Следует отметить два важных момента: во-первых, Скандинавия присоединилась к христианской Европе без всяких вооруженных нападений извне и насильственного насаждения новой веры; и, во-вторых, христианизация Скандинавии, с точки зрения существующих христианских государств и церкви, являла собой пример успешного распространения веры и усиливала интерес к оставшимся «языческим» народам севера Европы. Однако включение скандинавских земель в христианскую Европу не способствовало умиротворению этих народов, но дало обратный эффект: сами скандинавы, особенно датчане и шведы, как и раньше, продолжали интересоваться восточным побережьем Балтики, но теперь они приобрели еще и дополнительный мотив для своих экспансионистских устремлений. Внутренняя консолидация и сильные монархические лидеры в Скандинавских странах способствовали борьбе этих государств друг с другом в стремлении к расширению контролируемых ими территорий. Помимо этого, им приходилось противостоять усилиям стран Западной Европы, стремившихся на север, и сочетать христианизацию с попытками установления политического контроля. К концу XI столетия Скандинавские страны стали похожи на остальные государства Западной Европы: внутренне консолидированные, со сформировавшиеся монархическими династиями, стремившимися поднять государственный доход для расширения полномочий национальной государственности и сохранить свои позиции в противостоянии жаждущей власти знати. Экономика этих стран находилась в процессе развития торговли на короткие и длинные расстояния.
Христианизация Западной Европы, разумеется, произошла значительно раньше; Галлия, например, являлась частью Римской империи и как таковая была обращена в христианство, когда христианской стала Империя. Падение Рима, который был самой успешной экспансионистской державой в античном мире, не уменьшило привлекательности той идеи, что распространение контроля на новые территории является для страны абсолютным благом. Появившиеся в Европе государства, наиболее заметным из которых была империя Каролингов, продолжали экспансионистскую политику, но после смерти Карла Великого империя была разделена между его сыновьями, в результате чего возникли три меньших по размеру, однако вполне активных государства. Королевские династии этих стран сформировали впоследствии Францию и Священную Римскую империю германской нации. Хотя обе эти страны номинально являлись христианскими (воспринявшими западную ветвь христианства), они жестоко конкурировали друг с другом, и в обоих государствах росло недовольство по поводу усилий римских пап поставить себя выше всех светских правителей.
Однако развитие этих стран в X в. шло не вполне гладко. Постоянный страх внушали набеги викингов с севера, а на востоке соперницей оставалась Византийская империя (восточная половина прежней Римской империи), пока она не пала под ударами мусульман. После значительных территориальных приобретений, приведших их на Иберийский полуостров, мусульмане в определенной степени преуспели в превращении Средиземного моря в «мусульманское внутреннее озеро». К X столетию Западная Европа действительно вступила в «темные века» по сравнению с тем, что было раньше, и тем, что произошло позже, и положение в Европе резко контрастировало с поразительными достижениями цивилизации на мусульманских территориях. Внутри западноевропейских государств королевские династии все больше и больше вынуждены были уступать власть могущественным семьям, из которых формировалась землевладельческая знать, — монархи же, в свою очередь, нуждались в ее поддержке и в управлении страной, и при организации военных походов. Абсолютным победителем в этой ситуации упадка светской власти стало папство, которое, будучи международным институтом, было заинтересовано не столько в территориальных притязаниях той или иной династии, сколько в распространении христианства. Усилия церкви, направленные на скандинавские территории, были лишь одним из проявлений этой заинтересованности.
Одиннадцатый век стал началом поворота в судьбах Западной Европы. Столетие слабой (хотя и никогда не прекращавшейся) экономической активности сменилось веком экономического роста; постоянным стал также и рост населения. В регионах, находившихся ранее в упадке, начали возрождаться города и стала восстанавливаться присущая им экономическая и торговая деятельность. Королевские династии постепенно утверждают свои права в борьбе с крупными феодалами в собственных государствах, борются с навязыванием папской власти, а также друг с другом. Несколько столетий децентрализации сложно преодолеть быстро, но тенденция была очевидной. Феодальные связи — привязывающие крупных землевладельцев к королю и друг к другу в соответствии с иерархической лестницей — оставались сильными, но не нерушимыми; казавшая вечной манориальная система с ее зависимыми крестьянами не могла быть отменена за один день, но могла способствовать развитию новых форм экономической деятельности, особенно ближней и дальней торговли.
Даже несмотря на то, что масштабы коммерческой деятельности продолжали увеличиваться, контроль над землями (и доходами с этих земель) оставался основным мотивирующим фактором отношений между государствами. Такой контроль мог быть достигнут напрямую — посредством завоевания — или косвенным путем — с помощью династического брака, — и монархи новой, пробуждающейся Европы использовали оба метода. Поскольку папство не могло напрямую использовать ни тот, ни другой способ, оно стремилось расширить свой контроль, используя монополию на спасение душ — как королей и знати, так и простых людей. Оно было вынуждено терпеть присутствие целой империи «неверных» мусульман непосредственно к югу от себя, но мириться с существованием языческих народов где бы то ни было на самом европейском континенте у него не было необходимости.
К югу и востоку от Балтийского побережья жили славянские народы. Они стали постоянным населением данных регионов в течение двух столетий, непосредственно последовавших за падением Римской империи (традиционно датируется 476 годом н. э.). О политической истории этих народов в последующий период известно немногим более, чем о финских и балтийских народах, проживавших к северу и западу от них. В описываемое время славяне не отличались от населения побережья — они представляли собой небольшие племенные объединения, боровшиеся за территории; какие-то из них имели сильных лидеров, а другие — слабых. Один такой сильный лидер появился в IX в. среди скандинавских викингов, попадавших на славянские территории по рекам, пересекающим побережье Балтики. В позднейших летописях их называли «варягами»; некоторые из пришельцев оседали, селились здесь и даже начинали доминировать над местным населением. Наиболее успешным вождем был Рюрик, который стал править Новгородским княжеством в 60-е годы IX в., и он стал считаться основателем сильнейшей династии Древней Руси. Династия Рюрика обеспечила Новгород чередой сильных и активных правителей: в начале X в. следует отметить Олега, а несколько позже — Святослава; на рубеже XI и XII вв. — Владимира и потом — Ярослава. Однако никто из этих правителей не преуспел в объединении восточных славян в единое государство, хотя каждый внес свой вклад в развитие земель, которыми непосредственно управлял. При Олеге центр политической активности Руси переместился в Киев; Святослав, возможно, был наиболее успешным военным лидером, распространившим свою власть на юг; Владимир способствовал обращению восточных славян в христианство по образцу Византийской империи. В целом русские княжества ориентировались на Византию и, таким образом, выросли вне влияния западноевропейских держав и папства.
Однако признаки сходства народов побережья и Руси имеют меньшее значение, чем их различия. Во-первых, русские княжества были больше по размеру, и около 1000 г. н. э. они могли находиться на стадии значительного роста населения. Во-вторых, их лидеры были экспансионистски настроены и активно стремились к контролю над новыми территориями, вели почти постоянные битвы друг с другом и с народами к югу и востоку. В-третьих, они смогли установить правление династий, в рамках которых политическая власть передавалась из поколения в поколение, сохраняя таким образом легитимность. И даже в таком случае эти народы могли избегать унифицированной государственности; существовавшие династии были не более чем отдельными семьями, добившимися власти на какой-то период и при потере могущества заменявшимися другими. Даже сильные правители были вынуждены постоянно вступать в соглашения с относительно состоятельными и стремившимися к власти соперниками на своей территории, которые уже начали формировать класс бояр, всегда готовых сменить существующих властителей. Объединенное Русское государство не появилось естественным путем; за него пришлось бороться, и образовалось оно существенно позже описываемого времени.
Остается загадкой, почему русские княжества, соседствовавшие с народами побережья, не стремились к неуклонному расширению своего влияния на западе. Возможно, одновременная экспансия в трех направлениях (на восток, юг и запад) находилась за пределами их возможностей, и, возможно, три балтийских народа, живших прямо за восточными границами Руси, — эсты, латгалы и литовцы — были вполне готовы защитить себя. Таким образом, княжества Руси (и, в свою очередь, народы побережья) сохранили статус-кво, что предполагало и периодические рейды друг против друга (некоторые из которых изначально выглядели как попытки экспансии, но предположительно не были таковыми). Латгалы на протяжении определенного времени платили дань полоцкому князю. На протяжении этого периода постоянных военных междоусобиц существовали и отношения другого рода; например, латгалы получили первый опыт соприкосновения с христианством благодаря миссионерам из русских княжеств; и торговая деятельность, хотя и периодически прерывающаяся, никогда не исчезла полностью. Когда к концу XII в. с запада пришли иностранцы с более определенными целями, народы Балтийского побережья не имели никаких причин рассматривать их как-то иначе, чем еще одну беспокойную группу чужаков.