз появилась в поселке. Теперь после смерти Пьетро куратор вновь мог надеяться на возобновление отношений, пусть даже и осложненных рождением чужого ребенка. Значит, его чувства к Бернадетт были настолько сильны. А, может, ребенок был как раз от Родриго, мелькнула у меня мысль. Этим можно объяснить странность с завещанием Гаспари.
В любом случае Миранде не позавидуешь, как бы она ни презирала пошлые буржуазные рамки. Вряд ли ее всерьез радуют отношения с человеком, влюбленным в другую женщину.
– Уверяю вас, мистер Кортес, мы с миссис Гаспари расстались вполне по-дружески. Я уже все рассказал шерифу Линчу.
– Что вы здесь делаете? Что они тут делают? – обратился ко мне морщинистый человек с курчавыми седыми волосами, торчащими из-под серой кепки, и неровно стриженной бородой. – Я увидел, как подъезжают машины службы шерифа и вышел посмотреть.
Я заметил, что к берегу начали осторожно подтягиваться и другие соседи, среди которых узнал Агату Тремонт в рабочем комбинезоне, робко вытирающую на ходу руки тряпкой. Зеваки – они везде зеваки. Будь то офисные клерки или прогрессивные художники, они всегда рады отвлечься от работы, увидев полицейские машины.
– Вы все живете здесь рядом? – спросил я.
– Я ближайший сосед Гаспари, – кивнул седовласый. – Мой дом там, дальше по берегу в пятидесяти ярдах. Там мой причал для лодки, видите. Миссис Роупер живет выше по берегу, вот ее дом виден на склоне. Недалеко от меня живет мистер Антониус, он арендует дом у семьи Пеллетьер.
– Пеллетьер? Разве не так зовут секретаршу мистера Чиппинга.
– А? – равнодушно откликнулся Антониус, молодой человек, одетый в черную водолазку, черную кожаную куртку и бархатный берет.
– Коринн Пеллетьер снимает комнаты в городе, – подтвердил седовласый. – А дом сдает. Наверное, Агату Тремонт вы уже знаете, она живет там, чуть дальше вверх по берегу, правее от Аниты. С ней рядом мистер Маллой с женой и их жиличка мисс Симмз.
– А вы?
– Джек Роулендс, – старик протянул мне шершавую руку.
Я пытался понять, к какой категории его отнести – потомственных местных жителей или пришлых художников. Рабочий джинсовый комбинезон в пятнах машинного масла, клетчатая рубашка, плохо стриженные волосы, замызганная кепка вроде бы указывали на первое.
– Так вы объясните, что тут происходит?
– Боюсь я не в праве…
– То ты разыщи, исследуй и хорошо расспроси; и если это точная правда, что случилась мерзость сия среди тебя, – отчеканил Роулендс.
– Это из Библии?
– Второзаконие, – вежливо уточнил он. – Мы живем здесь маленькой общиной, и нам важно знать, что случилось. Как сказано в Писании, лучше сосед вблизи, чем брат вдали. Сегодня мы стали свидетелями трагической кончины нашей соседки. А теперь полиция снова приехала в ее дом. А вы сами, сэр, кто будете?
– Это Тео Бартоломью. Муж той женщины, которая хотела выгнать Берни из ее дома! – ввернула гиперэкспрессионистка.
– Вы муж малышки Эми! – воскликнул Роулендс. – А что же она сама не приехала?
– Моя жена… плохо себя чувствует. У полиции возникли дополнительные вопросы. Я тут… представляю ее интересы. Как хозяйки дома. Скажите, а вы не заметили прошлой ночью ничего необычного возле… хм… «виллы Гаспари» или здесь, на берегу.
Вместо ответов на меня посыпался новый шквал вопросов.
– Что тут происходит? – по тропике спешил шериф Линч, отдуваясь, как заправский бульдог. – Что вы тут рассказывайте, Бартоломью?
– Ничего, шериф. Просто я подумал, что раз уж на берегу собрались ближайшие соседи, то почему бы не расспросить их о том, что они видели или слышали…
– Оставьте расспросы полиции! Думаю, вам лучше пройти в дом. Мы там почти закончили.
– Закончили что?! – выкрикнула Анита Роупер, но шериф лишь равнодушно повернулся к ней широкой спиной.
***
– Нашли что-нибудь?
– Ничего интересного. Следов борьбы нет. Кружки вымыты и стоят на сушке. На плите кофейник с относительно свежей бурдой. Я заберу его на экспертизу и отправлю в Конкорд.
– Значит, миссис Гаспари все-таки заварила кофе. Себе или за компанию с кем-то.
– Возможно. В любом случае, мы замучаемся снимать отпечатки пальцев. Не позавидуешь тем экспертам, которые решат этим заняться. В последние дни дом Гаспари напоминал проходной двор. Все хотели выразить поддержку бедняжке. Да и вообще они тут живут без церемоний, что сказать, художники. Двери не запирают, ходят друг к другу просто так, без приглашения. Вы же не против заскочить в участок и сдать свои отпечатки так, просто на всякий случай?
– Я бы предпочел вначале проконсультироваться со своим адвокатом.
– Конечно, конечно. Можете осмотреться в доме. Только ни к чему ни прикасайтесь.
Я пересек крыльцо, пройдя мимо монструозных женских фигур, вырастающих прямо из туго переплетенных виноградных лоз, и зашел в хижину.
Меня встретил уютный просторный бревенчатый зал, казавшийся светлым из-за окон, выходящих на веранду. У левой стены стояла чугунная печка между двумя дверьми.
– Там слева хозяйская спальня, ванная и кабинет. Вон та дальняя дверь ведет в студию, что пристроена к дому. А это лестница на мансарду, где еще две маленькие комнаты.
Деревянная лестница начиналась почти сразу от входа и, загибаясь у стены небольшим пролетом, вела на открытую площадку мансарды, огражденную деревянными перилами. Я уставился в этот проем.
– Смотрите, где повесился Джаспер? – спросил шериф.
Я смутился.
– Вот прямо тут в центре. Эти столбы упираются в крышу, а на них держатся перила. Веревка была привязана к тому столбу, что ближе к лестнице. Парень все продумал. Если бы привязал веревку к перилам, они могли бы и не выдержать. Представили себе, где он висел? С трудом понимаю, что пережила Эми, когда зашла в дом и увидела тело брата.
– Вы тогда уже были шерифом?
– Да. Как раз только первый раз переизбрался. Фактически это был первый случай насильственной смерти во время моей службы. А так все больше пьянки и браконьеры.
– И вы ничего не заметили? Ну, в поведении Джаспера. Не было предпосылок, что он может покончить с собой?
– Ээээ… Да откуда. Слушайте, Джаспер-Лейк не самая большая моя проблема. Есть Донкастер, где парни, вернувшиеся со смены в Перси, довольно шумно пропивают свой заработок. Есть еще пара поселков на другом берегу Нокс, где соседям больше делать нечего, как обвинять друга друга в краже и нарушении границ. В этом отношении поселок художников никогда не доставлял проблем. Я же сказал вам, настоящая идиллия. Сейчас здесь остались одни старики из коренных жителей, да эти… творческие люди. А они вроде бы мирные. Иногда, конечно, поступают жалобы, что они все обожрались каких-то галлюциногенов и буянят, так куратор ихнего музея сразу достает бумагу, что все происходит в рамках очередного художественного перформанса. Мы с ребятами уже и ездить на такие вызовы перестали, только зря бензин жечь, да подвеску портить. В конце концов они со своими перформансами ни к кому не лезут. И местные к ним не лезут, поскольку вся молодежь отсюда разъехалась, все теперь о колледжах мечтают. Эх, помню, когда я сам был моложе, кровь кипела, мы с ребятами из Донкастера ходили на озеро развлекаться, ну иногда дрались с этими, поселковыми…