Почему же именно эпоха, пышно названная «зарей Нового времени», оказалась отмечена столь отвратительными для нас трудовыми отношениями, которые, к тому же, казалось бы, почти что отжили свой век? Комплексный ответ на этот вопрос заключается в том, что в то время было не так-то много работников, которые могли бы эмигрировать в колонию как полузависимые лица или лица наемного труда, да и сам по себе наемный труд не подходил для целей колонизации. Земель было много, но одно дело было пожаловать сесмарию, а другое — возделывать ее, и в этих условиях в крупных поместьях было бы сложно удержать наемных работников. Они стали бы перемещаться из района в район в поисках лучшей доли, создавая тем самым проблемы с рабочей силой в торговле, ориентированной на экспорт.
Если введение рабского труда можно в общих чертах объяснить этими соображениями, то почему же тогда выбор пал на негров, а не на индейцев? Основной причиной было то, что международная торговля африканскими невольниками сама по себе являлась весьма прибыльной. В дальнейшем она приобретет большой размах в Бразилии колониального периода. Португальцы, голландцы и бразильцы (речь здесь идет о последних годах существования колониального режима, когда уже можно было говорить о складывающейся бразильской нации) оспаривали друг у друга контроль над этой деятельностью. Работорговля, таким образом, представляла собой потенциальный источник накопления богатств, а не просто способ обеспечения рабочей силой крупного плантационного хозяйства, ориентированного на экспорт. Важно отметить также факт перехода от рабства индейцев к рабству негров, и переход этот отличался в различных регионах и в различные периоды. Переход был сравнительно быстрым в главной и самой доходной сфере производства на экспорт — в экономике, вращавшейся вокруг сахара. Высокая прибыльность экспорта сахара компенсировала затраты на покупку африканского раба, чья стоимость была намного выше, чем невольника-индейца. В периферийных регионах страны переход от рабства индейцев к рабству негров затянулся (к примеру, в Сан-Паулу африканские рабы стали регулярно и в значительных количествах ввозиться лишь в начале XVIII в., когда были открыты месторождения золота).
Помимо прибыльности торговли африканскими невольниками, обращение в рабство индейцев было сопряжено с трудностями, особенно имея в виду задачи колонизации. Традиционный уклад жизни индейцев был несовместим с интенсивным регулярным трудом, да еще из-под палки, как того требовали от них европейцы. Индейцы вовсе не были бездельниками и лентяями. Они трудились лишь для того, чтобы обеспечить себя пропитанием, что было нетрудно при обилии рыбы, дичи и фруктов. Большую часть своей энергии и силы воображения они тратили на ритуалы, праздники и на войны. Понятия постоянного длительного труда или то, что мы сейчас назвали бы производительностью, были для них чужды.
Можно выделить два основных способа, которые использовали португальцы для обращения индейцев в рабство. Один из них осуществлялся колонистами, был основан на голом расчете и заключался в порабощении без лишних церемоний. Второй практиковался религиозными орденами, в основном иезуитами, и отвечал их представлениям о целях и задачах миссионерской деятельности. Данный вид закрепощения заключался в том, что посредством обучения из индейцев предполагалось сделать «добрых христиан», объединив их в небольшие поселения или деревни. Быть «добрым христианином» означало также усвоить европейскую привычку к труду. Таким образом, из жителей поселения создавалась группа работников, которых можно было использовать в разных сферах деятельности, в зависимости от потребностей колонии.
Обе отмеченные тенденции не были равнозначными. Заслугой религиозных орденов была попытка защитить индейцев от порабощения со стороны колонистов, что приводило к многочисленным трениям между иезуитами и колонистами. Однако иезуиты не уважали индейскую культуру; они подчас даже сомневались, а являются ли индейцы людьми[18]. Мануэл да Нобрега, к примеру, говорил, что «индейцы являются псами, когда убивают и пожирают друг друга, и свиньями — в своих пороках и в способах обращаться друг с другом».
Индейцы сопротивлялись порабощению по-разному: воевали, подавались в бега, отказывались от принудительного труда. По сравнению с африканскими невольниками, коренному населению Бразилии сопротивляться было проще. Рабы попадали в огромную незнакомую страну, куда их привезли насильно; индейцы же были у себя дома.
Вторым обстоятельством, отодвинувшим обращение индейцев в рабство на второй план, оказалась демографическая катастрофа. Индейцы стали жертвами европейских болезней — кори, оспы, гриппа — к которым у них не было естественного иммунитета. На период 1562–1563 гг. пришлось две волны наиболее губительных эпидемий, унесших жизни более 60 тыс. индейцев, не считая тех, кто жил во внутренних областях страны. Вымирание коренного населения, которое частично было занято в производстве продуктов питания, привело к ужасающему голоду на северо-востоке Бразилии и к потере рабочей силы.
Не случайно с 1570-х гг. поощряется ввоз африканских невольников, а королевская власть начинает принимать различные законы, чтобы попытаться запретить уничтожение индейцев и их безудержное порабощение. В законах, однако, содержались оговорки, что позволяло с легкостью обойти запреты. Индейцев обращали в рабство в результате так называемых «справедливых войн» (т. е. войн, которые считались оборонительными); в качестве наказания за ритуальную антропофагию; за выкуп (речь шла о том, что португальцы выкупали захваченных в плен в ходе межплеменных стычек; в обычных условиях их ждали бы смерть и ритуальное съедение, а так победители получали за них выкуп). Только в 1758 г. королевская власть провозгласила окончательное освобождение индейцев. В основном же от порабощения индейцев отказались намного раньше, так как оно было связано с перечисленными выше сложностями, и к тому же ему существовала альтернатива.
Исследуя африканское побережье в XV в., португальцы начали торговлю невольниками. Ее облегчало то обстоятельство, что племена, с которыми они столкнулись, уже знали о ценности рабов в качестве объектов продажи. В последние десятилетия XVI в. значение имела не только работорговля, прибыльность которой была показана выше. Колонизаторы узнали о навыках и способностях негров, особенно о возможности выгодно использовать их на плантациях сахарного тростника на островах Атлантического океана. Многие невольники происходили из племен, где были привычными обработка металла и скотоводство. Тем самым их производительность труда была намного выше, чем у индейцев. Согласно существующим расчетам, в первой половине XVII в., когда экономика, основанная на производстве сахара, находилась в расцвете, приобретение чернокожего раба окупалось за период от 13 до 19 месяцев. Даже впоследствии, когда цены на невольников резко возросли, африканский невольник окупался за 30 месяцев работы.
Интенсивность ввоза африканцев с «Черного континента» в Бразилию была неодинаковой. Подсчеты общего количества ввезенных рабов также весьма различаются. Считается, что за период с 1555 по 1855 г. через бразильские порты было ввезено около четырех миллионов невольников, по преимуществу молодых мужчин.
Регион происхождения невольников зависел от особенностей организации торговли, от местных африканских условий и, в меньшей степени, от предпочтений бразильских плантаторов. В XVI в. большинство рабов происходили из Гвинеи (Биссау и Кашеу[19]), а также с Золотого берега и из четырех портов на побережье королевства Дагомея (современный Бенин). С ХУПв. стало возрастать значение областей африканского побережья, находившихся южнее — Конго и Анголы. Важными портами здесь являлись Луанда, Бенгела и Кабинда. В XVIII в. больше всего ввозили ангольцев; вероятно, они составляли 70 % от общего количества ввезенных в Бразилию в этом столетии рабов.
Традиционно африканские народы делят на две обширные этнические группы: «суданцев», преобладающих в западной Африке, в египетском Судане и на северном побережье Гвинейского залива, и «банту» экваториальной и тропической Африки, части побережья Гвинейского залива, Конго, Анголы и Мозамбика. Это общее деление не должно заслонять собой того обстоятельства, что невольники, привезенные в Бразилию, происходили из многих племен и царств с собственной культурой — например, йоруба, жеже, тапа, хауса среди «суданцев» и анголы, бенгелы, монжоло, мозам-бики среди «банту».
В Бразилии крупными центрами ввоза рабов были Салвадор и, позднее, Рио-де-Жанейро; в каждом из них процесс был организован по-своему, и они нещадно конкурировали между собой. Работорговцы из Баии использовали в Африке ценную «валюту» — табак, который выращивали в окрестностях Салвадора. Они традиционно были связаны в основном с Золотым берегом, Гвинеей и заливом Бенина (в последнем случае речь идет о второй половине 1770-х гг., когда торговля с Золотым берегом пришла в упадок). Рио-де-Жанейро обычно получал невольников из Анголы. В связи с открытием золотых рудников, развитием производства сахара и значительным развитием Рио-де-Жанейро как города с начала XIX в. общее число ввезенных через его порт рабов превысило их ввоз в Баию.
Было бы ошибкой полагать, что если индейцы сопротивлялись порабощению, то африканцы безропотно с ним согласились. Одиночные или массовые побеги, нападения на рабовладельцев, повседневное сопротивление — все это с самого начала присутствовало в отношениях между рабовладельцами и чернокожими рабами. В Бразилии колониального времени насчитывались сотни так называемых киломбу — поселений беглых рабов, в которых воспроизводились формы социального устройства, принятые на родине беглецов. Самым значительным киломбу был Палмареш[20]. Он представлял собой сеть поселений, частично расположенных на территории современного штата Алагоас на северо-востоке страны. Этот киломбу возник в начале XVII в. и почти столетие отражал нападения как португальцев, так и голландцев, пока не был захвачен в 1695 г.