— Так, так, — сказал дядя, выслушав короткий рассказ Андрея. — Значит, ты уже на пятом курсе… Сколько же это лет мы не виделись? Год, два?
— Четыре, дядя.
— М-да! Время летит — невероятно! А живешь ты роскошно. Прямо не скажешь, что общежитие. Один?
— Сейчас один. Раньше по двое жили, а дипломнику полагается отдельная комната.
— Балуют вас. Мы, брат, по десятку жили вместе. И не в такой благодати! Полагается… Ишь ты! Анкету заполнил?
Дядина манера задавать неожиданные вопросы всегда сбивала Андрея с толку.
— Какую анкету? — не понял он.
— Знаем, какую. Что ж не похвалился, что в Комитете сегодня был?
— А-а… Так что ж хвастать — еще ничего не ясно. А как ты узнал?
— Знаем как. Секрет. По форме 1-А?
— Да.
— Значит, быть тебе космонавтом. Можешь не сомневаться. А ты, небось, и сам не веришь? Признайся, не веришь?
— Почему? — солидно сказал Андрей. — Говоря откровенно, я ждал этого. Да тут и нет ничего удивительного. Сам заработал, своими руками…
Дядя вдруг рассвирепел.
— Что? Ах ты, свиненок этакий! — загремел он. — Сам! Сам ты нуль без палочки, вот ты кто!
— Да я…
— Нет, ты молчи! Слушай, что говорю…
Он походил по комнате, потом легким прыжком удобно уселся на подоконнике, заговорил более миролюбиво.
— Когда-то такие, как ты, беспризорниками становились, с голоду помирали. Останется парнишка сиротой и можно считать, что пропал. А ты на готовеньком жил, о куске хлеба не думал. Государство о тебе заботилось, народ. Народ, понял? В сто раз больше сделаешь, в тысячу — все равно останешься в неоплатном долгу. А то — сам!
— Я же понимаю это, дядя. Я совсем другое хотел сказать.
— Мало вы думаете о своем долге, вот что! Запомни: о собственных заслугах меньше всего распространяйся. По математике что у тебя?
— Пятерка, — улыбнулся Андрей.
— Давно когда-то слышал я умные слова. Человек — это дробь. В знаменателе — то, что он думает о себе, а в числителе — что о нем думают другие. Вот и делай вывод…
Андрей хотел пошутить по этому поводу, но, взглянув на серьезное лицо Сергея Степановича, не решился.
— То-то. А самое главное — потом не забывай об этом. Зашевелятся тщеславные мыслишки, так ты их сокращай, сокращай. Пусть знаменатель к нулю стремятся…
— Пойдем, дядя, в кафе, — предложил Андрей. — Недалеко, на нашем же этаже. А то я даже чаем не могу тебя угостить.
Сергей Степанович посмотрел на свой старинный штурманский хронометр.
— Не могу, братец. Через час опять улетаю. Так что остается только пожелать тебе всего наилучшего. Жениться-то еще не надумал?
— Я, дядя, на девушек и смотреть боюсь, — пошутил Андрей. — Еще загляжусь на какую — и весь режим тогда пропал…
— А вот это ты зря! С меня пример не бери! Я просто неудачник. А хорошая подруга…
— Дядя, на эту тему распространяться не будем, — жестко сказал Андрей.
— Ладно, могу помолчать. Только запомни: космонавты тоже люди. А Маркс недаром любил изречение «homo sum…» Ой, Андрейка, не получится из тебя монах…
— Дядя!
— Молчу, молчу. А впрочем — можно и в кафе заглянуть. Успею! Кто знает, когда мы с тобой снова увидимся…
В этом разговоре не было ничего особенного. Но он жил в памяти Андрея рядом с самыми дорогими воспоминаниями. Через месяц после встречи с дядей Андрей развернул еще пахнущие типографской краской страницы вечернего выпуска газеты, и в глаза ему бросилась фотография в черной рамке. Смуглый бритоголовый человек в строгой форме пилота смотрел на него внимательно и чуть насмешливо. «При исполнении служебных обязанностей трагически… — забились в руках косые строчки текста, — замечательный полярный летчик…»
— Дядя… — растерянно прошептал Андрей. — Как же ты так, дядя?
«Такая уж наша профессия! — вспомнил он. — Да, недаром говорил когда-то Сергей Степанович, что летчику просто несолидно умирать своей смертью…»
Андрей совсем не думал о том, что он выбрал еще более опасную профессию. Но это было закономерно. Когда солдат падает в бою, его товарищи продолжают атаку. Им просто некогда думать о смерти. Самое главное — вперед. Через трудности, через опасности — вперед. Только так завоевывается победа.
Небесные братья
Оранжевый пятнистый жучок, деловито перебирая угольно-черными лапками, полз по травинке вверх. Тонкий стебелек гнулся под его тяжестью. Костров подставил палец, и жучок перебрался к нему на руку.
— Божья коровка, полети на небо… — нараспев заговорил Костров.
Жучок повернулся на суставе согнутого пальца, выпустил рыжие крылья и растаял в веселой голубизне хорошего летнего дня.
Костров проводил его взглядом, беззаботно засмеялся, легко опрокинулся на спину.
— Смешно, — сказал Чумак.
— Про божью коровку? Помню, был совсем мальчонкой — так пел.
— Смешно, — упрямо повторил Чумак.
— Леша, не порти мне настроение. Всем известно, что ты лишен чувства юмора, чувства лирики и всего прочего. Поэтому не мешай людям, которые тонко понимают природу и ценят поэзию.
Чумак демонстративно зевнул.
— Удивляюсь, — сказал Костров, — как это некоторые товарищи ухитряются притворяться безразличными ко всему на свете. Чувства даны человеку не для того, чтобы прятать их.
— Допустим.
— В таком случае надо не бросать ехидные реплики, а поддержать друга. Скажем, обсудить с ним красоту солнца и неба, травы и речки. Подходит такая повестка дня?
— Старо.
— Я же тебе серьезно говорю!
— И я серьезно. Прочитай-ка лучше Тургенева или Паустовского.
— Это же не то, Леша! Нам с тобой надо видеть землю совсем не так, как даже самый лучший писатель. Когда я первый раз полетел в космос, то несколько дней после возвращения места не мог найти. Смотрю и удивляюсь все время. Рыжий муравей, шмель на клевере, сосны, ручей… Это же все просто чудо! Разве можно жить без этого? И кажется, любую букашку готов расцеловать… Земля, настоящая Земля!
— Ты слишком сентиментален, Сережа. А в нашей профессии это противопоказано.
— Ерунда! Если мне по-настоящему дорога Земля, я невозможное сделаю, чтобы только вернуться на нее. Когда на Луне я думал про все, что нас сейчас окружает, чувствовал себя только сильнее. И извини, братец, не верю я тебе. Ты только любишь казаться сухарем, а на самом деле чувствуешь то же самое.
— Если тебе нравится так думать — пожалуйста.
Сергей демонстративно отвернулся. Но через минуту не выдержал, опять начал спор.
Андрей Соколов усмехнулся. Неужели Костров не понимает, что Чумак просто разыгрывает его? Какие они оба еще, в сущности, мальчишки!
Сам Андрей не принимал участия в разговоре. Он не любил спорить по пустякам. К тому же рядом с этими плечистыми хлопцами, вид которых просто кричал о цветущей молодости, он чувствовал себя пожилым человеком. Каждый из них совершил лишь по два-три космических полета. А он на Луну собирается в двенадцатый раз. К тому же нынешняя экспедиция по сравнению с первыми, в которых он участвовал, — просто прогулка. Сейчас построен Луноград, летишь, словно в командировку в другой город. Попали бы они тогда…
Андрей поворачивается немного, чтобы лучше было видеть товарищей по предстоящему полету. Он уже не раз задавал себе вопрос: а правильно ли он поступил, что выбрал в спутники не тех, с кем уже делил опасности лунных экспедиций, а совсем молодых космонавтов? Может ли он твердо поручиться за них во всем? И тут же отвечал: да, может.
Алексей Чумак и Сергей Костров внешне мало похожи друг на друга. Правда, оба одинаково загорелы, атлетически сложены. Но на этом сходство кончается. Костров — высокий, со светлыми, коротко подстриженными волосами, открытым русским лицом рубахи-парня. У него и характер такой же. Сергей добродушный, доверчивый, даже немного наивный, быстро привязывается к людям. Дружить с ним легко и просто.
Чумак — темноволосый, коренастый, с угловатым некрасивым лицом. Он немногословен, взгляд у него угрюмоват. Тот, кто мало знает Алексея, никогда не поймет, шутит он или говорит серьезно.
Вкусы у них тоже различны. Костров любит литературу, немного разбирается в музыке. А его товарищ от искусства далек. Зато он замечательный математик. Недавно Чумак блестяще защитил кандидатскую диссертацию, но перейти на постоянную работу в институт Академии наук отказался. Беспокойная профессия космонавта устраивала его больше…
Костров и Чумак сдружились давно, когда оба были курсантами Высшей школы космогации. Однажды во время альпинистского похода свирепая метель отрезала их от группы. Чумак вывихнул ногу. Двое суток тащил на себе Сергей товарища по ледяным склонам Эльбруса. Тогда и родилась глубокая взаимная привязанность.
Самое же главное — у них была одна профессия. Космонавтов связывает особая дружба. Недаром называют они себя «небесными братьями». Это выражение прочно вошло в обиход еще со времен Гагарина и Титова.
Если между собой Костров и Чумак иногда спорили и беззлобно переругивались, отношение к Андрею у них было совсем иное. Его авторитет был непререкаемым. И дело тут не только в том, что Соколов назначен начальником экспедиции. Он просто умел заставить уважать себя…
Планетолет «Циолковский», на котором им предстояло лететь, рассчитан на пять человек. Трое пилотов-космонавтов уже утверждены. Четвертым будет, очевидно, Дроздов, которого предполагают назначить научным руководителем. Последняя кандидатура пока неизвестна. Намечался крупный селенолог Бондаренко, но он неожиданно заболел. Так что вопрос о том, кто станет пятым участником экспедиции, пока оставался открытым.
Костров и Чумак официально именовались пилотами. Первый исполнял обязанности бортинженера, второй — штурмана. Кроме того, Сергей неплохо разбирался в медицине, а Алексей — в селенологии. Каждый космонавт в какой-то степени должен быть энциклопедистом, от этого никуда не денешься.
Несколько дней назад они все трое прибыли на космодром. Андрей еще ни разу не летал ни с одним из своих будущих пилотов и поэтому хотел познакомиться с ними поближе в деловой, как он говорил, обстановке. Программа подготовки рассчитана до самого дня отлета. Нужно до тонкостей изучить новый планетолет, новую систему скафандров, новые модели вездехода и лунолета. Но это было в порядке вещей. Перед каждой очередной экспедицией космонавтам приходилось переучиваться заново.