— Я слышал. Делайте сандвичи — все найдете на столе. Не жалейте горчицы.
Роуана делала пятый сандвич, когда Джонатан сказал, что пора подавать бифштексы. Она отнесла несколько порций, вернулась за новыми, потом еще и еще. Затем настала очередь бутербродов с маслом и ужасного чая…
Заплатили ей больше, чем за неделю работы в офисе. Роуана посмотрела, как мужчины отъезжают, и помахала им на прощанье рукой.
— Идите сюда, — донесся из кухни голос опекуна, — съешьте стейк.
— Нет, спасибо.
— Да вам тут ничего не нравится — ни место, ни еда. Ну а я поем, если вы не возражаете. — Он пододвинул к себе большую тарелку и аппетитно задвигал челюстями.
Некоторое время Роуана молча наблюдала, как он ест, но потом не выдержала:
— Я передумала.
— Ну то-то же. Бросайте стейк на решетку.
Взяв в холодильнике один бифштекс, она робко подошла к плите. От нее исходил невыносимый жар, и, пока бифштекс готовился, Роуана словно поджаривалась вместе с ним. Когда стейк был готов, она шлепнула его на огромную тарелку — одну из тех, что не бьются при падении на асфальт, — и уселась напротив Джонатана.
— Ну что, — полюбопытствовал он, — не холодно? Как стейк?
— Вкусно, — откусив кусочек, призналась Роуана. Однако после всех переживаний есть она не могла — слишком устала.
Заметив, что девушка отодвинула тарелку в сторону, опекун спросил:
— Притомились?
— Да уж. — Сейчас Роуана думала о том, что может находиться за кухней и есть ли там кровать.
— Нет, там ничего нет, — заявил Джонатан, по закрывающимся глазам Роуаны без труда угадав ее мысли.
— А где же спал дядя Том?
— У меня. То есть когда он не работал. Я вам говорил, у нас всегда открыто. Но если ему нужно было выспаться, он уходил в Наргано.
— Это ваш дом?
— Да.
— А что означает это слово?
— Красный.
— Наверно, красный рассвет или красный закат?
— Нет. — Он опять закурил.
— Красный огонек папиросы? Красный бифштекс?
Он засмеялся:
— У вас еще есть силы шутить? Берите вещи и пошли.
— Но я не могу остановиться у вас.
— Почему?
— Потому. — Роуана густо покраснела. «Наверно, я стала похожа на Наргано, и этот мистер Саксби считает меня полной дурой», — пронеслось у нее в голове.
— Во-первых, что за глупости, мисс Редланд? — Он неодобрительно покачал головой. — Во-вторых, вам следует быть проще. В-третьих, я собираюсь поручить вас своей домоправительнице. Согласны?
— А тут кто останется?
— Скоро вернется Барни.
Минутное размышление далось Роуане с чрезвычайным трудом.
— Хорошо, — наконец сдалась она, — но только на одну ночь.
— А кто вам предлагает дольше? — презрительно усмехнулся опекун. Сложив грязные тарелки в большую раковину, он плеснул на них горячей водой и так оставил. Потом кивнул в сторону двери и вышел. Поколебавшись, Роуана последовала за ним.
Вывеска кафе ярко светилась разноцветными буквами, но, стоило им удалиться на несколько метров, их обступила непроглядная тьма.
— А почему фонари не горят? — удивилась Роуана.
— Это шоссе, а не центральная улица.
— А где центральная улица?
— Нигде.
— Но должна ведь в городе быть какая-нибудь улица?
— Здесь нет города.
— Ну, поселок, деревня… что-нибудь.
— Говорю вам: ничего здесь нет. Укромный Уголок — это просто точка на трассе…
Роуана уже смирилась с тем, что кафе дяди Томаса находится немного на отшибе, но чтобы вот так — совсем ничего…
— …и теперь, когда «Мальчик-с-пальчик» — ваш, вы должны понимать, как выгодно иметь рядом шоссе, — продолжал Джонатан, — но он ваш до тех пор, пока…
— Мне все отлично известно, мистер Саксби, — не очень вежливо прервала его Роуана. — Я только хочу спросить: вы что — издеваетесь?
— Ничуть. С чего вы взяли? — удивился он. — В другом месте не имело смысла открывать кафе.
— Например, кафе открываются в больших магазинах.
— Но только не такие.
— Вы правы, к сожалению, — с горечью произнесла Роуана.
Они подошли к микроавтобусу. Джонатан сел за руль, Роуана рядом.
— Ну а вы-то что тут, у черта на куличках, делаете в свободное от бифштексов время? — спросила она, когда они тронулись в путь.
— Я могу рубить тростник, заготавливать древесину — и еще много чего умею делать. — В голосе Джонатана звучала гордость за его плодородный Куинсленд.
— Смотрите! — вдруг вскрикнула Роуана. — Пожар!
В поле, недалеко от дороги, по которой они ехали, пылал огромный костер — рыжие языки пламени жадно лизали ночную тьму, чуть-чуть не доставая до неба.
— Да нет, это просто мусор жгут.
— Какой мусор?
— Прежде чем начнется уборка тростника, нужно освободиться от всего ненужного, что на нем есть, ободрать каждый побег. А тростник в Укромном Уголке рубят в основном руками, потому что у нас тут воздушная яма и ветер чертовски его крутит. В общем, он становится такой формы, что машины его не берут.
— Наверно, это очень долго?
— Барни в одиночку может рассчитывать примерно на одиннадцать тонн в день.
Буйное оранжевое пламя начало понемногу успокаиваться.
— Как красиво, — произнесла Роуана.
— Но близко лучше не подходить, — предостерег Джонатан, — оттуда бегут мыши, крысы, тараканы, иногда попадаются змеи, а еще тростниковые жабы в шесть дюймов, — он хихикнул, — прыгают прямо на вас.
Теперь они двигались по шоссе. И когда мимо них проносился грузовик, Роуана гадала, остановился бы он возле их кафе или нет.
— Вы что-то сказали? — раздался голос Саксби.
— Я говорю, — поспешила откликнуться она, — значит, вы не занимаетесь ни тростником, ни древесиной, ни бананами?
— Нет.
— Тогда, вероятно, чем-то еще в этом роде?
— Я бы сказал, что эта культура — единственная в своем роде, потому что во всей Австралии есть только одно место, где ее возделывают, и притом европейцы, чего нигде в мире больше не встретишь.
Они свернули с шоссе на узкую грунтовую дорогу, которая шла через поле.
— А тут что растет? — поинтересовалась Роуана.
— Имбирь.
— Имбирь? — Высунувшись из окна автомобиля, она вдохнула ночной воздух: запах оказался довольно резким, даже едким, это не был тот сладкий аромат имбиря, который она ожидала почувствовать. Возможно, он появлялся на определенной стадии созревания.
— Белый цветок имбиря, — мечтательно прошептала Роуана. Так называлась одна красивая песня.
— Красный, — сказал Джонатан.
— Красный? Но…
— Белым цветет дикий имбирь. Очень красивый цветок, цветок для невесты.
— Что же, между ними такая большая разница?
— Они абсолютно не похожи, ну, как хлеб и мыло. Причем наш красный — это хлеб.
Роуана чувствовала, что он ехидничает.
— Это вы так думаете.
— Так думают все производители, покупатели и экономисты.
— Не хлебом единым жив человек.
— Тем более не белыми цветками имбиря. Дикий имбирь можно употреблять очень ограниченно.
— Что, конечно, сильно ограничивает ваше стремление его разводить.
— Да. Все должно быть под контролем.
— Особенно женщины. — Роуана не знала, почему сказала это. Не иначе потому, что из всех опекунов на свете судьба выбрала для нее Джонатана Саксби.
Он на мгновение оторвал взгляд от дороги, петляющей в имбирном поле. Должно быть, они пересекали чье-то большое поместье.
— Особенно женщины. Вы, кажется, спрашивали меня, что значит «наргано».
— Красный.
— Да, наргано — это цвет побегов имбиря, ведь самих цветков почти нет.
— И в их честь вы назвали усадьбу?
— Моя… — он медлил, как будто подыскивая слово, — бабушка назвала.
— И ваша семья с тех пор здесь живет? — удивилась Роуана, помня, что не имбирем единым жив человек.
— Скажите, — резко произнес он, к неудовольствию Роуаны вновь прочитав ее мысли, — что вы знаете о том, как можно использовать имбирь?
Роуана задумалась. Она знала, что имбирь кладут в пудинг, — вот, пожалуй, и все.
— Я так и предполагал, — откомментировал ее молчание Джонатан.
Роуане казалось, что они уже давно должны были добраться до Наргано, но свет фар по-прежнему выхватывал из темноты только петляющую в имбирном поле дорогу. И вот, миновав последний поворот, автомобиль наконец остановился перед большим домом. Похожие сооружения Роуана уже видела в Куинсленде: дом обладал многочисленными верандами и пристройками. «Олеандры, бугенвиллеи, гибискусы — в общем, терракотовая земля», — подумала она.
— Наргано! — объявил Джонатан и принялся сигналить. Из дома никто не выходил, и он продолжал жать на клаксон.
— Если вы используете такой способ, чтобы кого-нибудь позвать, то у вас плохая система контроля, — сухо сказала Роуана, которую раздражал пронзительный звук сигнала.
— Просто они заняты.
— Но ведь сейчас ночь? Или вы людей круглые сутки заставляете работать?
— Сейчас идет сбор урожая, нужно делать все сразу и быстро, ну а босс может и подождать немного.
— Босс — это вы, конечно.
— Вы очень догадливы. Вот идет одна из моих подконтрольных — домоправительница Нэнси. Она вам тут все покажет. Нэнси, это Роуана Редланд, племянница старого Тома, — представил он женщин, когда Нэнси поравнялась с автобусом. — Как продвигается работа? — И, обернувшись к Роуане, пояснил: — Каждый корень имбиря нужно обработать вручную.
— Тоже из-за ветра? Как тростник?
— Нет, ветер тут ни при чем. Необходимо удалять все боковые корни и лишнюю древесину.
— Очистка идет нормально, — докладывала Нэнси, — вот только некоторые девушки из новеньких еще не совсем справляются.
— Сезонные рабочие, — презрительно скривился Джонатан, — из Мельбурна и Сиднея.
Роуана представила, насколько большее презрение он выказал бы в отношении работников-европейцев.
Нэнси оказалась воплощением гостеприимства.
— Солнце, конечно, — это хорошо, но у вас такая светлая кожа, — вздыхала она, провожая Роуану в комнату для гостей, — как у меня когда-то, но теперь она стала совсем темной, все веснушки исчезли.