Центральном посту, между переговорными трубами с отсеками, я слышу из одной, с пятого отсека, большой шум, стук предметов, удар кувалд, эхо громких слов «свет», «клинья». В Центральном посту стало ясно, что в кормовом отсеке авария. Командир требует вызвать «пятый». Вызываю: «Пятый, пятый». Прислушиваюсь к нему. Усиливается стук кувалд, слышно резкое передвижение людей, дребезжание паела, шум и образующийся свист травившего воздуха. Кто-то подходит к переговорной трубе: «Докладывает старшина отсека Поляков, в пятом отсеке в районе правого дизеля пробоина – разошлись швы, выбиты заклепки, в отсек поступает вода, принимаются меры по заделыванию пробоины». Все в Центральном посту слышали этот доклад. Обращаюсь к Полякову: «Передай всему личному составу отсека, что командование лодки выражает уверенность в вашем мужестве и стойкости в успешной борьбе с аварией».
Поступают доклады с отсеков. Командир обращается ко мне: «Комиссар, пошли в пятый». Открываем переборку с Центрального поста в четвертый отсек, в котором несколько минут тому назад было нарядно, светло, а люди в нем – в хорошем настроении; полумраком и человеческим несчастьем повеяло с него. Люди разбирали и собирали что-то на палубе, в движении находились электрики – фонарями освещали приборы и электрооборудование, взгляды некоторых были устремлены на нас при нашем появлении. Спрашиваю командира отсека Н.И. Широкого:
«Пострадавшие есть?» Он ответил, что нет. Вспоминает командир отделения электриков Литвинов: «Когда вы с командиром зашли в отсек, то командир бросил такую фразу: «Кто-то из нас на лодке родился в счастливой рубахе – подорваться на противолодочной мине и живыми остаться».
Спешит открывать нам переборку в пятый отсек старшина группы электриков Кокурин. С пятого отсека потянуло влажным воздухом, был сильный шум от травившего воздуха с группы высокого давления. Отсек погружен в темноту, и только в кормовой части по правому борту появляются пучки света от аккумуляторного фонаря и образуют светло-молочную водяную пелену в конце отсека. В темноте идем на ощупь.
Находясь между дизелями, уже можно рассмотреть, что примерно на высоте метра от палубы с большой силой вылетали тугие струи воды, ударяясь в подволок и летя сплошной стеной вниз. Когда командир выяснял обстановку со старшиной отсека Поляковым, я тем временем обошел их в конце дизелей и подошел к электродвигателям, которые уже были обтянуты брезентом.
Здесь уже вижу и слышу всех мотористов. У правого дизеля с аккумуляторным фонарем на шее и груди командир отделения мотористов Папуша направляет свет в сторону пробоины. Слышу знакомый голос моториста Василия Прокопенко: «Не заслоняй, свет давай сюда, сюда».
Люди стремились находиться лицом внутрь отсека, защищаясь от бившего напора воды, только руки где-то были заняты у борта. Изредка на их лица попадал свет. На некоторых не было по пояс комбинезонов, висели лохмотья, ручьем текла вода с каждого. В центре отсека, между дизелями, электрики ввернули электролампочку. Вздох облегчения.
Перед нами суровые и решительные лица людей. В центре этого боя с водой выделяется до пояса оголенная плечистая фигура с напряженными мускулами краснофлотца моториста Василия Прокопенко. «Телом своим зажму, а воду не пропущу», – процедил он сквозь зубы, борясь со стремительной струей воды, забивая клинья, пробки, которые нередко вылетают вместе с напором воды. Немного уступая этому богатырю, выделялся другой краснофлотец – моторист, агитатор, член комсомольского бюро Владимир Иваненко; отжимая на голове разбросанные большие и густые волосы, смахивая с лица воду, как бы невзначай замечает: «Бомбы по сравнению с миной – ерунда, как клопы». «Это фрицы нам за транспорт мстят», – ввернул Прокопенко. Перешагнув роковой рубеж минного взрыва, осознавая опасность борьбы с аварией и наше присутствие в аварийном отсеке, люди могли говорить такие фразы. Я впервые за эти минуты услышал о мине, до этого все чувства и действия людей были направлены на предотвращение последствий взрыва, а не на выяснение его причин. Командир дает указание старшине отсека и сам уходит в центральный пост, я остаюсь на месте. С пробоиной идет борьба, в отсек поступает вода, остается опасность затопления электродвигателей. Командир отделения мотористов Дмитрий Папуша руководит и сам участвует в заделывании пробоины, дает указание молодым краснофлотцам Анатолию Позднякову и Тимофею Красильникову, как приготовить клинья, пробки со свинцом и паклей. Старшина мотористов Сергей Поляков с электриками Кокуриным и Рудь принимает меры для запуска главной балластной помпы в отсеке для откачки воды. Восстанавливается на лодке свет. По оставшемуся в целости на цистерне манометру, сообщающемуся с забортным давлением, определяем, что мы лежим на глубине 18–19 метров. Первые доклады с отсеков за эти минуты не внесли почти никакой ясности в обстановке. Командир лодки Г.А. Кукуй дает распоряжение помощнику командира А.В. Кочеткову и инженер-механику В.А. Глушичу обойти отсеки, тщательно все осмотреть и выяснить обстановку. Прошло не более получаса, всем было ясно, что поврежденная от взрыва лодка упала на грунт. С этих минут и начался отсчет времени в борьбе за жизнь корабля и его экипажа. Стало уже известно, что обе линии вала повреждены и не проворачиваются. Кормовая дифферентная цистерна с пресной водой повреждена и заполнилась морской водой. На лодке осталось в аварийных бачках менее ста литров пресной воды. Пробита цистерна главного балласта номер четыре. Рулевые устройства вертикального и горизонтальных рулей повреждены, и ни один из них не перекладывается. Командир БЧ-3 Ф.А. Коваленко лично докладывает командиру лодки обстановку в первом отсеке – в нем пострадали измерительные приборы и освещение, торпедное оружие все в исправности. Штурман Н.И. Широкий и штурманский электрик В.
Фисунов в числе первых сообщают, что гирокомпас вышел из строя и работа его невозможна, уже была слита ртуть из разбитых сосудов. Магнитные компасы выведены из строя – котелки выбиты из цапф, картушки смяты. Радисты, старшина группы Зенат Насибулин и командир отделения Владимир Краснобай, прежде чем доложить о состоянии поста радиосвязи, принимают меры для восстановления аппаратуры. Достигается только возможность работы приемников, передатчики остались неисправными. В Центральном посту, кроме нас с командиром, – помощник командира Кочетков, инженер-механик Глушич, штурман Широкий, старшина трюмных Дегтяренко, боцман Качурин, трюмный краснофлотец Ежов, краснофлотец рулевой Колесниченко. Прошло, может быть, более часа, как мы затонули и лежим на грунте. Личный состав находится на своих постах, как бы в ожидании команды «снятие с грунта» и продолжения подводной вахты. Однако каждый останавливает себя на мысли, что этого с нами может и не произойти. «Помощник, – обращается командир лодки к А. В. Кочеткову, – собрать командный состав в Центральный пост». Отсутствовали только лейтенант Коваленко и фельдшер Глебов, вскоре и они были на месте. Четко помню действия Григория Ароновича Кукуя. Находясь по левому борту у выведенного из строя репитера гирокомпаса, делая шаг то в одну, то в другую сторону, он смотрел вниз, немного сутулясь, не встречаясь ни с кем взглядом, молчал, а в это время часть командного состава стояла, а некоторые, на корточках присевши, в тревожном молчании ожидали, что скажет командир. Григорий Аронович остановился, выпрямился, обвел взглядом присутствующих, немного помолчал, потом произнес: «Наше положение тяжелое, но считать его безвыходным нельзя. Никакой паники не должно быть! Мы должны настраивать людей на длительную борьбу.
Ввести аварийный паек – один стакан воды в сутки на человека. Лейтенанту Коваленко быть готовым заложить подрывные патроны под торпедное оружие для взрыва лодки, если обстановка этого потребует. Живыми врагу не сдадимся. Все сейчас должно быть подчинено спасению корабля.
Готовить лодку будем к всплытию». Начались самые трудные часы в нашей жизни. Если сопоставлять наше положение на этом рубеже с моментом взрыва, то нам тогда, по-видимому, некогда было испытывать чувство страха, растерянности, так как в каждом из нас была велика готовность к самым сложным неожиданностям, и взрыв нас не ошеломил, все действовали с предельной четкостью, хладнокровием и твердым рассудком. Время, потянувшееся после подрыва, лежание на грунте вносили свои коррективы…
Отступлю от своего рассказа, а обращусь к факту сопоставлений. Когда я плавал краснофлотцем на п/л «Л-4» в 1935 году, практиковалось в боевой подготовке лодки лежание на грунте две и более недели. Через сигнальный буй нам подавали горячее какао, подсоединяли телефоны, разговаривали с Центральным постом. В лодке без преувеличения, можно сказать, царила тишина от выключенных механизмов, приборов и от находившегося без движения личного состава. Это было на Бельбеке. Как чувствовал личный состав лодки? Объяснения здесь не требуется. Превосходно! Что произошло с нами после взрыва на фарватере Одессы 25 июля 1942 года? Нет необходимости вдаваться в характеристику ратного труда моряка-подводника во время войны. Эта жизнь стала его нормой и потребностью. И вдруг внезапно вся эта активная деятельность людей обрывается. Техника, механизмы и приборы не остановлены руками и волей людей, как это было в 1935 году на «Л-4», а с ними беспощадно расправился взрыв.
Отдается команда по лодке: «Личному составу находиться на местах, отдыхать в койках, передвижение по лодке ограничить, освещение – по одной лампочке в отсеке». Люди оказались как бы не у дела, при непривычной тишине, за исключением ЦП. Большинство личного состава в эти часы ничем было не занято. Сложились естественные условия, чтобы проанализировать случившееся, опасность нашего положения. Если в первые часы некоторые еще могли уснуть, полежать, почитать, то дальнейшее показало, что людей сон не брал, хотя они к этому стремились. Чтение не могло отвлечь от мыслей о создавшейся обстановке. Все труднее стало дышать в лодке. Кислородными баллонами и регенерационными патронами пользоваться запрещено.