– Думаю, нам стоит съездить в Конкорд, детектив Фальконе, – размеренно произнес шериф.
– Зачем?
– Мистер Бартоломью может опознать задержанного. Это быстрее, чем сличать дактилоскопию, хотя тоже не помешает. К тому же у меня есть одна версия. Думаю, она вас заинтересует.
***
Выйдя из участка шериф с уважением взглянул на «корвет».
– Наверное, на такой добраться до Конкорда будет намного быстрее, чем на моей колымаге.
– Это машина жены.
– Эми здесь в городе?
– Да. Приехала сегодня. Я рассказал ей о том, что случилось с ее матерью двадцать шесть лет назад. Надо сказать, она приняла спокойнее, чем я ожидал. Теперь она хочет посмотреть дом деда.
– Ох. Не нравится мне это. Плохая затея.
– Почему? Мне кажется, что ее страх иррационален. Если она сможет перебороть в себе травму, вызванную смертью брата, то сможет и жить дальше, не цепляясь за прошлое.
– Это все ваша городская заумь. Даже слова какие-то цыплячьи. Травма, иррациональна, перебороть. Я думаю так: если человек чего-то не хочет делать, значит на то есть причина. Знаете, как бывает в лесу. Пробираетесь сквозь чащу и вдруг что-то как в горло вцепляется – не ходи туда. А минут через пять слышите, как дикий кабан ломится через валежник.
– Наверное, вы слышали его и раньше, просто мозг не сразу распознал сигнал.
– А когда в кустах змея? Даже еще до того, как она начинает трещать погремушкой и шипеть.
– То же самое. Это наши древние инстинкты, которые притупились за тысячелетия цивилизации.
– Вот именно – инстинкты! Эми столько лет избегала этого дома, и я думаю неспроста. У малышки всегда был хороший инстинкт самосохранения. Ни разу не видел ее с разбитой коленкой или вывихнутой рукой, в отличие от ее брата. Обещайте мне, Тео, что когда поедете с крошкой Эми в Джаспер-Лейк, то ни на минуту не спустите с нее глаз.
Я настолько был ошеломлен этой тирадой, что только задним числом заметил, что шериф впервые назвал меня по имени.
***
Шериф сам вел машину, веско пояснив, что если нас остановит дорожный патруль, то его значок вряд ли поможет, учитывая, что от меня еще разило виски и кислым вином. Правда, он сказал, что ни разу на его памяти в округе никого не арестовывали за пьяную езду, но ведь все может случиться в первый раз.
Управление полиции располагалось с самом центре города недалеко от набережной реки Мерримак.
– Задержанный мистер Поттс находится в комнате для допросов. Во всяком случае, он представился этим именем. Офицеры сообщили ему, что он находится под арестом, поэтому может говорить что угодно или ничего по своему усмотрению. Он выбрал ничего. Не произнес ни слова. Послушайте, давайте мистер Бартоломью заглянет в допросную и подтвердит, что мы взяли того парня. Вы же хорошо его знаете?
– Достаточно, чтобы узнать. У меня хорошая память на лица. А это ничего, что Кортес… меня увидит?
– А что он вам сделает? Он же в участке. Может, наоборот поймет, что его раскусили, и станет посговорчивее. В заявлении сказано, что он украл чертову уйму денег. Так вот чемодана наличных мы при нем не обнаружили. Зато нашли гору каких-то банковских книжек и других документов. Чтобы во всем этом разобраться, нужен ордер, а для этого судья должен быть уверен, что мы взяли преступника.
– Я бы хотел также допросить мистера Поттса или Кортеса. Есть основания подозревать, что он может быть связан с насильственными преступлениями в Джаспер-Лейк, – вмешался детектив Фальконе.
– Всему свое время. Ваш выход, Бартоломью. Вторая дверь по коридору. Офицер вас проводит.
Стоило мне приоткрыть дверь допросной, как я едва не сказал, что офицеры ошиблись комнатой. Потому что парень, сидящий за столом в расстегнутом пиджаке, ни капли не походил на Родриго Кортеса Риверу.
Исчезли черные кудри и боевитая эспаньолка. Коротко стриженные волосы цвета слежавшегося сена местами отливали в рыжину. Подбородок был гладко выбрит, зато хитроватое выражение лицу придавали тонкие светлые бакенбарды. Мне показалось, что даже глаза у него изменились – они как будто стали меньше и другого цвета, но, присмотревшись, я понял, что человек что-то сделал с бровями и ресницами, осветлил их и слегка выщипал, а, может, наоборот он раньше использовал накладные. Одет он был в мешковатый серый костюм и дешевую розовую сорочку. Неприметный клерк, затерявшийся в большом занятом городе.
Единственное, с чем Родриго не мог справиться – с собственным носом. Он по-прежнему выделялся на лице горделивой испанской горбинкой.
– Вам бы стоило надеть очки, Кортес. Такие большие, в черепаховой оправе. Тогда нос был бы не так заметен.
Он с минуту задумчиво меня рассматривал, потом ответил:
– Дешевая маскировка. Сразу заметно, что очки с простыми стеклами без диоптрий, а это вызывает подозрения. К сожалению, зрение у меня прекрасное. Как, видимо, и у вас, Бартоломью.
– Отлично! – стоявший за моей спиной детектив распахнул дверь. – Опознание официально произведено, вы свободны, мистер Бартоломью. Мистер Кортес, вы задержаны по обвинению в краже крупной суммы денег. Все, что вы сообщите следствию, будет записано и затем использовано против вас в суде…
– Значит, Миранда меня сдала? – спросил Кортес, не обращая внимания на полицейских. – Я с самого начала этого опасался. Ее очень взбудоражила мысль о больших деньгах, которые я готов потратить на ее проекты, но что-то в ее поведении подсказывало, что у нее смелости не хватит связаться с преступником… И, я вижу, даже не хватило смелости самой приехать опознать меня. Прислала вас.
– Это моя собственная идея, Кортес. И это я убедил Миранду, что ей не стоит с вами связываться.
– Не прикидывайтесь рыцарем, Бартоломью. Знал же, что ничего не выйдет, а все равно разболтал ей все, как мальчишка, позвал с собой. Я был от нее без ума… вот и поплатился. Женщины все портят. Вначале Берни, потом Миранда.
– Мистер Бартоломью, немедленно покиньте помещение. Господин Кортес Ривера, напоминаю, что вы находитесь под арестом и уведомлены о своих правах согласно законам штата Нью-Гэмпшир…
– Да, замолчите уже. Я хочу говорить с Бартоломью. Можете слушать, если хотите. Я подпишу все показания.
– Вы уверены, что не хотите пригласить адвоката? – спросил я, присаживаясь на стул.
Все полицейские в комнате уставились на меня с нескрываемым возмущением, как на человека, намеренно ставящего им палки в колеса.
– Миранду же не привлекут? – тревожно спросил Кортес. – Она ничего не знала о моих планах.
– Нет, мистер Кортес, – ответил шериф Линч.
– Вот и хорошо. Еще одной погубленной из-за меня жизни я бы не пережил.
– Вы говорите о Бернадетт Гаспари? – спросил я.
– Да. Я слышал эти сплетни о том, будто бы у нас роман. Но это было совсем не так. Берни была моей сестрой.
Глава двадцать пятая. Признания идальго
– Ты – мальчишка Хэггарти! – наконец прервал тишину шериф.
– Вы все-таки узнали, кем была Бернадетт на самом деле? – с интересом спросил арестованный.
– Да. Мы нашли ее свидетельство о браке, старые письма и связались с ее… с вашей матерью. Амелией.
– О, ну вряд ли она еще помнит о моем существовании. Меня зовут Рональд Антуан Питерс. Хотя на самом деле моя фамилия Хэггарти, это чертов отчим сменил ее, даже не спросив меня. Чтобы мы все стали дружной счастливой семьей. Ага, как же. Мать так была рада, что вышла за «надежного парня» после того пьяницы и неудачника, каким был мой отец, что вообще перестала на что-либо обращать внимание. А между тем этот гад…
– Пожалуйста, Кортес, переходите ближе к делам сегодняшним, – взмолился я.
У меня не было сил выслушивать еще одну сагу о чьем-то несчастном детстве.
– Зовите меня Хэггарти. Или Роном. Я довольно долго был Родриго Корстесом, но не настолько, чтобы забыть настоящее имя.
Рон. Я вспомнил, что именно так назвала его Бернадетт на вечеринке в «Доме искусств». Тогда я не придал этому значения, решив, что просто ослышался.
– В пятнадцать я сбежал из дома, – продолжил Хэггарти. – Вначале ушел с бродячим цирком, потом прибился к уличным артистам и художникам. Оказалось, что у меня есть некоторый талант к живописи. Во всяком случае, я научился не только малевать открытки, которые неплохо сбывал туристам в Гвадалахаре26, но и подделывать печати на государственных бланках… Тогда же я научился гримироваться и менять внешность. Моя мать была француженкой, ее предки приехали с юга страны, кажется из Камарга27, во всяком случае, мама говорила, что в нашем роду были чуть ли не цыгане. В них я и вышел кареглазым и темноволосым, с вот этим замечательным носом. Сестра больше пошла в отцовскую родню. Когда я жил в Мексике, все принимали меня за местного. Ну а если подкрасить волосы, чтобы они стали совсем черными, добавить инфернальную бородку в стиле Веласкеса, наклеить накладные ресницы… Идея пробраться в «Дом искусств» и запустить лапу в их фонд пришла мне в голову несколько лет назад. Я вспомнил истории о родном доме, которые отец рассказывал, пока окончательно не спился и не помер, пошел в библиотеку и прочитал все про Максимилиана ЛеВиана и стиль жизни в Джаспер-Лейк. И тогда меня сразу осенило – эти простофили просто напрашиваются на то, чтобы их обокрали!
Я походил по выставкам Техасе и Аризоне, накупил модных журналов об искусстве и вскоре нашел себе подходящую личность. Этот Родриго Кортес Ривера, достаточно известный, чтобы при упоминании его имени многие делали серьезное лицо, но не настолько популярный, чтобы кто-то в Новой Англии или Нью-Йорке мог знать его лично. Меня не беспокоило, что я совсем на него не похож внешне. Я подделал документы, написал рекомендации из разных колледжей и музеев. Естественно, пришлось изучить его работы, чтобы при случае выдать что-то похожее на «искусство». Мне даже стараться не пришлось! Этот Кортес пишет настолько примитивную мазню, что я удивляюсь, как ему вообще дали диплом магистра искусств.