Нет.
Никтер сжал зубы, собирая внутри себя остатки воли и решительности. Теперь он понял, что его единственная надежда заключалась в том, чтобы освободить свой разум от воздействия Ласска. Стало ясно, что этот молодой адепт Силы сейчас применял по отношению к нему какую-то мощную технику контроля ума и воли, позаимствованную у одного из Владык ситов Академии, возможно у самого Скабруса. Неужели слухи о его тайной опеке, все же верны? В любом случае, по причинам известным только Ласску, он решил испытать её этим утром на Никтере, и Никтеру нечего было противопоставить в ответ.
Сопя от напряжения, Никтер рванулся вперед с мечом на изготовку, чтобы встретить ухмылку презрения, как будто Ласск только этого и ждал. В серии отточенных движений Ласск последовательно перешел от жесткого и точного стиля Макаши к акробатическому стилю Форма — IV. Он сделал сальто вверх из положения стоя, развернулся в воздухе и приземлился позади Никтера, прежде чем тот успел среагировать. Слишком поздно Никтер услышал свист лезвия справа от него. Получив удар по локтю, и он издал резкий крик боли, его рука онемела, а пальцы разжались, выронив клинок.
Беспомощный и разоруженный, он почувствовал, как холодное лезвие из дюрастали замерло сзади на его шее, врезавшись в кожу чуть ниже основания черепа. Это было ужасное и неописуемое чувство, которое Никтер знал слишком хорошо — еще секунда и все будет кончено.
Наконец-то все завершится.
Теперь голос Ласска четко пульсировал в его голове. Он был тихим и непреодолимым. Он приказывал. «Толкни себя на мой клинок».
Никтер пытался сопротивляться, стараясь отстраниться от меча, напрягая мышцы на шее до предела — но всё было бесполезно. Он не мог противиться приказу. Боль усиливалась, овладевала им, пронзая его, и какая-то мрачная интуитивная часть его души знала, что он в шаге от того, чтобы перерезать свои позвонки, сквозь которые проходит спинной мозг, и тем самым отключить свое тело от мозга, а значит — умереть. Он втянул воздух сквозь зубы и взглянул, как будто издалека, на ряды других учеников за пределами арены, наблюдающих за ним. Их взгляды горели нетерпением, ожидая неизбежного и последнего смертельного удара.
Будьте вы прокляты, думал Никтер. Будь проклят каждый из вас. Я надеюсь, что вы все испытаете такую же пытку, или еще хуже. Я надеюсь, что каждый из вас будет страдать, как и я сейчас. Я надеюсь…
Задыхаясь, Никтер подался вперед, внезапно отстранившись от меча, прикрыв рукой болезненную, но поверхностную рану, которую оставил меч чуть выше изгиба позвоночника. Он едва мог держать свою руку. Сражение — и морально, и физически — вымотало его тело до предела, мышцы дрожали, изнывая от боли, кожа и волосы были мокрыми от пота. Его голова, будто, собиралась взорваться. Он не мог отдышаться. Когда он вставал, его ноги, казалось, в любой момент перестанут слушаться и подкосятся. Взглянув на Ласска, Никтер поймал на себе взгляд его непроницаемых зеленых глаз.
Ты жив, потому что я позволил, говорили эти глаза, и Никтер понял, что, в конце концов, этот акт милосердия приговорил его к еще большему унижению из-за того, что он необоснованно выжил.
Он отвел взгляд, повернулся и побрел сквозь толпу. Никто не заговорил и не издал ни звука, пока он шел по каменным ступенькам, идущим вниз, от верхней части храма к занесенной снегом дорожке внизу.
Глава 2. Трещина
К полудню новость о поражении Никтера разнеслась по всей Академии. Ни один из студентов больше не видел его. Джура Остроготх предположил, что Никтер отправился в медпункт, чтобы обработать раны, или вернулся в общежитие, чтобы больше никому не попадаться на глаза.
— Так или иначе, — говорил Джура Киндре, в то время как оба проходили, пригнувшись под выступающей каменной плитой, ознаменовавшей собой один из пяти входов в библиотеку Академии, — сейчас это не имеет никакого значения, верно? Ему просто не надо было ввязываться в эту потасовку.
Киндра кивнула, но ничего не ответила. Они направлялись в столовую на обед. После небольшого утреннего затишья опять пошёл снег, который был сильнее прежнего — сухие, как песок ледяные окатыши метались по земле, перекатываясь вдоль переходов, и наползая вверх по наружным стенам Академии. Джура, выросший на Чазве в секторе Орус, был привычным к такой погоде и шёл с расстегнутым воротником, совсем не обращая внимания на ветер, пронизывающий одежду. Он видел, как другие ученики, приехавшие сюда с более теплых миров, пытаются показать, что не боятся холода, но их выдавали посиневшие губы и дрожь в зубах.
— А что с Ласском? — спросила Киндра.
Джура бросил на нее косой взгляд:
— А что с ним?
— Кто-то видел, куда он пошел?
— А кому это надо? — он не мог скрыть досаду в голосе. — Ласск приходит и уходит, когда ему вздумается. Бывало, он пропадал на несколько дней, как я слышал…
Он не договорил, глядя вверх, на башню, которая возвышалась в самом центре Академии, словно огромный черный цилиндр, выступающий на фоне серого неба. Сейчас, как и большую часть времени, черный дым застилал ее вершину, заслоняя небо. Сверху летело вниз, словно град, большое количество спекшегося пепла. Запах был очень скверный, так что его глаза заслезились, а из носа потекло. В отличие от холода, Джура не привык к дыму и пеплу.
— Что ты слышал? — встрепенулась Киндра.
Он покачал головой:
— Просто слухи.
— Я их тоже слышала. — Она многозначительно посмотрела на него. — И не только о Ласске.
— О чем это ты?
— Так, пустяки, — сказала она и прошла мимо него в столовую.
Его обед на сегодня состоял из волокнистой мубасы и консервированных плодов монтра. Джура Острогорх, сидя за столом, настороженно изучал обеденный зал вокруг себя. В Академии он был уже достаточно давно, чтобы понять, что насилие порождает насилие, а новость о том, что случилось с Никтером, может легко подтолкнуть некоторых учеников захотеть продвинуться вверх — в неформальной ученической иерархии, в которой Джура занимал не очень высокое место, и, поэтому, мог стать их мишенью.
Он, как и большинство учеников, сидел у стены, прижавшись к ней спиной. В зале почти не говорили, просто стоял монотонный звон посуды и подносов. Придя сюда, все старались поесть как можно быстрее и вернуться к своим тренировкам, или учебе, медитации, и изучению Силы. Время, тратившееся на общение, считалось потраченным зря — такое поведение демонстрировало слабость, отсутствие дисциплины и бдительности, и практически подстрекало ваших недругов.
— Джура…
Он перестал есть и оглянулся. Возле него стоял Хартвиг вместе со Скопиком. Их подносы были заставлены пустой посудой, и видимо поэтому, они не собирались садиться за его стол.
— Чего нужно?
— Ты слышал о Никтере.
Который в храме? — Джура пожал плечами. — Это старые новости.
Хартвиг??мотнул головой:
— Он исчез.
— И, что тут такого. — Джура пожал плечами, возвращаясь к еде. Он заметил, что другие ученики по соседству напряглись, склонив свои головы в их сторону, стараясь подслушать их разговор, ожидая услышать что-то интересное. — Он, скорее всего, спрятался где-то, жалея себя.
— Нет. Я имел в виду то, что он на самом деле пропал, — сказал Хартвиг. — Санитар Арлжак рассказал Скопику об этом. Еще минуту назад он был в медпункте, залечивая рану на руке, а когда Арл вышел, чтобы проверить другого пациента и затем вернулся, Никтера уже не было.
— Ну, значит, он просто ушел.
Хартвиг нагнулся вперед, понижая голос:
— Он уже четвертый за этот год.
— И, что из того.
— Ты же знаешь, что об этом говорят.
Джура вздохнул, поняв, куда они клонят:
— Вы слишком много болтаете с Ра'атом.
— Может быть и так, — впервые заговорил Скопик, — а может в этот раз Ра'ат знал, о чем говорил.
Джура огляделся по сторонам и посмотрел на говорившего. Скопик был забраком, его родовые татуировки и множество рудиментарных рожек растущих на голове всегда были источником его неимоверной гордости. В разговоре он старался держать голову слегка наклоненной вперед для конкретного эффекта — из-за света за его спиной, тени от рожек напоминали кинжалы. Несколько секунд оба смотрели друг на друга в напряженной тишине.
— Мы все слышали одно и то же, — сказал Джура, сохраняя спокойствие в голосе. — Устранение лишних, эксперименты… На кого вы намекаете?
Скопик наклонился совсем близко: — Повелитель Скабрус.
— А что с ним?
— Если он похищает учеников для собственных целей, — заговорил Скопик, — то кто-то должен выяснить — кто может быть следующим.
Джура издал холодный смешок, но он так и не получился пренебрежительным или высокомерным, как он надеялся: — И как ты планируешь получить такие сведения?
— Не я, — ответил забрак и ткнул в Джуру. — Ты получишь.
— Я?
— Ты отлично подходишь для этого. Всем известно, что у тебя есть инстинкты выживания, как у голодной дианоги. Ты найдешь способ.
Джура отодвинул стул и поднялся одним плавным движением. Резко выбросив вперед руку, он сомкнул пальцы на горле забрака, сжав их так сильно, что почувствовал, как затрещали позвонки. Все произошло так быстро, что, несмотря на разницу в силе и весе, Скопик был застигнут врасплох — но только на мгновение. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойно, почти небрежно и достаточно тихо, так, что только Джура мог его слышать.
— Остроготх, на моей родной планете есть поговорка: только дурак поворачивается спиной к неоплаченному долгу. Подумай об этом. — Скопик слегка кивнул на руку Джуры. — Поэтому сейчас, поскольку ты действительно еще ценен для меня, я позволю тебе убрать руку с моего горла добровольно и сохранить лицо в глазах присутствующих. Но в следующий раз, когда я увижу тебя, ты расскажешь мне, что ты узнал об исчезновении.
Забрак слегка улыбнулся: — Иначе вся Академия скоро будет лицезреть тебя, и как мне кажется, ты этого очень не хочешь, в довольно неприглядной ситуации. Мы друг друга поняли?