— Я! — одними губами честно отвечаю я, не собираясь надрывать горло.
Флор испуганно оглядывает колонну в поисках объекта, с которым общается ее спутник, но никого не видит. Мне начинает нравиться эта игра! Я довольно громко хихикаю. Фиакр-Леонард-Мэтью приближается ко мне, слегка выставив руки вперед, чтобы, наконец, уперев их в колонну, отрезать мне пути к отступлению. Какой неумный представитель мужской части человечества. Или он не человечество?
— Только попробуй исчезнуть! — пугает он меня.
— И что тогда будет? — веселюсь я.
— Вам нехорошо? — пищит за его широкой спиной Флор, которой кажется, что ее кавалер опирается на пустую колонну. — Позвать кого-то на помощь?
— У меня есть все полномочия арестовать тебя и содержать под стражей, пока мы не установим твою личность! — угрожает мне мужчина.
Смотрю на часы, предусмотрительно надетые перед сном на левую руку и смело хамлю:
— Попробуй! Арестуй!
Флор подныривает под руки Фиакра и растерянно шарит глазами по колонне и по мне.
— С кем вы разговариваете, господин Вилар?
Ее милые черты начинают размываться нежной акварелью. Красивое лицо с бешеным взглядом черных глаз тоже мягко плывет.
— Да сколько ж можно?! — последнее, что я слышу, перед тем, как проснуться.
— Три прорыва без консультации — это смертельно опасно, — неожиданно говорит Антон во время обеденного перерыва, подсаживаясь ко мне, читающей навязанный Полиной фэнтези-роман про драконов и эльфов.
— Почему? — вежливо спрашиваю я, никак не реагируя на информацию о прорывах.
— Потому что четвертый будет последним, смертельным, — мягко говорит он, пробуя кофе со сливками.
Глава 2. Свадьба
Есть только два способа прожить жизнь.
Первый — будто чудес не существует.
Второй — будто кругом одни чудеса.
Альберт Эйнштейн
— Смертельный? Даже так? — присвистываю я, распахнув глаза. — Этого в нашем договоре не было!
— В нашем договоре не было и того, что курсантка скрывает от тренера важную информацию! — ловко парирует Антон.
— Я ничего не скрываю! — глухо возмущаюсь я и упрекаю. — Это же вы меня считать не можете!
— Люба! — неожиданно тихо и проникновенно говорит Антон, перестав называть меня полным именем. — То, что я не могу вас считать, сигнал того, что я не смогу и помочь вам.
— А вы самый сильный из всех этих… ваших… — хочется сказать «шарлатанов», но я не говорю, — … сотрудников?
— Нет! — мягко смеется Антон, и я до зубовного скрежета завидую его жене или невесте, кто у него там есть. — Не самый.
— Тогда, может, меня самый-самый прочитает? — наглею я. — Во избежание…
— Чего? — вежливо уточняет тренер.
— Смертельно опасного четверного прорыва, — беспечно пожимаю я плечами, нервно хихикнув.
— Четвертый. Прорыв. Действительно. Опасен. Смертельно, — роняя слова, как камни в глубокий колодец, отвечает Антон. — Вам ведь еще только девятнадцать?
— Скоро двадцать, — горжусь я. — Да. Года летят…
— Поделитесь со мной тем необычным, что происходит в вашей жизни в последнее время, — просит Антон. — И мы сможем помочь вам!
— Да ничего в моей жизни не происходит! — отмахиваюсь я от назойливого инструктора. — Живу, подрабатываю, пока каникулы в университете, отдыхаю, сплю…
— И как спите? — цепляется к последнему слову Антон. — Без снов и сновидений?
— По-разному, — вру я. — Всякое снится. То экзамен сдаю в универе и сдать не могу. То в клубе танцую. То с подругой спорю.
— С подругой? — переспрашивает неугомонный инструктор. — Реальной или новой, незнакомой?
— С Полинкой, — доверительно отвечаю я. — Вы думаете, что по ночам мы с ней шастаем в другую реальность?
Антон ничего не отвечает. Начинаются занятия по этикету.
Генриетта Петровна прохаживается вдоль стены, строго глядя на нас, сидящих перед ней.
— Какие функции заложены в придворный этикет? — спрашивает она.
— Функция общения! — подобострастно отвечает Рыжик-Лариса.
Генриетта Петровна милостиво кивает.
— Поддержание статуса! — чопорно говорит модель Людмила.
Генриетта Петровна выдавливает подобие улыбки.
— Профилактика конфликтов? — логично предполагаю я.
Выщипанные брови Генриетты Петровны взлетают в искреннем изумлении.
— Прекрасно! — неожиданно хвалит меня она. — Не ожидала, что догадаетесь.
— Что тут догадываться? — недоумеваю я. — Всё абсолютно логично. Люди действуют строго в рамках установленных правил — это и снижает риск недовольства или раздражения.
— Похвальная логика! — сухо улыбается старушка. — Я научу вас разбираться в столовом этикете, этикете светского разговора.
— Как вы можете быть уверены, что в том мире, куда меня занесет, именно такие этикетные правила? — провоцирую я преподавательницу ехидным вопросом. — Может, там едят руками и рыгают при этом от счастья? И если ты этого не делаешь — слывешь страшным невежей?!
— Опыт, — просто и спокойно отвечает Генриетта Петровна.
Да они тут все святые!
— Будем надеяться, что у вас будет возможность выучить все правила, которые установлены в вашем мире. Насколько я знаю, любое высшее общество стремится к ослаблению и демократизации строгих правил, — сухо успокаивает нас Генриетта Петровна.
— Чудесно! — реагирую я широкой улыбкой.
— Вы зря недооцениваете мои занятия, — упрекает старая женщина. — По одному только поклону можно легко отличить аристократа от простолюдина, просто его отрепетировавшего.
— Значит, нет смысла и репетировать! — констатирую я. — У меня аристократов в роду нет.
— Смысл есть, — не сердится на меня Генриетта Петровна. — Мы же не знаем, куда и когда вы попадете. Соблюдение общих правил может даже спасти жизнь. Первое время.
Последние слова женщины вызывают нервные вздохи курсанток.
— Не ответить на чей-нибудь поклон — признак величайшего невежества, — монотонно начинает лекцию преподаватель. — Ответить небрежным кивком — высказать самомнение.
Курсантки старательно записывают. Полина набирает текст в планшете. Они что? С блокнотами и компьютерами перемещаться будут?
— Сегодня отработаем некоторые виды поклонов и кивков. Следующее занятие мы посвятим искусству молчания, — выразительно глядя на меня, говорит Генриетта Петровна.
— Да ради бога! — фыркаю я, заслужив осуждающие взгляды.
Честно говоря, ночи я жду с опаской. Возможность четвертого сна с этим Фиакром-Леонардом-Мэтью не пугает меня, нет. Но немного нервирует.
Вспоминаю, что у мамы где-то было снотворное. Вспоминаю, что было, но не помню название. Перерываю всю аптечку, сверяясь с информацией в интернете. Поскольку никуда не тороплюсь и не поддаюсь панике — получаю награду в виде опознанного средства с еще не истекшим сроком годности. Почти не истекшим. Так, всего пару месяцев. Убедив себя, что производители закладывают гораздо более длительный срок, чем пишут на упаковке, я назначаю себе две таблетки. Чтобы наверняка.
Храм, поражающий готической строгостью и торжественностью, украшен каменными кружевами. Серый камень строг и величествен. Огромная толпа нарядно одетых людей, видимо, собралась на какое-то театрализованное мероприятие.
Фраки. Цилиндры. Роскошные платья в пол. Замысловатые шляпки. Все возбуждены, переговариваются и ждут кого-то, глядя на широкую, мощеную чистым булыжником дорогу. Всеобщее внимание награждено: вдалеке появляется открытый экипаж, запряженный двумя серыми лошадьми. Лошади настолько красивы, что я от изумления широко открываю рот. Серебряная шерсть лоснится довольствием. Белая грива отливает снежным блеском. Огромные черные глаза с ресницами голливудской длины. Упряжь усыпана драгоценными камнями (ну, или кристаллами Сваровски).
— Если я только его увижу… только увижу… — причитает стоящая возле меня молоденькая девушка в милом платье канареечного цвета. — Я обязательно упаду в обморок! Вот увидишь!
Речь Канарейки обращена к миловидной подруге постарше, которая по-щенячьи повизгивает в предвкушении и мнет ручками в белых перчатках подол серо-воробьиного платья.
— Вот он! Вот! — шепотом кричит Воробушек, боясь обратить на себя внимание, и с неудовольствием добавляет. — И что он в ней нашел?
Он — это «мой» то ли Фиакр, то ли Леонард, то ли Мэтью. Весь в черном, только сорочка белоснежная, делающая его лицо смуглее, а глаза чернее.
Она — вовсе не Сюзет и не Ирен, даже не Флор. Это очень красивая блондинка в пепельно-сером подвенечном платье, делающем ее царственно прекрасной.
Пара настолько гармонично смотрится, что вызывает благоговейное чувство святости и зависти одновременно: жених и невеста. О! Да это свадьба моего старого «друга»! Нашел, наконец, женщину, на которой остановился. Как там называла ее Ирен? Кажется, Селестиной.
— Мэтью — подарок бога. Флор — цветок, это очевидно! — расшифровывала мне накануне Полинка. — А Селестина, про которую «твой» и Ирен разговаривали раньше, означает «небесная».
— Просто небожители! — ворчала я.
Может, это еще и не она, хоть он и говорил, что женится только на Селестине. Тот ведь еще ходок! У него в каждом сне по невесте или любовнице!
Ревнивые Канарейка и Воробушек не правы: совершенно понятно, что он в ней нашел, невеста не просто прекрасна, она похожа на божество, спустившееся с небес и осчастливившее его, земного бога.
Вместе с толпой прохожу в храм и убеждаюсь: да, это венчание. Элегантный мужчина в небесно-голубой рясе с белой лилией на груди, вышитой шелковой нитью, радостно улыбается жениху и невесте. Под звуки органа начинается сложный ритуал: жених и невеста отпивают из одного кубка, обходят кругом мужчину в рясе: по часовой стрелке будущую жену за руку ведет жених, против часовой — его ведет невеста.
Обмен клятвами короткий, но эмоциональный. Все дамы в храме чувственно ахают, промакивая глаза платочками. Все джентльмены сдержанно улыбаются.