Все эти появления и исчезновения, несомненно, представляли собой поворотные моменты самого различного свойства, о которых мы вряд ли сможем узнать что-либо существенное. Один из них, крайне важный для соединения непрерывной истории Балтийского побережья с историей остальной части европейского континента имел место тогда, когда авторы, принадлежавшие к существовавшим тогда цивилизациям, начали называть по именам народы побережья — впрочем, весьма неточно и неинформативно. Процесс присвоения имен являлся актом признания экономических связей, которые уже существовали между побережьем Балтики и другими частями Европы. Но в то же самое время использование специфических обозначений для этих северных народов вызвало по отношению к ним любопытство, которое больше уже никогда не утихало; с каждым столетием после приблизительно 800 г. н. э. источники сообщают о Балтийском побережье все более подробную информацию, которую можно сочетать с находками археологов, чтобы уменьшить потребность строить догадки.
Отсутствие каких-либо письменных источников собственно с самого побережья Балтики ставит под сомнение описания этих народов, сделанные извне, поскольку сами балтийские народы не записывали информации о себе в какой-либо фиксированной форме. Следовательно, во всем сказанном о жизни в эти «дописьменные» столетия будут звучать нотки неопределенности. Такие описания основываются на редких упоминаниях в письменных источниках, принадлежащих другим народам, на выводах, сделанных из изучения сохранившихся предметов материальной культуры, и на спорных интерпретациях образа мышления, отразившегося в идентифицируемых обычаях и практиках (например, на положении тел в раскопанных захоронениях). Таким образом, побережье ничем не отличается от многих других регионов Европы и иных континентов, хотя в некоторых отношениях тщательные реконструкции образа жизни прибрежных народов, производимые современными археологами, основываются на более надежном материале, чем тот, которым мы располагаем в других регионах. Так или иначе, необходимо осмотрительно относиться к любой информации; по крайней мере, до тех времен, когда народы Балтийского побережья начинают свидетельствовать сами.
Происхождение
Ледник, покрывавший большую часть Северной Европы, начал отступать 14 тыс. лет назад, оставляя за собой рельеф и очертания восточного побережья Балтики, почти не изменившиеся до наших дней. Процесс таяния льда шел медленнее, чем ползет улитка, — сначала от слоя льда освободилась территория современной Литвы, затем — Латвии и, наконец, Эстонии. Ледник отступил примерно до Северного полярного круга, где сейчас находится Финляндия, и к тому времени, как его таяние прекратилось, в Северной Европе возникли человеческие поселения. То, что изначально было огромным озером в середине вновь появившейся, свободной ото льда территории, постепенно стало морем, позже названным Балтийским, и языки отступающего ледника оставляли за собой очень разные ландшафты. Однако на восточном побережье такие ландшафты не очень различались — там были крупные речные системы, включающие многочисленные притоки, озера — небольшие и средних размеров, — болота, значительные равнинные территории и немногочисленные — холмистые (однако не гористые) и пористые почвы с вкраплениями камней. Постледниковая растительность представляла собой значительные лесные массивы, состоящие из ели, дуба, березы и бука; в конце концов здесь установился достаточно влажный и умеренно теплый климат, с относительно суровыми зимами и коротким периодом роста растений.
Судя по костным останкам, первыми крупными животными восточного побережья Балтики были, вероятно, древние подвиды северного оленя, мигрировавшие на север с южного берега Балтийского моря и из районов к юго-востоку от Балтики. За этими животными последовали люди, вероятно, из тех же регионов, и их останки свидетельствуют о том, что первые человеческие поселения на территории современной Литвы появились около 11 тыс. лет назад. Неудивительно, что первые поселения располагались на берегах рек и озер; археологи, исследуя сохранившиеся там древние останки, предположили, что первые жители этих мест приходили сюда группами по десять-двадцать человек. В ту эпоху человеческие поселения не были постоянными — изначально охотники и собиратели следовали за мигрировавшими северными оленями по мере того, как поблизости истощались запасы пищи. Большинство предположений о древнем населении региона основывается на информации, полученной в результате анализа нескольких дюжин раскопок, произведенных в разных местах побережья, причем наиболее ранние из них — расположенные на территории Литвы — датируются временем примерно в 11 тыс., а самые поздние — в 10 тыс. лет назад.
Для этих древних народов было характерно постоянное перемещение; относительно постоянные поселения появились во множестве лишь в период, который археологи определяют как поздний неолит (около 6–4 тыс. лет назад). Материальные свидетельства позволяют предположить, что с течением времени поселения становились более многочисленными и располагались возле рек или озер. На протяжении очень долгого времени оседлые общины земледельцев, пришедших из района реки Вислы на территории современной Польши, делили побережье Балтики с охотниками и собирателями. Несомненно, не обходилось без трений. Охотники и собиратели сохраняли древние традиции перемещения на большие расстояния, тогда как оседлые земледельцы защищали свои поселения, на обустройство которых уходило немало времени и труда.
Свидетельства деятельности людей в эти тысячелетия и анализ остатков их материальной культуры (не важно, насколько тщательный) в значительной степени основаны на научных догадках. К примеру, возьмем захоронение. Можно ли на основании присутствия в нем определенных видов семян делать обобщения о преобладавших сельскохозяйственных культурах? Или является ли некоторое отдаление друг от друга мужских и женских погребений в местах массовых захоронений действительным свидетельством существования патриархата? Перейти от изучения материальных предметов к идеям, которые могут за ними стоять, все еще очень трудное дело — для давнего периода нашего прошлого оно находится почти на грани возможного, так что речь в большей степени идет о догадках и предположениях, пусть и осуществляемых на научной основе.
До того, как оседлое земледелие стало доминировать (то есть до эпохи, начавшейся около 5 тыс. лет назад), археологи дифференцировали мобильное население восточного побережья в соответствии с различиями, проявляющимися в предметах материальной культуры, и особенно в погребениях. Среди так называемых археологических культур побережья (традиционно получающих названия по месту обнаружения предметов материальной культуры) — Кундская культура, представители которой населяли северную часть побережья, и Неманская культура, распространенная на юге, причем в центральных районах они пересекались. Более того, восточные границы этих культур располагались на территориях, которые относятся к современной России, а южная граница Неманской культуры достигает современных Польши и Белоруссии. Несколько позже эти культуры вошли в третью — культуру ямочно-гребенчатой керамики, получившую название по принятому в ней стилю украшения гончарных изделий. Позже на авансцену истории вышли носители культуры шнуровой керамики (название также основано на типе гончарных изделий), иногда называемой культурой боевых топоров (по принятому типу оружия), не заменившие, кажется, полностью носителей иных культур, но принесшие в регион новые сельскохозяйственные практики. Постулированные внешние границы этих культур никоим образом не соответствовали границам современных стран Балтии, так что носители их лишь фигурально могут считаться предками позднейшего населения упомянутых стран. Эти культуры были на много тысячелетий и сотни поколений отделены от более поздних эпох — в том числе благодаря культурным следам многих других внешних народов, на протяжении своих странствий оказывавшихся на побережье Балтики. Однако было бы ошибочно воспринимать эти культуры как бусины, нанизанные на нить времени через одинаковые интервалы. Разумеется, они должны были хронологически перекрывать друг друга, да и кросскультурное взаимопроникновение имело место — практики заимствовались и переходили из культуры в культуру, так как все это происходило на относительно небольшом участке Европы.
Тем не менее можно говорить о том, что после первого появления человека на востоке Балтийского побережья человеческое присутствие в этом регионе было непрерывным. Адаптация к окружающей среде была очевидно успешной большую часть времени, и нам известно многое о том, как жили эти народы. Когда они оседали на одном месте, они либо строили небольшие деревянные дома с вертикальными стенами и крышей, либо создавали постройки (напоминающие типи коренного населения Америки), в которых бревна были наклонены друг к другу в качестве основы для внешнего покрытия из шкур. Люди охотились и рыбачили с помощью орудий из кости или дерева, украшали себя амулетами из тех же материалов и изготавливали керамику с геометрическим рисунком. Частое повторение сходных мотивов украшения ювелирных и гончарных изделий предполагает присутствие эстетических устремлений у анонимных мастеров, тем более что данные украшения никак не влияют на полезность этих предметов. Оружие использовалось как для охоты, так и для самозащиты, хотя применительно к тем периодам у нас очень мало прямой информации о существовавших конфликтах, территориальных или каких-либо еще. Возможно, плотность населения была так низка, что подобные конфликты возникали лишь в экстраординарных обстоятельствах.
Таким образом, изменения всякого рода происходили постоянно, но большей частью не имели всеобъемлющего технологического значения. Несомненно, происходили незначительные улучшения оружия, орудий труда и жилищных условий, но большинство перемен такого рода были малозначимы в долгосрочной перспективе. Лишь один тип изменений действительно стал решающим и имел величайшие последствия для истории — появление и распространение оседлого земледелия, а вместе с ним культивирование сельскохозяйственных культур и разведение скота. Появление этих практик связывается с культурой шнуровой керамики и датируется поздним неолитом. Основным орудием труда земледельцев в тот период была деревянная мотыга. Затем последовало тысячелетие, когда одновременно с оседлым земледелием существовали охота и собирательство, но приблизительно 4 тыс. лет назад появляются свидетельства использования металлов — бронзы и железа — в основном для изготовления оружия и украшений. Откуда пришло знание об этих технологиях, неясно, но очевидно, что с течением времени использование металлов и практика оседлого земледелия стали взаимно поддерживать друг друга. Были обнаружены поля, относящиеся к указанному периоду и составляющие от 18 до 36 метров в длину; они устраивались на открытых пространствах или же на полянах, очищенных от деревьев. Домашний скот (козы, овцы, коровы, свиньи), который разводили представители этих культур, использовался в большинстве своем в различных целях: для получения молока, мяса, а также шерсти, шкур и крупных крепких костей. Такие сельскохозяйственные знания, очевидно, распространились по всему восточному побережью Балтики, чему есть немало подтверждений в археологических находках. Инструментом распространения этих знаний, очевидно, были люди, учитывая, что географические перемещения разного рода продолжались даже среди народов, в массе своей оценивших выгоды оседлого образа жизни.