Евгений Князев Красный пассажир
ПРЕДИСЛОВИЕ.
На переломе веков, когда в мире начали разваливаться мощнейшие империи и людские судьбы перемалывались, словно в мясорубке, герои романа «Красный пассажир» пытались любыми силами, противостоять силе зла, выжить в водовороте смен власти, режимов, разрухи и голода.
Не смотря на развал коммунистической диктатуры и тоталитарной власти, ее корни еще очень цепко держались за землю под названием Русь, высасывая из русских людей последние соки и превращая их в рабов, стремящихся выжить в этом страшном времени перемен.
В кровавом ореоле «красного пассажира», герой романа, Игорь Смагин, из простого моряка, под давлением навалившихся на Россию трагических обстоятельств, превращается в хищника, готового загрызть любого, вставшего на его пути, и только простая любовь может противостоять этому, казалось, непобедимому, злу.
Часть перваяСЕВЕР
Пролог. Пепел страстей
Белоснежный пассажирский лайнер плавно скользил по мутно-зеленой искрящейся всеми цветами радуги бухте Золотой Рог. Легко лавируя между стоящими на внутреннем рейде усталыми океанскими сухогрузами, переполненными рыбой рефрижераторами, гордо дефилируя среди истерзанных штормами, добывающими судами с изъеденными ржавчиной бортами, красавец пассажир с четырьмя сотнями пассажиров на борту — экипажами рыболовецких судов из Охотоморской и Беринговоморской экспедиций, не спеша, на самом малом ходу заходил на швартовку к первому причалу Владивостокского морского порта. Кроваво-красный флаг с серпом и молотом лениво покачивался на кормовом гафеле, олицетворяя собой видимую нерушимость прогнившей насквозь тоталитарной государственной власти.
Видно было, как на причале уже суетилась швартовая бригада в оранжевых жилетах, заводя на штатное место парадный трап и перетягивая подальше небольшое, старенькое пассажирское судно, которое, очевидно, должно было сниматься в очередной рейс по побережью Приморья, а на видовой площадке собралась первая группа встречающих женщин с букетами ярких осенних цветов и полными сумками снеди и выпивки.
Портовые буксиры перекликались отрывистыми гудками, поднимая с воды, откормленных отбросами большого города, чаек, и без особых усилий прижимали квадратной формы, но с плавными обводами корпус судна, размером с пятиэтажную городскую «хрущевку», к причалу, укрепленному привальным брусом и сигарообразными кранцами.
Оранжево-алое солнце только-только показало свою украшенную протуберанцами корону из-за изумрудных сопок Зеленого угла, прошитых лентами типовых многоэтажек, мерцающих полированным сланцем, а узкие и извилистые улочки восточного города уже наполнились разноцветной массой сверкающих автомобилей, серебристыми змеями, ползущими между сопками Орлиной и Буссе по узким и крутым улочкам Голубиной пади и главной улице города — Светланской.
Дома ступенями спускались к светящейся золотом бухте, а мрачные стекла в окнах серых домов на улице Алеутской и Тигровой сопке уже заполыхали пожарами, зажженными всплесками миллионов ядерных взрывов в бурлящем океане лавы мирового светила. Здание морского вокзала, отделанное темным итальянским стеклом, искрилось, как дорогой топаз на ожерелье великана — города, вольготно раскинувшегося на берегу Великого Тихого Океана.
Каюта-люкс по правому, словно залитому малиновым сиропом, борту теплохода в мгновение вся засветилась розовым мерцанием от ворвавшихся лучей восходящего солнца. Освобождаясь от серого полумрака, они обнажали недоступные взгляду уголки спальни, где на большой, инкрустированной под орех кровати распластались два молодых тела, мужчина и женщина, слегка прикрытые черными, закрученные в причудливые узоры, бархатистыми простынями.
Женщина, а точнее юная девушка лежала на спине, откинув голову с шикарной копной смолянистых кудрей. Ее глаза, обрамленные пушистыми ресницами, были слегка прикрыты, а высокая упругая грудь с напряженными розовыми сосками тяжело и часто вздымалась, словно у спринтера после финиша. Смуглый живот и тонкие, но достаточно мускулистые ноги слегка подрагивали, выдавая остаточные явления после разыгравшейся совсем недавно бури страстей.
Крупный, атлетического сложения, мужчина с широкой спиной и большими ягодицами напротив, завалился на бок, по-детски подложив руки под голову, и, казалось, спал. Но как только первый солнечный зайчик проскользнул по лоснящейся, словно у хорошего жеребца коже, он вздрогнул, напрягся и, приподнявшись на локтях, встряхнул всклокоченной головой и машинально посмотрел на переборку, где круглые судовые часы показывали без пяти семь. «Вот что значит тренинг» — подумал он, — в любом состоянии запускается мозговой таймер.
— Игорек, не уходи, еще рано, — жалобно, словно ребенок, простонала девушка, обняв тонкой лианой руки влажную и скользкую от пота грудь молодого человека.
Тот осторожно отстранил хрупкую руку и, быстро, натянув высокие трикотажные плавки, начал торопливо одеваться.
— Где моя рубашка, черт побери, — Игорь пошарил рукой по полу, пока не наткнулся на скомканные, снятые второпях вещи. Брюки и рубашка валялись вперемешку с женскими плавками, ажурным бюстгальтером из черного шелка и маленьким комочком шифоновой ткани фиолетового цвета, напоминавшую собой распустившуюся лилию. Этот, небрежно брошенный цветок, еще вчера назывался любимым платьем Анжелы Кривды — старшей официантки ресторана, девушкой достаточно серьезной, но любившей иногда оторваться по полной программе.
Журнальный столик, привинченный наглухо к палубе, источал кисло-сладкий запах, который исходил от недоеденной закуски и бокалов с недопитым вином, уютно расположившихся на его полированной поверхности. Игорь недовольно поморщился, пытаясь сосредоточиться, и перевел взгляд на большой квадратный иллюминатор. Там, за бортом проплывали знакомые ему пейзажи родного города: мыс Голдобина с кирпичной башней центра управления судами, нефтебаза, отражающаяся, как в темном зеркале, в залитых нефтью прибрежных водах, рыбный порт, ощетинившийся десятком кранов и холодильных складов, а там дальше вереница домов, ближе к устью реки Объяснение вытянулась и его белая многоквартирная девятиэтажка, где его, возможно, еще кто-то ждет.
— Боже, да мы уже в порту, — вырвалось у мужчины, — почему эти сони-засони на вахте не подняли меня.
В ту же секунду неприятным грубым тембром зазвонил судовой телефон.
— Игорь Львович, судовое время — 7-00, заходим на швартовку, к восьми прибудут портовые власти, как документы на пассажиров, все в порядке? На календаре 18 августа 1991 года, не забыли? — Игорь Смагин узнал голос капитана Михаила Бубновского.
— Все О’Кей, Михаил Семенович, еще вчера, передал пассажирскому помощнику вместе с паспортами и судовыми ролями, минут через пятнадцать поднимусь к вам. А на счет даты спасибо за подсказку, хотя вы в курсе, что рейсовое задание с датами, временем отхода и прихода я, как фрахтователь, составляю и утверждаю сам.
— Ну, ну, так держать, но имеются еще вопросы, надо подписать рейсовое задание, отзыв и прочее, тут интересные новости из Москвы, так что есть причина поговорить, подходите, ждем.
Неожиданно одним взмахом руки Смагин сгреб в залитую вином белую льняную скатерть всю посуду, столовое серебро и хрусталь. Затем с хрустом и каким-то остервенением завязал в узел и бросил в угол каюты. Его вдруг охватило, неожиданно, откуда — то навалившееся, чувство тревоги. Игорь Смагин доверял своей интуиции, поэтому моментально протрезвел, его мозг заработал ясно и четко.
От шума и звона бьющейся посуды девушка приподнялась на кровати, удивленно и как-то по-детски с опаской наблюдала за резко изменившимся поведением своего очередного любовника.
«Еще каких-то полчаса тому назад он так нежно и страстно обнимал и ласкал ее, — думала она, вспоминая их любовные игры. Ее тело погружалось в блаженную негу во время страстных поцелуев и до боли жгучего проникновения его пульсирующей энергии и жизненной бури, наполняющей тело женщины, разрывающей все ее внутреннее самолюбие на части той страстью, от которой хотелось рыдать и смеяться, позволять делать с собой такое, что не привидится в самых откровенных, эротических снах.
— «Какие мужики все же сволочи, весь кайф обломил» — девушка слегка надула губки, правда чувство досады скоро прошло, Анжела давно привыкла к такому обращению и минутная жалость к себе сменилась необычайной любовью к этому все еще незнакомому человеку.
— Быстро собирайся и приведи в порядок каюту, — незлобно, но грубо произнес Игорь. От этого окрика она окончательно очнулась и присела на кровати, прикрываясь простынею. — Наведи шмон, чтоб каюта была, как пасхальное яичко, на все про все даю тебе полчаса, и чтобы на стоянке я тебя здесь не видел, понадобишься, сам найду.
Игорь стоял в ванной комнате уже одетый и аккуратно причесывал длинные с каштановым отливом волнистые волосы. Внешней стороной ладони он провел по жесткой щетине. Бриться было некогда, да и не к чему. Трехдневная небритость сейчас в моде, даже правительственные чинуши позволяют себе вольность появляться на людях в таком виде, а чем они лучше меня, да ничем, просто оказались у «кормушки» в нужное время и к тому же от бога им дан особый талант лизунов, подхалимов, завистников и предателей. Прекрасный набор лакейско — холопского чемоданчика, который они несут, поднимаясь по ступенькам своей иерархической лестницы, состоящей из голов своих бывших «друзей». Игорь усмехнулся и повернулся к сидящей на кровати девушке.
— Давай, Анжела, не тяни, не люблю повторять, ты меня знаешь. Через час здесь будет муравейник, пассажиры, агенты, власти…
Игорь осторожно, словно вор, выскользнул в коридор, устланный мягкой, скрывающей все шумы ковровой дорожкой и давно заученным маршрутом бодро зашагал в кормовую часть лайнера с названьем кратким «Русь». По правде сказать, девичья фамилия шипа, построенного на польских доках Щецина и спущенного три года назад, была «Константин Черненко», названного в честь одного из последних генеральных секретарей компартии бывшего «нерушимого Союза».