— Я? — откровенно смеюсь я, смеюсь долго, до заикания. — Я не хочу никуда попадать! Кроме того, я в своем уме, в отличие от тебя. Это не просто выемка денег у населения, а облапошивание наивных дурочек, мечтающих о любви, если не здесь, то в каком-то ином, волшебно далеком мире.
— Ты не веришь в параллельные реальности? — пораженно спрашивает подруга и задает совершенно глупый вопрос. — Почему?
— Почему? — растерянно недоумеваю я. — Ты спросила так, словно я не верю в земное притяжение, в силу материнского инстинкта, в полезность таблицы умножения! Да! Я не верю в параллельные реальности. Не в само их существование, а в попадание в них. Не верю в эльфов и гномов. В темные и светлые силы. Я, конечно, читала Белянина «Меч без имени». Пробежалась по «Дозорам» Лукьяненко. Но… Это литература! Это интересно, захватывающе. Не более.
— А вот я готова к принятию судьбы основательно! — Полинка волшебным образом трезвеет прямо на глазах. — Я все новинки современные читаю! Могу подкинуть пару авторов! Популярных! Драконы! Наги! Маги!
— Подкидывай! — мгновенно соглашаюсь я. — Только давай без курсов! Не может быть, чтобы ты в это верила!
Полинка наклоняется ко мне, обдавая слабым запахом алкоголя и сильным парфюма, словно пила именно последнее, и шепчет горячо, убежденно, почти страстно:
— Верю! Я хочу, чтобы всё это было! Хочу! Обещай, что пойдешь со мной! Ты же свободна завтра! Трудно подругу поддержать?
— Ты права. Не трудно, — стыжусь я. — Совершенно не трудно.
— Обещай! — настаивает Полина, больно схватив меня за руку.
— Обещаю! — клянусь я, положив руку на второй, еще не съеденный плавленый сырок.
Полина остается ночевать у меня, как это бывает всегда после наших посиделок. Я стелю ей в комнате родителей, которые с апреля по октябрь предпочитают жить на даче, в большом деревенском доме, оставленном папе его бабушкой и дедушкой.
Полина засыпает, едва ее голова касается подушки. Я тоже очень хочу спать, оставляю все домашние дела на позднее утро. Расправляю постель, ежесекундно напоминая себе, что надо хотя бы почистить зубы. Вот сейчас пару минут полежу, потом сразу почищу. И это моя последняя мысль в этой реальности.
Запах ароматических свечей забивает поры, перекрывая собой все остальные запахи. Лимонный, лавандовый, розовый ароматы щекочут мои нервно раздувающиеся ноздри. Приоткрываю глаза.
Кстати, я не почистила зубы. Терпеть не могу ложиться спать, этого не сделав! Воспоминания о новой кокосовой зубной пасте несколько отвлекают меня от тошнотворного запаха горящих повсюду свечей. Сейчас… Чуть-чуть полежу… И встану… Глаза снова закрываются сами собой.
— Ты хотела лишить меня чувств этой чудовищной смесью приторности, притворства и отсутствия вкуса? — раздается над моим ухом вопрос, заданный хрипло, с вызывающей мурашки брутальной интонацией.
Отсутствие вкуса — это точно про мою пижаму. Она по-цыплячьи желтенькая, мягонькая. Короткие штанишки и длинная кофта. Папа от нее в шоке. Мама кисло улыбается. Полинка ржет. А мне нравится ткань, из которой она сшита: теплая фланель, напоминающая о детской одежде и пеленках младшего брата, давно выросшего.
— Вкус как вкус! — бормочу я, не открывая глаз. — В пижамах что главное? Чтобы она нравилась хозяину!
— Несмотря на неплохую закалку, полученную на тренировках и в боях, я долго не выдержу! — тот же мужской голос, щекоча мои нервы беличьей кисточкой, продолжает словесную пытку. — Зачем всё это?
— Да сплю я так! — хочется воскликнуть мне, но языку лень ворочаться во рту, и я ничего не говорю, покрепче обняв подушку.
Постойте… Подушку! Где моя подушка?
Я с трудом сажусь на постели и, шаря руками по сторонам, стараюсь найти пропажу. Ничего не получается. Подушки нигде нет. Сдаюсь и открываю глаза.
Я не права. Нет не подушки. Точнее, нет не только подушки. Нет постели. Нет даже спальни. А что есть?
Есть глубокое кресло, в котором я сижу. Широкое, высокое, мягкое, обтянутое фиолетовым бархатом. Кресло стоит в большой, но уютной комнате, в которой, кроме кресла, есть еще такой же фиолетовый бархатный диван, диванные подушки, разбросанные по мозаичному черно-белому полу, потрясающе красивый белый рояль и свечи. Повсюду огромные толстые свечи разных цветов: красные, белые, желтые, зеленые, синие. Именно разнообразие цветов портит эстетическое впечатление от прекрасной комнаты. И еще этот запах! Вернее, какофония запахов! (Я знаю, что так говорят только о звуках, но эта смесь должна закачиваться в баллончики для индивидуальной защиты). Мужчина, в общем-то, прав! Стоп! Мужчина!
Вот он! Высокий. Широкоплечий. Одетый в строгий, но красивый театральный костюм века… девятнадцатого. Темно-синий фрак с фалдами выше колена безупречного кроя, светло-бежевые панталоны, высокие черные сапоги, галстук тоже черный, в виде шейного шелкового платка с булавкой, украшенной большим прозрачным камнем.
Интересный экземпляр! Гораздо интереснее Полининого инструктора по фитнесу. Мускулистые ноги и довольно крепкая еще одна часть его тела… из нижних… Всю эту заднюю часть, конечно, не видно, скрыта фалдами фрака, но профиль бедер (да знаю я, что и так говорить нельзя!) помогает дорисовать полную картину.
— Вы кто? — хочу спросить я, но не успеваю.
Раздается томный женский возглас, сигнализирующий, что его хозяйка обиделась:
— Фиакр! Как ты груб! Я старалась для тебя!
Фиакр? Из чего сейчас делают игристое? Из листьев белены?
Мужчина с французским именем, сочетанием звуков напоминающим карканье простывшего ворона, стоит ко мне вполоборота и разговаривает вовсе не со мной, а с роскошной молодой женщиной, сидящей в таком же кресле, что и я, только глубокого коричневого цвета, на фоне которого ее белая кожа и распущенные светлые волосы смотрятся очень выигрышно.
Я, наконец, понимаю, что тошнотворности запаха особую тяжесть придают белые лилии, огромными букетами расставленные по периметру комнаты в напольных вазах.
Ненавижу лилии! Один раз мне подарили букет, который я поставила в изголовье кровати перед сном. Проснулась с сильной головной болью, тошнотой и слезотечением. Меня весь день выворачивало наизнанку желчью.
И теперь, чувствуя приближение тех же прелестей лилейной аллергии, я заторопилась покинуть этот костюмированный пьяный сон, пока меня не заметили два аниматора.
— Сюзет! — бархатный тембр мужчины обволакивает не хуже смертоносного аромата. — Твоя любовь к лилиям и цветочным запахам, в конце концов, отвратит от себя всех, имеющих обоняние.
— Я ждала тебя, Фиакр! — обвиняющие нотки появляются в голосе блондинки, изо всех сил старающейся удержаться в соблазнительной позе.
Да что за имя такое?! Ворон не просто простыл — он еще и курит терпкие кубинские сигары!
— Ждала две недели, которые прошли с нашей последней встречи! — продолжает упрекать соблазнительница, сверкая красивыми ярко-голубыми глазами, кокетливо опуская тщательно прокрашенные длинные ресницы. Правда, хороша! Даже на мой женский вкус.
— Я разве обещал вернуться? — усмехается Фиакр.
Я с любопытством разглядываю его лицо: благородные черты, говорящие о хорошем происхождении и недюжинном уме. Черные глаза антрацитами блестят в полумраке комнаты. Но в них не страсть, не похоть — в них легкое презрение к сидящей перед ним женщине.
Мы с ней, с этой Сюзет, возмущаемся одновременно. Я про себя, она вслух:
— Фиакр! Тебе не идет грубость!
Вот тут я не согласна. Еще как идет! Но, естественно, не приветствуется. Сюзет охает аккуратно, точным, выверенным движением закрывая ладошкой открывшийся от возмущения рот.
— Я была уверена, что после всего, что между нами было… — со слезливой ноткой говорит обиженная красавица.
— И что же между нами было? — саркастически спрашивает Фиакр.
— Для тебя ничего не значит наша близость?! — блондинка на пару секунд выходит из томного образа, став обычной женщиной, обиженной и обманутой.
— Наша близость, дорогая, была прекрасна! Я поблагодарил тебя, мне помнится, — ряженый красавец (это определенно!) усмехается.
Сюзет непроизвольно кладет правую руку на шею и грудь, украшенные колье с яркими желтыми камнями. Это колье изумительно подходит к кружевному пеньюару цвета слоновой кости.
— Хам! — звонко отвечает Фиакру Сюзет.
— Молодец! — хвалю я ее и даже хлопаю в ладоши от удовольствия.
Сюзет обиженно морщит изящный маленький носик и отворачивается от возлюбленного. Ну, или бывшего возлюбленного, судя по смыслу услышанного мной. Фиакр же вдруг вздрагивает и резко оборачивается в мою сторону.
Я испуганно застываю под его пронзительным взглядом, для верности зажмурив глаза. Пару минут ничего не происходит: слышно, как театрально вздыхает Сюзет, как шипят свечи. Открываю один глаз и взвизгиваю от неожиданности — Фиакр нависает надо мной и потрясенно смотрит на меня.
— Что там?! — капризно окликает мужчину Сюзет. — Что ты уставился на это кресло? Вспоминаешь, как мы…
— Не может быть! — убежденно шепчет Фиакр, теперь это тот же курящий простуженный ворон, но уже контуженный.
— Да что случилось?! — Сюзет порывисто встает и идет к нам.
Я так и сижу, поджав под себя ноги в коротких штанишках, впервые в жизни смутившись от детского и простецкого вида своей любимой пижамы. Неловко. Всё-таки не они ко мне вторглись, а я во сне попала в их дом без приглашения. Медленно открываю второй глаз, в надежде проснуться, чтобы не знакомиться и не объясняться.
— Что интересного в этом кресле? — возмущенно пожимает плечами красивая женщина в полупрозрачном пеньюаре. — Такое же, только фиолетовое.
Фиакр никак не реагирует на слова Сюзет, буквально прожигая меня черным взглядом.
— Вот только не говори, что ты что-то почувствовал! — небрежно бросает разозленная Сюзет. — Дом закрыт твоим словом и абсолютно чист. Ты пытаешься уйти от разговора?
Фиакр вблизи еще более потрясающий, чем был до этого в десяти шагах. И он меня точно видит.