Темнота вокруг них сгущалась, становясь совсем зловещей и угрожающей. Линии Пу-Каса начали теряться во тьме, и молчание ночи только изредка нарушалось хриплым воем собак-волков.
Глава 8
Жизнь Люрсака и Ванды понемногу входила в колею.
Время до обеда они обычно проводили в миссии отца Равена, дававшего им уроки туземного языка «бангар». Примитивный, с ограниченным запасом слов язык давался довольно легко, и вскоре они могли, хотя еще и не без затруднений, объясняться с паствой миссионера. Послеобеденные часы посвящались прогулкам верхом, во время которых они знакомились с окрестностями поста, нередко пробираясь к деревушке, но никогда не рискуя углубляться в лес. По вечерам болтали, расположившись на веранде и слушая монотонные песни солдат-линхов, сопровождаемые аккомпанементом своеобразного инструмента, похожего на флейту.
Время, проводимое вместе, сближало их, и с уст Люрсака уже не раз готовы были сорваться слова признания.
Они совершали свою обычную послеобеденную прогулку. Пони с трудом пробирались по узкой тропинке, кое-где загроможденной упавшими стволами. Ветви гигантских деревьев, переплетаясь вверху, образовывали подобие готического свода, сквозь который тускло пробивался солнечный свет.
Ванда по пути собирала орхидеи, качающиеся на опутавших лес лианах.
– На первой лужайке мы остановимся. Я устала.
Пьер, поглощенный своими размышлениями, не отвечал.
– Вы слышите, Пьер? Я устала.
Он очнулся и приблизился к ней.
– Да, да. Мы сделаем привал, как только вы захотите.
– Сегодня вы не очень любезны. Вы, вероятно, плохо спали?
– Вы правы. Я совсем не сомкнул глаз ночью.
И его опять охватили мучительные ночные мысли. Он думал о Ванде. Любит ли она его? Неизвестность казалась невыносимой.
Ванда, выбравшись с тропинки на лужайку, соскочила с седла и, весело смеясь, положила возле себя несколько грубо обтесанных камней.
– Слабая пожива, – сказала она. – Отцу Равену не с чем будет поздравить нас на этот раз.
Пьер остановился подле нее.
– Да, – ответил он, – с тех пор, как отец Равен показал нам свои доисторические коллекции, вы, кажется, больше ничем на свете не интересуетесь.
Она засмеялась.
– Неудивительно. Его рассказ о первобытном человеке был лучшей из его проповедей, и он обратил меня в свою веру так же, как обращает язычников в христианство. Два месяца тому назад я не имела представления об антропологии и археологии, едва ли помнила об их существовании, а теперь уже начинаю грезить по ночам о топорах, наконечниках для стрел, скелетах. С каким увлечением говорит Равен о первобытном человеке, какие слова находит для его восхваления! Я как-то осмелилась сказать, что первобытный человек, наверное, был гадок до отвращения. Если бы видели его негодование. «Как! – кричал он. – Человек четвертичного периода гадок? Кто вам сказал такую глупость? Дик, свиреп, громоздок – это все может быть, но только не гадок. Первобытный человек был силен, здоров, с колоссальными мышцами, со стальным скелетом. Он был частью природы, а природа не может быть гадкой».
Пьер рассеянно перебирал лежащие перед ним камни.
– И вот уже целая неделя, как я рыскаю с вами по окрестностям в поисках этого хлама.
– Вам неприятно мое общество?
– Нет. Нет.
И, внезапно решившись, добавил:
– Но все-таки сегодня мы не будем разговаривать о доисторических временах. Я хотел сказать вам о другом. Всего два слова: я… я вас…
Она быстро зажала ему рот рукой.
– Молчите. Я знаю. Вы меня любите.
Пьер поцеловал ей руку. Она ее не отнимала.
– Это началось с тех пор, когда я увидел вас в первый раз на борту «Вин Тиана».
Девушка ничего не говорила, но в глазах ее светилась нежность.
– Ванда, Ванда… Я люблю вас. Верите ли вы мне?
– Да, – отвечала она просто. – Верю.
– Когда ваш брат вернется, я скажу ему. Вы разрешаете, правда?
Ванда встала и пошла к пони. Пьер за ней.
– Ответьте мне, Ванда.
Она, опершись ногой о стремя, легко поднялась в седло, а Пьер, положив руку на шею пони и подняв к Ванде голову, настойчиво и тревожно повторял:
– Что же вы молчите, Ванда? Скажите хотя бы одно слово.
– Сказать?..
И, внезапно наклонившись к нему, она взяла его лицо в свои руки и страстно поцеловала в губы. Затем, прежде чем он успел опомниться, стегнула хлыстом своего пони и ускакала.
Пьер догнал ее через несколько минут, и теперь они медленно ехали рядом, спускаясь с горы. Они строили проекты своей будущей жизни, поверяли друг другу тайные мечты, вспоминали о первой встрече и рассказывали, как робко зарождалось и постепенно вырастало чувство любви.
Когда они были уже совсем недалеко от дома, Пьер снял со своего пальца кольцо и протянул его молодой девушке.
– Возьмите, Ванда. К сожалению, у меня нет кольца с бриллиантами или дорогими камнями. Возьмите и носите пока это. Правда, оно всего-навсего серебряное, но зато оно…
– Я вижу, – сказала Ванда, взяв кольцо. – Оно старинное.
– Да. Еще мой прадед носил его. С тех пор оно переходит в нашей семье от отца к сыну.
– Спасибо, милый Пьер. Я надену его и буду хранить так же верно и так же вечно, как буду хранить нашу любовь.
Глава 9
На следующий день, спускаясь в долину, они залюбовались видом деревни, раскинувшейся среди густой зелени. Остроконечные верхушки хижин сверкали на солнце. Над ними мирно поднимался дымок, уносящийся в небо.
Ванда остановилась:
– А не думаете ли вы, что эта деревушка является одной из резиденций Иенг?
– Возможно. Так думает и отец Равен, но у него нет никаких доказательств.
– Вы говорите об этом без всякого интереса, а меня это очень занимает, и я была бы рада встретиться с могущественной Иенг. Может быть, от нее удалось бы узнать что-нибудь и про Мишеля.
Пьер пожал плечами и равнодушно проговорил:
– Ничего из этого не выйдет. Неужели вы думаете, что она откроет вам свои тайны?
Ванда задумалась.
– Почем знать? Впрочем, я ведь ничем не рискую. В худшем случае, Иенг будет молчать или скажет какие-нибудь ничего не значащие фразы.
– Может быть, так, а может быть, и по-иному: предательский удар ножом или саблей.
– Не посмеет. Главное, уж очень удобный случай сейчас представляется. Мы близко, тревоги поднять не успеют. Давайте попробуем. Риска нет.
И, пришпорив своего пони, Ванда понеслась в сторону деревне.
– Ванда! Ванда! Остановитесь! – кричал Пьер ей вслед.
Но так как она его не слушалась, он тоже пришпорил своего пони и помчался вперед. Ему удалось догнать девушку у самого входа в деревушку. Он уже не пытался удержать Ванду и решил ограничиться ролью защитника. После путешествия с отцом Равеном дорога ему была знакома, и он быстро отыскал проход в тройной изгороди.
– Ради бога, – сказал он Ванде. – Действовать буду только я, вы старайтесь держаться в стороне.
Въехав в деревушку, он слез с пони и направился в одну из ближайших хижин, дверь в которую была широко открыта, а внутри виднелся огонь очага. На пороге он остановился, невольно отшатнувшись как от тяжелого запаха, так и от представившегося его глазам зрелища. Возле очага сидело на корточках около дюжины туземцев, молчаливо курящих длинные трубки. Казалось, они окаменели полукругом около женщины, сидящей на ложе и что-то перед появлением Пьера говорившей.
Пьер, не обращая внимания на мужчин, направился прямо к женщине. Вспомнив описание, данное отцом Равеном, он был уверен, что перед ним никто иная, как сама Иенг, и обратился к ней по-бангарски:
– Привет тебе, о Иенг!
Ванда с жадным любопытством рассматривала могущественную волшебницу. Из-под окутывающих ее лохмотьев виднелись худые плечи. Ростом она была так мала, что казалась ребенком. При слабом свете очага можно было разглядеть ее седые волосы, старческую кожу, покрытую морщинами и рубцами от порезов, лоб, украшенный грубой татуировкой. У нее был только один глаз, мутный и беспрестанно мигающий, а вместо другого зияла кровавая впадина. На лице был заметен резкий шрам совсем недавнего происхождения.
Глаз старухи, рассматривающий вновь прибывших, не выражал ничего.
– Привет и тебе.
И рукой, на которой зазвенели медные браслеты, она указала туземцам на дверь.
– Уходите!
Судя по бывшим у мужчин топорам, самострелам, ножам, особому виду прически, ожерельям из клыков хищников и медным обручам на ногах, Пьер решил, что все они – воины. Они поднялись и направились к выходу, но Люрсак остановил их.
– Стойте. Пусть никто не двигается с места.
Старуха холодно взглянула на него.
– Те, кто сидит у нашего очага, – произнесла она своим холодным, бесстрастным голосом, – могут ничего не бояться, каким бы образом они к нам ни попали.
И, повернувшись к воинам, бросила:
– Уходите.
Последующее молчание колдуньи, неподвижно сидящей в позе идола и как-будто не замечавшей присутствия чужеземцев, не было приятно Пьеру. Надо было начать беседу.
– Эта молодая девушка, – сказал он, указывая на Ванду, – хотела тебя увидеть.
Иенг, чуть-чуть повернув голову, взглянула на Ванду и проговорила:
– Она красивая.
Ванда улыбнулась прямолинейности комплимента.
– Я хотела с тобой познакомиться, Иенг. Мне много рассказывали о тебе.
Лицо Иенг оставалось таким же безучастным. Плечи ее дернулись от кашля.
– Кто может интересоваться такой старухой, как я?
– Все, – ответила Ванда и, решившись на прямую атаку, добавила: – Разве не ты царствуешь над этой страной?
Какой-то огонек мелькнул в единственном глазу колдуньи и моментально погас.
– Что я могу сделать? Взгляни на меня. Я уже давно вижу смерть, зовущую меня.
И она снова забилась в длительном приступе кашля.
Ванда, охваченная жалостью, сделала по направлению к старухе несколько шагов, но восклицание Пьера отвлекло ее мысли в другую сторону.