– Ты никогда не интересовался ни моим творчеством, ни моими друзьями, – сухо произнесла Миранда.
Я понял, что сейчас настанет тот момент в разговоре, когда я снова выйду кругом виноватым.
– Чего ты хочешь, Миранда?
– Поговори со своей женой. Может, она просто не понимает, в каком положении оказалась Бернадетт. Объясни ей все про Пьетро и про… ситуацию. Она же женщина, черт возьми.
Мне захотелось немедленно бросить трубку на рычаг и попросить свою секретаршу мисс Блисон больше никогда не соединять меня с этой особой. Я не помнил этого незадачливого художника и не знал, почему он решил свести счеты с жизнью. Ни разу не встречал его вдову. Понятия не имел, что он все эти годы арендовал дом у Эми, и зачем именно сейчас ей взбрело в голову его продавать. И тем не менее, каким-то непостижимым образом оказался главным парламентером в этой истории.
Но Миранда хорошо меня знала. Я не мог бросить трубку, для этого я был слишком цивилизованным.
– Я поговорю с женой. И попробую сам разобраться в ситуации. Где находится этот Джаспер-Лейк?
– В округ Мерримак, на тридцать миль западнее Конкорда. Городок небольшой, скорее поселок на берегу озера, но очень известный. Неужели ты никогда не слышал о Джаспер-Лейк?
– Ни разу.
– Ну как же. Его прославил еще в начале века Максимилиан ЛеВиан.
– Звучит, как псевдоним циркового фокусника. Максимилиан ЛеВиан Великолепный.
– Ты не можешь быть таким дремучим, – недоверчиво сказала Миранда. – Или зачем-то нарочно меня дразнишь. Не может быть, чтобы ты не слышал о ЛеВиане. Это классик американской живописи, он также прославился как поэт, переводчик и исследователь.
Подумав секунду, я решил, что это имя определенно где-то уже слышал. Может быть, видел у знакомых в Бостоне пару картин ЛеВиана в гостиной. Я быстро сделал пометку в блокноте.
– Как давно Пьетро Гаспари жил в этом доме?
– Десять лет, – охотно ответила Миранда.
– Миссис Гаспари показывала тебе арендный договор? Он долгосрочный или ежегодный с правом продления? Каким образом осуществлялись платежи? Была ли предусмотрена возможность приоритетного выкупа недвижимости?
– В том-то и дело… что арендного договора не было, – выдохнула Миранда.
– Как это?
– Был простой письменный контракт, дающий право Пьетро Гаспари на безвозмездное пожизненное проживание в доме.
– Безвозмездное?!
– Именно. Пьетро не платил ни цента. Только сам оплачивал все текущие расходы, ремонт и содержание. Именно поэтому все и думали, что дом – его собственность. Но ты не обратил внимание на слово «пожизненное». В договоре четко указано, что он заканчивается в случае смерти Пьетро или в том случае, если он сам захочет переехать. Ни слова о праве выкупа или о том, что он может передать его другим арендаторам.
– Очень странно.
– Да уж. Он даже Бернадетт не рассказал о том, что лишь живет в этом доме на птичьих правах, когда они поженились два года назад. Представляешь теперь, какой для нее был шок, когда на следующий день после кремации пришел этот поверенный, мистер Чиппинг, и заявил, что Берни должна в двухнедельный срок перевезти все свои вещи, потому что владельцы выставили дом на продажу. А потом еще Берни узнала, что все остальное имущество и картины по старому завещанию остаются брату Пьетро. А ведь тот даже не приехал на похороны! Когда она узнала, что твоя… жена является владелицей дома, то хотела сама поехать в Бостон, найти ее адрес и умолять не выселять ее. Глупый план, так бывает только в романах. К тому же этот дом – вилла Гаспари, как его тут называют – стал местной достопримечательностью. Ты бы его видел! Пьетро все перестроил, расписал стены, сделал резной портик. Туристы специально приезжают полюбоваться на виллу Гаспари. А твоя жена хочет продать землю, чтобы на ее месте построили очередной безликий мотель.
– Послушай, – Миранда набрала побольше воздуха и вновь зашелестела в трубку.– Если вам все эти годы было плевать на дом в Джаспер-Лейк, то может просто оставить все, как есть. Ведь дело не в деньгах, как я понимаю. Если бы Пьетро не умер, то все было бы по-прежнему.
В ее словах было разумное зерно.
– Кстати, а почему он решил покончить с собой? – спросил я.
– Никто толком не знает. У него случались периоды… запоев. Бернадетт вроде научилась с этим справляться, но в последнее время Пьетро все больше нервничал. Из-за неудачи на конкурсе, из-за рождения ребенка…
– Я сделаю, что смогу, – пообещал я.
– Спасибо, Тео. Сообщишь мне, что тебе удалось? Я могу оставить номер телефона, по которому меня можно найти.
– Лучше не надо. Если мы с Эми что-то решим, думаю, миссис Гаспари первая об этом узнает. Кстати, единственное, чего я совсем не понимаю – как ты оказалась втянута в эту историю?
– Ну как же… Я живу в Джаспер-Лейк. Я думала, ты знаешь.
С этими словами Миранда сама положила трубку, вновь заставив меня почувствовать себя в чем-то виноватым.
***
После разговора с бывшей женой я вызвал секретаршу и попросил ее раздобыть мне любую информацию о Максимилиане ЛеВиане.
– Вы знаете, кто это? – спросил я мисс Блисон.
Девушка старательно задумалась, потом беспомощно посмотрела на меня.
– Простите, сэр. Имя звучит знакомо, но я не помню, чтобы мы вели с ним дела.
– Думаю, он был художником. И скорее всего давно умер.
– О. Простите, сэр. Может, лучше, если я позвоню в Гарвард и найду для вас какого-то профессора искусств?
Я обдумал эту идею, но пришел к выводу, что все получается больно хлопотно. К тому же мне не хотелось опять выставлять себе невеждой, да еще перед каким-то неизвестным искусствоведом.
– Не стоит. Просто сходите в публичную библиотеку и возьмите мне книгу, где есть биография Максимилиана ЛеВиана. Также будет неплохо, если вы принесете мне альбом с репродукциями его работ. И спросите библиотекаря, есть ли у них книги, в которых упоминается Джаспер-Лейк. Это вроде бы город, в котором жил ЛеВиан.
Мисс Блисон все послушно записала и вышла из кабинета. Примерно через час я получил желаемые книги, включая толстый цветной альбом из тех, что в квартирах университетских преподавателей и прочих людей с претензией на интеллигентность принято небрежно оставлять на журнальном столике. Правда, я не знал, котируется ли сейчас ЛеВиан среди прогрессивной публики. Или он уже перешел в область устаревших классиков, которых покупают ради надежной инвестиции? Эми было лень даже вешать на стену семейные фотографии, так что мы никогда не обсуждали приобретение картин.
При этом у нее оказался дом в поселке художников, который она предоставила в бесплатное пользование одному из них. Или все это было как-то связано еще с Илаем Коэном? Ведь Эми упоминала, что ее дедушка выиграл дом в карты. Я попытался вспомнить, когда умер старый Илай. Кажется, двенадцать лет назад, накануне восемнадцатилетия Эми. А Миранда сказала, что Гаспари живет в Джаспер-Лейк десять лет. Впрочем, она легко могла ошибиться на пару лет, ведь сама она в то время была в Европе.
Я открыл книгу и начал искать информацию о Максимилиане ЛеВиане. Это было несложно, поскольку усердная мисс Блисон, видимо, с помощью библиотекаря отметила нужные места закладками.
Книга была посвящена американскому импрессионизму, ярким представителем которого и являлся ЛеВиан. В его биографии указывалось, что родился он в 1852 году в Вермонте в семье эмигрантов из Канады. В его роду были французские аристократы. В возрасте восемнадцати лет совершил путешествие во Францию, устроившись кочегаром в машинное отделение парохода. Там он познакомился с представителями течения импрессионизма и попал под их влияние. Водил дружбу с Клодом Моне и Эдгаром Дега.
В 80-х вернулся в Америку, получил определенную известность в Нью-Йорке, развив невероятно кипучую деятельность: писал пейзажи и уличные зарисовки, сочинял стихи, критические обзоры творчества современных поэтов и художников, переводил с французского Бодлера и Рембо. В артистических кругах ЛеВиана знали как полиглота и космополита, как я мог судить, прославился он не столько собственно творчеством, сколько необычной манерой одеваться и эксцентричными поступками. Например, вместо обычного сюртука ЛеВиан частенько надевал камзол, сшитый по моде конца XVIII века, гусарский ментик, монашескую рясу или даже римскую тогу.
Много шума наделал случай, когда он вызвал на дуэль одного известного критика за то, что тот оскорбительно отозвался о работах молодой художницы, к которой ЛеВиан испытывал теплые чувства.
Вызов был брошен при всех, прямо в галерее Американской Ассоциации Искусств на 6-й Восточной улице. Для дуэли выбрали удаленное место недалеко от Йонкерса на берегу Гудзона. Вначале было решено сражаться на шпагах, правда, секунданты быстро остановили бой, поскольку оказалось, что оба дуэлянта не владеют искусством фехтования и больше ранят себя, чем друг друга. Перепуганный критик был готов принести извинения и написать опровержение своего отзыва, но ЛеВиан настаивал на продолжении и достал два гладкоствольных пистолета начала XIX века. Видимо, у художника был знакомый антикварный дилер, усмехнулся я, который регулярно снабжал его соответствующими костюмами и реквизитом.
В результате пистолет ЛеВиана дал осечку, а критик промахнулся на два ярда4, едва не попав в одного из секундантов. После чего те решительно объявили дуэль состоявшейся и предложили всем вернуться на Манхеттен, чтобы отметить примирение.
На память о дуэли у ЛеВиана остался шрам на щеке от случайного удачного удара шпаги критика. Свидетели утверждали, что это была просто царапина, но художник особенно им гордился и тщательно прорисовывал на всех автопортретах.
В альбоме я нашел несколько этих самых автопортретов, а потом сравнил с настоящей фотографией ЛеВиана из книги. Безусловно, мастер себе льстил, несколько преувеличивая буйно вьющиеся кудри и одухотворенное выражение печального лица, изуродованного пресловутым шрамом. На самом деле, ему к этом времени было уже за сорок, художник явно не бедствовал и хорошо питался, о чем свидетельствовали округлившиеся щеки, подчеркнутые аккуратно подстриженной бородкой. А знаменитые кудри скорее напоминали колечки, к тому же изрядно поредевшие.