Глава 4
В то время, как начальство на всех парах мчалось в горисполком на закрытое заседание, спеша обсудить результаты боя в Лакуне, я не спеша тащился к госпиталю в «скорой», которая в этот раз была совсем не скорой. Улицы были запружены самым разным транспортом, который въезжал и выезжал из Лакуны.
Итак, сопровождающий меня медперсонал к общению был явно не расположен, настороженно косясь на меня и моих спутников.
Но я пытался — задал сопровождающим парочку вопросов. Беседа откровенно не клеилась, но на конкретные вопросы удавалось получать ответы вполне содержательные, пусть и односложные.
В основном я интересовался, как город жил последний месяц. Выяснил, что, не считая первых кошмарных дней, для простых жителей всё прошло более-менее тихо. Все отсиживались или по Цитаделям или в барачных лагерях, спешно развернутых за городом и даже в ближайших областях. Разрушения были чаше всего в жилых кварталах. На улицах кроме военных, по сути, мало кто остался. Медики, пожарные, да сотрудники почты, вокзала да порта… «Я такого паралича городских служб даже в гражданскую не припомню», — расщедрился один из медиков, после чего снова замолчал, задумавшись о чем-то своем, а я уставился в окно.
Решил сам оценить состояние города после битвы (знать окружающую обстановку, в принципе, не вредно), да и переговорить с Алукардом не мешало. Благо, беседы наши носят характер телепатической и со стороны незаметы.
Основные проблемные моменты прохождения Комиссии Фамильяров мы обсудили и проработали ещё в Лакуне. И разговоры эти шли перманентно на протяжении последних трех недель…
— Так, на чём мы можем спалиться в первую очередь? — озабоченно спрашивал я.
— На метаморфизме, естественно! — ответствовал Фамильяр. — Он выдает много пересечений с превращениями вампиров и оборотней.
— Значит, мне просто нужно на комиссии не изменяться?
— Не только. В твоём организме очень многое на твою обновленную физиологию завязано. Причём, часть изменений в случае потенциальной опасности может сработать бесконтрольно. Например, подойдёт медсестричка с иголочкой, кровушки твоей для анализа в шприц набрать. А твой организм определит, что это потенциальная опасность! Хлоп! — и плотность кожи увеличивается до непротыкаемости. И хорошо ещё, если чешуя не полезет. Иголочка — бздынь! Сестричка — глядь, а вместо руки лапа чешуйчатая с когтями. Она ресничками — хлоп, хлоп — и в обморок. Ты ей: «Что с тобой, красавица?» — и улыбаешься так дружелюбно, тремястами шестьюдесятью пятью зубами…
— Ну, не настолько плохо я свой организм контролирую!
— Да это я для примера! А по делу — опытному магу, знающему, куда смотреть, хватит и мельчайших деталей, на основе которых он из нас всю подноготную и вытянет…
— Перестань размахивать своими щупальцами, у меня уже в глазах рябит! Делать-то с этим что? Можем ли метаморфизм заблокировать на время? Наподобие того, как во время операций на глазу блокируют сокращение зрачка, чтобы он рефлекторно не сужался и не расширялся?
— Да всё можно, — Алукард задумчиво почесал макушку. — Попробуем тебе химию какую подобрать или гормоны, блокирующие чрезмерную активность клеток твоего тела. Не вопрос, в общем-то.
Глядь, какие термины мы теперь знаем, усмехнулся я.
— И что, вот прямо так просто? И посторонний тоже может заблокировать мои силы?
Фамильяр на минуту замер под потолком пещеры.
— Теоретически — да. Практически — очень маловероятно. Для того, чтобы что-то заблокировать, надо точно знать, что блокировать. На разработку эффективного метода блокировки сил тех же оборотней потратили почти два века! Так что без серьёзных исследований особенностей организма шансы в этом деле равны нулю. Тем более, о том, что ты — метаморф, никто не знает! Я тебе больше скажу: никто не знает даже, что такое «метаморф»!
— А вдруг есть какое-то заклинание или ещё что в таком духе? Такое, которое просто не дает сменить форму, неважно, метаморфу, оборотню или там друиду-перевертышу какому? — продолжил допытываться я.
— Ну, есть подобные вещи, но с тобой и твоими подопечными этот номер не пройдёт. Способность метаморфа — особенность тела, а не магическое умение оборота. Тебе измениться — как другому рукой пошевелить. Это естественный процесс. Заклинания тут бессильны. Так что с этой стороны подлянок со стороны магов можно не опасаться! — заключил Фамильяр.
Дальше были всевозможные исследования (я ли не учёный?) и эксперименты в полевых условиях. Отметим — подопытных под рукой было полно. И сейчас на время нахождения в госпитале я тщательно заблокировал возможность менять форму как себе, так и Дружку с Кузей.
Но вот Алукард… Этот клубок щупалец, как сели в машину, начал наворачивать круги перед моими глазами и бормотать.
— А точно?… А может! Так! Нужно ещё раз проверить! Нет, вот тут лучше ещё подправить! — мой напарник явно словил «предэкзаменационный мандраж».
«Стоять!» — я мысленно «дернул за шиворот» летающего колобка. — «Ничего больше мы менять и править не будем! План составлен? Составлен! Приготовления проведены? Проведены! Мы можем ещё что-то сделать без лишнего риска раскрыться?» — Я скосил глаза на сидящих напротив «медбратьев». Мало ли, какие у них способности. — «Нет! Тогда сидим на попе ровно и не отсвечиваем!»
На удивление, мой внутренний монолог подействовал, и фамильяр притих, только при этом подозрительно косился на окружающих…
Я же своё «отбоялся» ещё в Лакуне. Тогда меня больше всего волновало, могут ли меня опознать «по крови»? В смысле, что организм мой претерпел радикальные изменения, отчего определить, что «со мной что-то не так», будет не так уж и сложно. Тот же состав жидкостей у меня должен разительно отличаться от нормального человеческого…
Алукард же на подобное лишь фыркнул:
— «Что-то не так» с четырьмя из пяти Избранных, а так же с каждым третьим сильным магом. Сам факт изменений не будет иметь ровным счетом никакого значения… Главное, чтобы в этих изменениях не нашли сходство с магией «Отца Чудовищ», над чем я, собственно, и буду работать…
В общем, так, вспоминая прошлые разговоры с Алукардом мы и добрались.
— Однако! — вырвалось у меня, когда мы въехали на площадь перед госпиталем, заставленную большими армейскими палатками. Нос тут же уловил гремучую смесь и карболки и крови…
— Пострадавшие во время сражения! — удостоил пояснением один из сопровождающих. — В помещениях самого госпиталя места уже нет, размещаем так.
Стоило мне с моим зверинцем выгрузиться из машины, как та взревела мотором и унеслась в обратном направлении — за настоящими ранеными. Мы же в сопровождении единственного белохалатника направились в здание.
«Приемная» — гласила табличка, стоящая на массивном столе. А за столом восседала не менее массивная тетка, хрестоматийная такая, «непробиваемая». Подняв на нас взгляд и получив информацию, что прибыл Избранный, та хмыкнула, пробормотав: «нашлась пропажа», и пристально посмотрела на сидящего у меня в руках Кузю и мнущегося за спиной Дружка.
Рот её уже открылся, я был готов услышать, что «с животными нельзя», но мадам о чем-то задумалась и промолчала. А из ящика стола-гиганта на свет была извлечена медицинская карта, на которой большими печатными буквами значилось: Николаев Василий Степанович.
Что-то головушка моя соображала туговато. Откуда она тут? Ну, конечно, я же перед «пробуждением» памяти прошлой жизни по башке знатно получил. Теперь же совершенно не удивительно, что информацию обо мне нагребли отовсюду, куда только дотянулись.
И точно, среди беглых уточняющих вопросов проскочил и такой: «не было ли у Вас в последнее время внезапных головных болей». На что я, вспоминая, как мне пару раз оную бестолковую разбивали и проламывали, честно ответил, что «нет, не припомню».
После допроса и заполнения бумаг пожилая санитарка привела меня в небольшой зал со скамейками и кадками с «фикусами» (я не слишком разбираюсь в комнатных растениях, посему, вымахало больше полуметра — будешь фикусом).
— Врачи нынче носятся, словно загнанные лошади, так что придется подождать, — пробормотала женщина и ушла, оставив меня в одиночестве.
А я устроился на лавке, опустил ладонь на загривок Дружка и отрубился.
Сколько времени был в отключке — не знаю. Когда туман в мозгах рассеялся, я увидел перед собой лицо доктора. Классический такой дедушка-айболит. Седой, с бородой, и глаза добрые-добрые. Стоит, светящимися руками перед моим носом машет.
— Да у вас, голубчик, дичайшее перенапряжение духовных каналов! Как же вы себя до такого довели? — и дедок уставился на меня таким осуждающим взглядом, что мне захотелось встать и шаркнуть ножкой.
— Так бой был… Вот я и…
— Сколько твержу молодежи: нельзя в Вашем возрасте так над собой издеваться! Никак нельзя! Пробудили магию, или как в Вашем случае, получили Фамильяра, и давай колдовать без оглядки. Я вообще поражён, что Вы ещё можете приходить в сознание, а не лежите в коматозном состоянии. Почему сразу не сообщили о своем самочувствии? У вас же безбожное истощение!
— Да мне бы просто поспать, а там всё само пройдет! — начал я отнекиваться.
«Ага, само! — раздался в голове голос Алукарда. — Это кому нас латать придется? Вот только до прохождения комиссии я что-то серьезное делать поостерегусь, так что не ершись, не ершись! Лечись, давай!»
— Идемте, идемте, голубчик! Лизонька, помогите-ка нам!
С трудом, преодолев ещё пару коридоров (в одном нас догнал шустрый юнец и опрыскал Дружка и Кузю каким-то дезинфицирующим раствором, в другом к нам пристроились два красноармейца с винтовками за спиной. 36 и 37 уровни, подсказал Алукард, но мне сейчас было не до них) и лестничных пролетов, я оказался в палате. Небольшой, одноместной и пустой. И это при явной перенаселенности мед. учреждения.
Что ж, явно для особых гостей сделана, — пронеслось в голове, пока я косился на решетки на окнах. Солдаты остались перед входом в палату, уперев в пол приклады винтовок.