Приняли они решение отвести из Советской России свои войска.
Радость на Севере. Радость на Юге. Загудели, задымили корабли интервентов.
Вздохнули свободно советские берега.
Увели иностранные капиталисты из России своих солдат. Но не оставили в покое Страну Советов. Новые зреют планы:
— Белым поможем! Белым! Руками белых генералов задушим Советскую власть.
Ушли из России войска иностранные. С новой силой пошли на Советскую власть войска генералов белых.
Новые шторма над Красной Россией. О новых штормах и наш рассказ.
ГЛАВА ВТОРАЯГРОЗНОЕ ОРУЖИЕ
Стояла весна 1919 года. С востока на Советскую Россию обрушилась огромная армия Колчака. Шагают, идут полки. К Волге идут полки. Конечная цель Колчака — Москва.
Москва. Вопрос о положении на Восточном фронте обсуждался в Центральном Комитете партии большевиков. Колчака надо было остановить. «Там, — писал Владимир Ильич Ленин о Восточном фронте, — решается судьба революции».
Партия большевиков выдвинула лозунг: «Все против Колчака!»
О героической борьбе молодого советского государства с белыми полчищами адмирала Колчака и написаны рассказы, вошедшие во вторую главу этой книги.
ШЁЛ АДМИРАЛ КОЛЧАК
С востока, из Сибири, с Урала, на молодую Советскую Республику шёл адмирал Колчак.
Покатилось страшным, пронзительным звоном:
— Белые!
— Колчак!
— Адмирал Колчак!
Запылали сёла и рабочие посёлки, как от боли, вскрикнули города.
Не верил дед Семибратов тревожным слухам. Собрался он как-то за хомутами в лавку купца Кукуева вёрст за тридцать, на Юрюзаньский завод. Сосед Семибратова Илья Кособоков напросился к нему в попутчики. Запрягли лошадёнок. В тулупы укутались.
— А ну поспешай, родимые…
Хороша их родная Акимовка! Выйдешь на горку — лежит, красавица. Трубы как свечи. Резные окна. Крылечки что под дугой бубенчики.
Тракт пересек деревню. Побежала стрелой дорога. Столбы телеграфные лентой тянутся.
Едут старик Семибратов и Кособоков. Скользят по весеннему снегу сани. Пересел Кособоков к деду. Скучно без слов, без дела. Наклонился к Семибратову, шепчет:
— Говорят, кругом жгут беляки деревни.
— Брехня, — отозвался старик Семибратов. Глянул на Кособокова: щупл, мелкота мужичонка. Вот и голос что писк мышиный.
Снова шепчет Илья Кособоков:
— Людей на столбах телеграфных вешают.
Усмехнулся старик Семибратов:
— Так это ж кто-то со страха выдумал.
Помолчали они, посидели. Кособоков в зубах ковырнул соломиной. Семибратов погладил бороду.
Вновь Кособоков к деду:
— Заводских-то прямо в воду под лёд спускают.
Отозвался старик с неохотой:
— Пуглив, пуглив нынче пошёл народ. Эка страсти какие скажет! Тебе бы, Илька, поменьше слушать.
Заночевали они в пути, в придорожной избе. С рассветом снова тронулись в путь.
Бодро бегут лошадёнки. Солнце по-весеннему ласково с неба глянуло. Верста за верстой. Верста за верстой. Всё ближе лавка купца Кукуева. С горки на горку. С горки на горку.
Вот и Юрюзаньский завод.
Повстречали старуху. Как раз при въезде. Замахала руками старая:
— Вертайте, вертайте, милые!
Насторожился Илья Кособоков.
— С чего бы, любезная? — спросил Семибратов.
— О горе, горе… — запричитала старуха. — В наших местах Колчакия. Заводских-то на заводском пруду прямо под лёд спускали. Камень на шею… Триста безвинных душ.
Онемел Семибратов. Побелел Кособоков. Перекрестились оба. Развернули быстрее сани. Бог с ними, с хомутами, с купцом Кукуевым. От беды подальше.
Добрались к вечеру до придорожной избы. Ждали ночлега, тепла, уюта. Нет придорожной избы. Головешки на этом месте.
Сокрушённо качнул головой Семибратов. Белее снега стоит Кособоков. Ясно обоим — и тут прошагал Колчак. Тронулись дальше крестьяне. Гонят к своей Акимовке. Всю ночь поспешали лошади. К рассвету к месту родному как раз и прибыли.
Поднялись они на взгорок. Свят! Свят! Где же родная Акимовка? Печи торчат да трубы. Дотла сожжена Акимовка.
Через Акимовку тянется тракт. Столбы телеграфные к небу дыбятся. Посмотрели Семибратов и Кособоков туда, на тракт. Свят! Свят! На столбах люди висят казнённые…
Не сдержался старик Семибратов. Запричитал он, заплакал. По щекам побежали слёзы.
— Да как же?! За что же?!
Тянутся, тянутся вдаль столбы. Тянется смерть-дорога.
Стояла весна 1919 года. На Советскую Россию шёл адмирал Колчак.
ОБНОВЫ
Поражались в тот день в селе. Санька явился. Санька Кукуй. Служил Кукуй в армии Колчака. Забежал он в Зябловку на часок. Показаться отцу и матери.
Ботинками Санька хвастал. Полсела у избы собралось. Ботинки нерусские. Подошва в три пальца. Носок что бульдожья морда.
— Английские, — объяснял Санька.
— Ясно, не наши, — бросали крестьяне.
— Англицкие, — переговаривались бабы.
— Это ещё не всё, — говорил Санька.
Расстегнул солдатский ремень, приподнял рубаху, вытянул нательное бельё.
— Французское, — уточнил Кукуй.
— Ясно, не наше, — бросали крестьяне.
— Хранцузское исподнее, — перешёптывались бабы.
Достал Санька коробку папирос. Важно закурил. Дым к небу пустил колечками.
— Японские.
— Ясно, не наши, — всё больше и больше мрачнели крестьяне.
Колчак — вот кто уничтожит Советскую власть, рассуждали иностранные капиталисты. Богатеи Англии, Франции, Японии и других стран стали помогать белому адмиралу.
Расхвастался Санька. От белья и папирос перешёл к винтовкам.
— Винтовок у нас завались!
И верно. Только одни англичане передали Колчаку 220 тысяч новых винтовок.
— Пуль у нас! — продолжал Санька. — Куры не клюют.
И это верно. Около 300 миллионов патронов предоставили капиталистические государства армии Колчака.
— А пушек, — распалялся Санька, — не сосчитать.
Правда, сколько пушек получил Колчак, Санька Кукуй не знал.
Одни только французские капиталисты передали Колчаку 400 самых совершенных орудий.
Про пулемёты, про гранаты рассказывал Санька. Потом перешёл на шёпот. Сообщил как великую тайну:
— Самолёты для армии нашей прибыли…
Не врал колчаковец Кукуй.
И самолёты, и бронемашины, и много другого вооружения поставили капиталистические государства армии Колчака.
Не зря про Колчака в Сибири такую частушку сложили:
Мундир английский,
Погон российский,
Табак японский,
Правитель омский.
Омский — это потому, что в сибирском городе Омске враги Советской власти провозгласили адмирала Колчака верховным правителем России. Здесь он возглавил белую армию.
Торопился Санька Кукуй в свою часть. Не смог задержаться надолго в родном селе.
Смотрят крестьяне вслед уходящему Саньке. Кто про Колчака, кто про Саньку думает:
«Продал Россию, продал».
Даже родитель Санькин и тот Саньке вдогон прокричал проклятье и тут же с досады на сына — сплюнул.
ПРИКАЗ КОМАНДИРА
Наступает Колчак. Мало красных войск на Восточном фронте.
Мало войск, да немало отважных. Бьются красные бойцы. Помогают бойцам местные жители. Рабочие. Крестьяне. Коммунисты поднимают народ на борьбу. Комсомольцы. Все, кому дорога народная власть, берутся за оружие.
Решили белые штурмом взять Лесковский завод. И здесь на помощь красным бойцам пришли отряды рабочих. Коммунисты и комсомольцы впереди.
Записался в боевой отряд и Николай Перваков. Молод совсем Перваков. Комсомолец всего с двухнедельным стажем. Собрались комсомольцы на своё комсомольское собрание. Дали клятву стоять до последнего.
Стойко держались красные. В общем строю и бойцы Красной Армии, и рабочие Песковского отряда.
Колчаковская пуля ранила командира красных бойцов Прокофьева. Упал командир с лошади. Подбежали два колчаковца:
— Сдавайся!
— Ан не возьмёшь!
Выхватил револьвер Прокофьев. Выстрелил в первого, выстрелил во второго.
Ранен Прокофьев, но не покинул боя.
Бьётся командир отряда лесковских рабочих Байдаров. Обошли колчаковцы Байдарова слева, справа. Ранен Байдаров. Ранен, но не покинул боя.
Бьётся со всеми и Николай Перваков.
Ранило Первакова в плечо. Скривился боец от боли. Подбежал к Первакову лучший его дружок — Овечкин. Предлагает помощь Первакову. Мол, выведу с поля боя.
— Не могу. Приказ, — отвечает ему Перваков.
— Так чей же такой приказ?
— Командира, — отвечает Николай Перваков.
Всё сильнее, всё жёстче схватка с колчаковцами.
Снова ранило Первакова. Ударила пуля в ногу. Вскрикнул боец от боли.
Предлагает Овечкин снова свою услугу. Мол, обопрись на моё плечо, выведу с поля боя.
— Не могу, не могу, — говорит Перваков. — Приказ командира.
Бьются, бьются бойцы. Не стихает сражение.
Снова пуля достала Николая Первакова. В грудь угодила. Перекосилось лицо у Первакова от боли. Выдох стоном наружу вышел.
Бросился к другу Овечкин:
— Коля, родный, взвалю я тебя на плечи, вынесу с поля боя.
— Нельзя, — говорит Перваков. Снова винтовку держит.
— Как нельзя? Почему нельзя?
— Приказ, — говорит Перваков, — приказ командира.
— Прокофьева? — спросил Овечкин.
— Нет, — замахал головой Перваков.
— Байдарова?
— Нет, — замахал головой Перваков.
Пе понимает Овечкин, удивлённо на друга смотрит.
— Кто ж командир? Кто же отдал приказ?
Не ответил ему ничего Перваков. Лишь рукой показал на сердце.
ШКОЛА
Дом этот лучший во всей округе. Светлый. Высокий. При входе колонны. Стоит на взгорке. Окнами к солнцу.
Что в этом доме?
Школа.
Бегают в школу дети. Среди многих — Манька, Сидорка, Хабибула.
Утро. Манька спешит за Сидоркой.
— Сидорка! Сидорка!