В дело шли только шкуры, которые грузили в большие телеги и перевозили в места, где их обрабатывали и затем экспортировали. Это составляло главный экспорт портеньос. Все остальное: мясо, рога, сало — оставалось на месте. Можно представить себе пампу, усеянную разложившимися трупами животных, ставшими пищей для диких собак и мышей — чумы сельской местности провинции Буэнос-Айрес.
Вакерии имели большое значение в силу ряда причин. Они были первым видом производства Буэнос-Айреса, каким бы грубым, примитивным и расточительным оно нам ни казалось. Сегодня мы бы назвали его экологическим безрассудством, но в то время шкуры являлись единственным товаром, которым портеньос могли оплатить импорт, ввозимый ими, в свою очередь, на рынки внутренних районов страны.
Таким образом, вакерии были первым ремеслом портеньос. И как же оно отличалось от современной промышленности мясохладокомбинатов! Тем не менее, вакерии, затем саладеро[14], охлаждение мяса, его заморозка и разделка-хилтон[15] — все это различные этапы одного и того же процесса. Развитие технологического процесса сделало возможным превращение примитивных и грубых вакерии в то, что сегодня является не только важной, но и сложной промышленностью.
Другим важным последствием вакерий стали контуры политических границ некоторых будущих аргентинских провинций. Много раз жители Санта-Фе заходили на территорию Буэнос-Айреса для охоты на коров, на что кабильдо[16] Буэнос-Айреса гневно реагировало, обвиняя их в захвате чужой территории. За этим последовал ряд споров не только с Санта-Фе, но также и с Кордобой.
В конце концов к 1720 г. кабильдо Санта-Фе и Буэнос-Айреса договорились о границе, которой стал Арройо-дель-Медио, отделяющий и в наши дни провинцию Буэнос-Айрес от провинции Санта-Фе. Таким же образом был заключен договор о том, где заканчивался Буэнос-Айрес и начиналась Кордоба. Поэтому можно с большой долей уверенности говорить о том, что вакерий способствовали установлению границ между провинциями.
Ревность и соперничество
Другой важной чертой жизни раннего Буэнос-Айреса стала сопровождавшая его с момента основания ревность и враждебность соперников. Город был географически очень удачно расположен, служил теми «воротами в земли», о которых мечтал Матьенсо. Первым соперником, который появился у Буэнос-Айреса из-за его местоположения, стала Лима.
Было очевидно (и многие чиновники уже тогда говорили об этом), что самым коротким и простым способом доставки товаров был путь через Атлантический океан до Буэнос-Айреса и затем их перевозка в Верхнее Перу по преимущественно равнинным дорогам без препятствий вроде горных цепей или больших рек. В самом деле, от Буэнос-Айреса до Потоси существует вполне проходимая дорога. Напротив, другой маршрут (порт Кадис, Портобельо, Панамский перешеек, разгрузка, новая загрузка на корабли, которые шли по Тихому океану, Кальяо, Лима, оттуда пересечение всех Анд до горных районов Перу и, наконец, прибытие в Верхнее Перу) был очень дорогим предприятием.
В 1778 г., когда был наконец подписан Акт о свободной торговле, подсчитали, что льняная ткань, которая приходила в Потоси по длинному пути, стоила бы около 30 песо за метр, в то время как если бы она шла через Буэнос-Айрес, ее стоимость в Потоси составляла бы самое большее 5 песо. Геополитическое и геоэкономическое превосходство Буэнос-Айреса являлось бесспорным.
Лима осознала это и сразу начала бороться с таким положением дел. Например: торговцы Лимы контролировали ввоз чернокожих рабов. Когда в 1720 г. в связи с Утрехтским договором[17] начала создаваться Компания Южных морей, Англия открыла в Буэнос-Айресе факторию для ввоза рабов; обитатели Лимы подняли крик. То же самое они сделали еще раньше при поддержке вице-короля Перу, заявив, что Буэнос-Айрес был не только входной дверью для контрабанды, но также незаконной задней дверью для серебра из Потоси, что вызывало неконтролируемую потерю валюты. Жалобы из Лимы были правдой, но от контрабандной практики зависело выживание Буэнос-Айреса.
Соперничество с Лимой привело к тому, что около 1620 г. была создана таможня на суше, в Кордобе. Ее цель состояла в том, чтобы контролировать поступление товаров в город Кордоба, что, надо признать, было довольно трудным делом. Существовала дорога, которая проходила по территории Санта-Фе и соединяла Буэнос-Айрес и Кордобу без необходимости заходить в город, что позволяло избегать контроля. Лима после долгих дебатов сумела перенести таможню первоначально в Сантьяго-дель-Эстеро и затем, в 1680 — 1690-е годы, после длительной полемики и бюрократических споров добилась расположения таможни в Жужуе.
Таким образом постепенно создавался внутренний рынок, который в будущем определил границы Аргентины. За исключением таможни Буэнос-Айреса, которая была полностью вовлечена в контрабанду, ввоз товаров, вплоть до Жужуя, фактически образовывал единый рынок. А как известно, рынок обычно является предпосылкой для формирования нации. История устанавливала границы того, что стало территорией будущей Аргентины.
Буэнос-Айрес также соперничал с другими городами. С Санта-Фе — из-за уже упоминавшихся вопросов, связанных с вакериями: забегая немного вперед, скажем, что приблизительно с 1730 г. соперничество будет вестись с Монтевидео. Когда был основан Монтевидео, многие отметили, что его гавань была лучше, чем гавань в Буэнос-Айресе, вход в которую был затруднен наличием каменистого дна и мелководьем. Монтевидео начал считаться настоящими «воротами в земли», несмотря на то что для прохода через него во внутренние районы было необходимо преодолеть две большие реки — Уругвай и Парану.
Конкуренция между Буэнос-Айресом и Монтевидео была такой, что консуладо (собрание городских торговцев) Буэнос-Айреса в 1804 г. выступило против строительства маяка в восточном порту[18]. Напряженные отношения между двумя городами также объясняют, почему Монтевидео стал в будущем одним из оплотов роялистов[19] в борьбе с Майской революцией[20]. Контрреволюция обосновалась в Монтевидео на четыре года, вплоть до 1814 г., когда Альвеар сумел изгнать ее. Кроме того, можно сказать, что давнее соперничество с Перу также имело определенные политические последствия в эпоху Войны за независимость, поскольку Лима превратилась в последний оплот роялистов в Южной Америке. Может быть, потому, что она на самом деле сохраняла верноподданнические чувства к королю Испании, а может быть, это было чем-то вроде продолжения давней вражды.
Подведем итог сказанному. Город Буэнос-Айрес, основанный в 1580 г., в первую очередь занимался незаконной торговлей, или, другими словами, обходил закон. Во-вторых, его производство основывалось на том, что можно назвать экологической катастрофой, — на неблагоразумном уничтожении дикого скота; дело дошло до того, что в 1715 г. кабильдо запретило вакерии, потому что «если так будет продолжаться дальше, то мы останемся без шкур и без гроша в кармане». И это было правдой.
Способность объединять
Несмотря на соперничество и конкуренцию с другими городами, Буэнос-Айрес был в то же время городом, обладавшим способностью объединять, как это показало столкновение с Португалией. В 1680 г. в Колониа-дель-Сакраменто (напротив Буэнос-Айреса, на противоположном берегу Рио-де-Ла-Платы) появился португальский отряд, основавший поселение. За несколько лет до этого произошло разделение испанской и португальской корон.
Португалия стремилась обладать всей южной частью Бразилии вплоть до Рио-де-Ла-Платы. Поэтому она расположила этот отряд в Колонии, месте, имевшем большое стратегическое значение. С одной стороны, это ключ к рекам Рио-де-Ла-Плата, Уругвай и Парана, а с другой — это единственное место на побережье, где имелся строительный камень, то есть там можно было строить укрепления, которые в то время являлись насущной необходимостью.
Губернатор Буэнос-Айреса, Хосе де Гарро, узнал об этом поселении и послал дону Мануэлю де Лобо, главе португальского отряда, жесткий ультиматум, предупредив его, что Восточный берег принадлежит королю Испании и, следовательно, португальцы должны уйти. В ответном послании Лобо просил позволить ему создать поселение и затем обсудить дипломатические вопросы перед королевскими дворами. Он заявил, что намерения поселенцев были мирными и что они хотели торговать с Буэнос-Айресом. Гарро, крайне упрямый баск и, кроме того, патриот, настаивал на том, что поселенцы должны уйти, и положил начало очень интересному феномену.
Он созвал тех, кого мы сегодня могли бы назвать «здоровыми силами» Буэнос-Айреса (светское кабильдо, церковное кабильдо, самых крупных торговцев, королевских чиновников, наиболее влиятельных граждан), на совет, и все согласились с тем, что необходимо атаковать поселение португальцев и изгнать захватчиков. Тогда Гарро послал письмо своему коллеге, губернатору Тукумана, для того, чтобы тот попытался мобилизовать ополчение всех городов — от Тукумана до Буэнос-Айреса — и начать таким образом кампанию по изгнанию португальцев.
И действительно, из Кордобы, Тукумана, Ла-Риохи прибыли отряды, собранные вассальными подданными (так называли тех, у кого были энкомьенды[21]), одна из обязанностей которых — являться на королевскую службу за свой счет каждый раз, когда возникала нужда в их военных услугах. Кроме того, Хосе де Гарро попросил иезуитов, чтобы они прислали в качестве подкрепления индейцев гуарани. Так было сформировано некое подобие армии из трех тысяч индейцев. Во главе встал креол Антонио де Вера-и-Мухика родом из Санта-Фе.