Но, очевидно, эта фамилия не внушала доверия иностранцам, путешествующим на борту пассажира за свои кровные доллары по экзотическим островам Океании и Полинезии, и название в тихушку исправили на всем понятную — «Русь». Но это уже не спасло подпорченную репутацию теплохода, и проворные конкуренты успешно выпихнули красного пассажира с международных туристических линий. Чтобы совсем не остаться без работы, достаточно современный лайнер сдали в аренду богатой по тому времени фирме «Востокрыбхолодфлот» и его представителю в лице Игоря Смагина.
По пути Игорь заглянул в администраторскую, где надеялся застать пассажирского помощника Самуила Яковлевича Руппопорта по кличке — СЭМ. Этот неопределенного возраста рыжий еврей когда — то слыл неплохим журналистом, но во время понял, что прокормиться писательским промыслом чрезвычайно сложно, не имея к этому таланта. Через земляков в отделе кадров пароходства он устроился на лучшее линейное пассажирское судно и, не имея практически никаких морских навыков, ни морского образования, не владея дополнительно, ни одним иностранным языком, кроме главного — иудейского, он очень скоро стал одним из лучших пассажирских помощников пароходства.
Его мягкий, картавый голос наводил ужас и заставлял покрываться испариной, познавших все на своем коротком морском веку, тела прожженных буфетчиц, барменш, официанток, дневальных и прочих его подопечных женского пола, составляющих большую часть экипажа пассажирского теплохода. Кто-то даже сочинил про этого циника неплохие и меткие стишки: «Тот не ведает аборта, кто не знает Руппопорта».
Да, это был действительно «настоящий пассажирский помошник» времен Горбачевской перестройки, да, впрочем, и всей коммунистической системы. А как он умел уходить от главной темы в разговоре, отвечать на конкретные вопросы расплывчатыми обходными фразами. Его льстивые, хотя и понятные всем своей лживостью речи и комплименты, в большинстве своем, достигали своей цели и у начальства, он слыл на хорошем счету.
— Где Сэм, почему не разбудили во время, — обрушился Смагин на молоденькую дежурную Вику Григорьеву, отличавшуюся своей безотказностью, как в работе, так и во всем остальном, но главной ее достоинством было — прекрасное владение языком, английским в частности.
— Я вам только что звонила, Игорь Львович, но вы не брали трубку, — бойко отрапортовала Григорьева, правда тотчас ее хорошенькие алые губки слегка задрожали, а голубые, навыкат глаза повлажнели. Так Вика исполняла проверенную роль незаконно обиженной бортпроводницы, когда требовалось замять какой-либо прокол или, как говорят, косяк в работе. Это, конечно, могло подействовать на наивного пассажира, либо нового члена экипажа, но никак не на Игоря Смагина — начальника рейса, генерального фрахтователя, отработавшего практически на всех пассажирах пароходства и познавшего коварные уловки «самого слабого» большинства на пассажирских судах Дальневосточного пароходства. Поэтому он лишь усмехнулся и уже более мягко продолжил.
— Ладно, верю, но в следующий раз хоть из пушки пали, а чтобы я был на ногах. — Игорь снисходительно погладил девушку по гладко прилизанной головке. Вика одернула плечико и загадочно улыбнулась. — Вам не угодишь, Игорь Львович, — она кокетливо сощурилась, делая вид, что знает какие-то особенные секреты, — то будите, то не тревожьте.
— А ты сама чувствуй обстановку, когда надо — значит надо и ни каких стеснений. Ладно, хватит нотаций, ты девушка сообразительная, теперь быстренько разыщи Сэма, и будите пассажиров, видишь, на морвокзале парадный трап готовят, с музыкой рыбаков-героев встречать будут. И рот закрой, он тебе сейчас не понадобится.
Игорь слегка коснулся пальцам кончика крохотного в конопушках носика девушки, который навеял ему воспоминания о том, как в прошлом году перед очередным рейсом на Кирибати он с Викой периодически тренировался английскому в своем люксе. Языковой практикум заканчивалось банальной пастелью и душем, где Викуля из простодушной девушки, превращалась в настоящую львицу, ненасытную и агрессивную, и к удивлению Игоря показывала невероятные чудеса сексуального раскрепощения. Как выяснилось позднее, девушка была великим знатоком и любителем Камасутры, проще говоря, это было ее хобби. Обучая мужскую часть экипажа этому древнему индийскому искусству плотских утех, она тем самым с дьявольской настойчивостью разрушала, испепеляла как свою, так и чужие души.
Вот и сейчас Смагин почувствовал какое-то опустошение, его подташнивало и невероятно быстро росло возбуждение. Он не единожды испытывал такое состояние, когда, словно снежный ком, волна за волной накатывается страстное желание. Но самое страшное, он знал, что после утоления жажды, наступит душевное похмелье, тягостное, мучительное, появится безразличие ко всему, равнодушие, как к себе, так и ко всему остальному миру. Ему стало трудно дышать, необходимо было срочно найти выход этому клокочущему в груди и внизу живота клубку энергии.
— Я буду в первом полулюксе по левому борту, если что звони туда.
Игорь буквально выскочил на залитую солнцем и пахнущую просмоленным деревом прогулочную палубу. Здесь уже дефилировали первые ранние пассажиры, слегка припухшие, но гладко выбритые и приодетые по случаю прихода в свежие рубашки и наглаженные брюки. Они не обращая внимания на Игоря, возбужденно разговаривали и махали руками знакомому берегу.
Как на грех в этот ранний час навстречу ему плавной походкой манекенщицы шагала его тайная любовь — Виолетта, помошница бармена Толика Крамера и любовница первого помощника капитана Кости Бухарцева, с которым Игорь был знаком еще по учебе в ДВВИМУ. Костя учился на судоремонтном факультете и ни дня после окончания училища не работал по специальности. Вначале он с год пробовал свои силы в качестве аспиранта на кафедре математики, где не бескорыстно продавал по сходной цене контрольные работы «недоучкам» — заочникам капитанам и главмехам, желающим любым путем получить диплом вышки, затем, почуяв веяние времени и легкий заработок, прыткий розовощекий Бухарцев переметнулся к комсомольцам.
В комитете комсомола его приняли в партию и направили на курсы высшей партийной школы в Хабаровск, оттуда было два пути: либо на партийную работу на берегу, либо в море. Костя выбрал второй вариант и вовсе не потому, что бредил дальними странами, пьянел от запахов чужих земель и слыл большим романтиком, просто легче, прибыльней и безответственней работы сыскать было невозможно. Тем более представился случай для удовлетворения всех своих амбиций, даже капитан находился под его контролем, не говоря уж о какой-то барменше, чем он и пользовался на полную катушку. «Жизнь удалась» — иногда с откровением восклицал Костя в приватных беседах.
Девушек на пассажире он менял, словно грязные заношенные рубашки, хотя многие из его протеже «находили свое место в жизни» не без его помощи. Женский рабочий класс он пачками принимал в ряды своей «непорочной партии», а далее превращал их в своих бесплатных осведомителей и проституток, ведь за отказ он мог списать с судна самую прилежную в любой момент без права дальнейшей работы на пассажирах. Для этой непокорной оставался один путь — в Полярку или Арктику, на пароходских «броненосцах», переполненных пьяными экипажами.
О своем будущем, очевидно, думала и Виолетта, приходя по звонку в каюту первого помощника после полуночи. Ее миловидное, наигранно глуповатое личико не очень — то притягивали Игоря, но вот фигура была отменной. И Вета знала это, стараясь прозрачной блузкой подчеркнуть свои женские достоинства выше пояса, а обтягивающими бриджами — тонкую талию и длинные ноги, заканчивающиеся крохотной ножкой с узкой лодыжкой. Она была опрятной девочкой, и это нравилось Игорю.
Виолета следила за своей внешностью с той одержимостью, как некоторые домохозяйки полируют свои ухоженные квартиры, терроризируя всех домашних. Кажется, кому понадобится ее внешность в семь часов утра, но нет, ее смуглое личико как всегда было подкрашено хорошей итальянской косметикой, пепельные, со стальным отливом, волосы уложены в каре, а ее тело источало нежнейший аромат французских духов. От этого запаха, напоминающего ауру цветочной поляны в жаркий июльский день Смагина аж, передернуло.
— Что с вами, Игорь Львович, такое прекрасное утро, а на вас лица нет!
Игорь обернулся, как бы ища защиты от приближающегося бурного потока гормонов, но отступать, было поздно. Наступил тот самый момент, когда человек забывает все, когда понятие совести, чести, уважение к себе, близким тебе людям, стирается одним желанием инстинкта миллионов поколений, когда организм находится в экстремальном, критическом состояние — все ресурсы бросаются на выживание, продолжение рода.
— Веточка, золотце, мне срочно нужна помощь, идем со мной. — Игорь грубо схватил упирающуюся и ничего непонимающую девушку за руку и словно овцу потащил во внутреннее помещение.
— Я никуда не пойду, мне бар надо открывать, — пыталась сопротивляться Вета, хотя веселые искорки в любопытных глазах выдавали ее сомнения. Лишь инстинкт самосохранения слегка сдерживал женщину, и она не переставала повторять.
— Игорь Львович, Игореша, ну куда вы меня тащите, нас же люди увидят, сами знаете, что мне будет, если Бухарик пронюхает.
Но Смагина сейчас остановить было невозможно. Даже, скажи девчонка, что у нее СПИД, это только еще сильнее раззадорило, возбудило его.
Игорь трясущимися руками открыл замок каюты и впихнул девушку в полутемную зашторенную комнату, служившую ему кабинетом, где на большом письменном столе, заваленном документами, в рамке из вьетнамского бамбука стоял портрет его жены Ольги с годовалым сыном Димкой на руках.
Смагин, уже не контролируя себя, с животным рыком изогнул тело обезумевшей девушки и повалил ее на стол, отчего все его деловые бумаги, дневники и книги, словно испуганные чайки, с шелестом разлетелись по палубе.
— Мне нельзя сейчас, нельзя дрожащим голосом шептала Вета прямо в ухо Смагину, обдавая лицо жарким дыханием. Она почти не сопротивлялась.