– Блин, он там спит, что ли?! – рассердился Ренат. – Что за охранник такой, не слышит громких стуков в тихом ночном здании! Ещё раз давайте, парни!
Ребята снова ударили по двери. Раздался щелчок, и дверь чуть отошла от стены.
– Ещё разок!
После нового удара дверь просто выпала наружу, подняв столб пыли. Мы закашлялись, но не теряя времени, выскочили в здание НИИ. Тёмная пасть невидимого зверя нас не проглотила. Ура!
Снова активировали фонарики на мобильных, Кирилл достал схему Научного, и мы торопливо зашагали к выходу.
– Говорить буду я, – сказал Ренат.
– Ну-ну, опять выпендриваешься? – повернулся к нему Максим.
Ренат закатил глаза. Макс чуть помолчал и добавил:
– Мы все виноваты, все и будем объяснять.
И вот перед нами основной вестибюль Научного. Впереди так светло! Почему? Ведь сейчас глубокая ночь! Мы подошли к выходу, высматривая охранника. Его нигде не было. А здание словно резко состарилось.
– Ребята, наверное, нас всё-таки чем-то бахнуло по башке, – озвучил общую мысль Кирилл.
Мы открыли дверь, которая поддалась даже без прикладывания пропуска, и вышли в яркий солнечный… день! Стало тепло, клумба пестрела первоцветами. Стоп! Клумба с цветами в конце февраля?
Мы смотрели по сторонам и друг на друга. Закрывали и открывали глаза. Сглатывали слюну пересохшим горлом. Проверяли мобильники – связи и интернета по-прежнему не было. И охранника не было. И людей в Научном, хотя они должны быть, ведь работа в институте останавливалась только на ночь, даже в выходные дни в НИИ кто-то работал.
– Всё понятно, нас сильно бомбануло, – сказал Макс. – Но сейчас нас обнаружат, вызовут врачей и…
Максим не стал заканчивать фразу.
Такой интересный мох рос вокруг клумбы, я не сразу обратила внимание. Рыже-бурый, он выбивался из весенней расцветки: зелёных, жёлтых и красных оттенков. Словно лесной мох из чащи вдруг высадили в городе, а ему понравилось здесь, и мох вымахал большим, пористым. Мне показалось, он шевельнулся. Как это? Я протянула руку, чтобы коснуться бурых пор.
– Стой! Ты что, с ума сошла? – наш ступор, словно густой кисель в школьной столовой, разрезал «ложкой» громкий предупреждающий крик.
15
Кристина одёрнула руку от клумбы, мы все обернулись.
Возле стены НИИ, которая вклинивалась в лес, стояла девчонка.
– Ты что, совсем бесстрашная? – повторила девочка.
– Э-э-э… Ты про что вообще? – явно потерялась Кристи.
– Это же буро-ежи! Коснёшься, ёж выпустит колючку – и всё, парализует руку до самого плеча! Так-то даже дети ведут себя осторожнее, чем ты! Ну ты даёшь!
Незнакомка подошла к нам, взяла с земли веточку и дотронулась ей до мха. И тут случилось странное! Поры мгновенно ощетинились и развернулись в острые иглы, на конце тех иголок, которые укололи ветку, появились красноватые капли.
– Вот видишь, сейчас бы твоя рука потеряла чувствительность в пальце, потом всё выше и выше – и до самого плеча! На день уж точно.
Девчонка разговаривала с Кристи, а я не мог понять, что в этой незнакомке меня смущает. Нет, ясно, что сами эти странные ёжики, которые выглядят как растения, уже шокируют. Но девчонка настораживала.
И тут я понял.
Её глаза! Глаза были изумрудные, но прошитые золотыми прожилками, щедро, густо прошитые. Таких глаз я не видел у людей. Видел у кошек! Ничего себе «повезло» ей: и запоминается, и пугает. И одета странно: короткая синяя куртка без капюшона, а под ней – длинная юбка, красная, клетчатая, колоколом. Я такие видел в исторических книгах, а ещё на изображениях крестьянок в учебниках. Кринжовый вид, конечно.
Незнакомка осторожно отпустила палочку с красными каплями, и она мягко приземлилась рядом с буро-ежом. Тот снова свернулся и превратился в мох, а палочку втянул в поры.
– Если резко поднять палку, иглы буро-ежа останутся в ней, оторвутся от тела. Жалко ежа-то. А так он палку втянул, жидкость обратно впитается, и ёж останется в порядке. Палку потом выкинет. Парализующие капли – это кровь бурика. Так-то зачем зря отбирать.
Максим улыбнулся:
– Ну ты и святая, жалеешь опасного ежа…
Девочка удивлённо повернулась к Максиму:
– Ты чего говоришь-то? Он же сам не нападает, только так защищается. Зачем зря калечить?
Максим смущённо хмыкнул, отвернулся, посмотрел на Кристи.
Незнакомка неожиданно прищурила глаза и стала буквально пялиться на нас, обводя взглядом каждого по очереди:
– А вы из какой общины? Где это распознавать буро-ежей не учат?
– Чего? Общины? Ты о чём? – Кирилл сделал движение, словно хотел покрутить пальцем у виска, но остановился, передумал.
– Как о чём? Я из Общины Клевера, мы за клеверной поляной обитаем, за которой на опушке опятные куницы грибницу скидывать приходят. А ты-то, – девчонка подмигнула Кристине, – небось из Болотных будешь? Они вечно, как за ягодами ходят, болотной грязью лица мажут, чтобы их кочковые медведи издалека не заметили.
– Кочковые? – удивилась Кристи.
– Ну да, которые в трясине живут и сверху на кочки – обычные, зелёные – похожи. А подойдёшь, пошумишь, и сам зелёный медведь вылез! Тут и стрекача пора давать, а то утянет с собой! Чего спрашиваешь, сама так-то знаешь!
– Ребят, мы точно головой обо что-то ударились и сейчас в бреду лежим, – глупо улыбнулся и сам себе кивнул Кирилл.
Кристина снова вытянула прядь волос из-за уха, когда нервничает, всегда заправляет. А спохватится – снова родинку прячет. Ну зачем? Совсем она её не портит. Сейчас вот даже ярче стала, видимо, мейк стёрся, и всё равно не портит.
– Нет, – вздохнула Кристи, – я из обычных, а это у меня родинка такая на лице.
Незнакомка вдруг испуганно отодвинулась от Кристины:
– Так ты, небось, превращаешься уже?
– Что? Превращаюсь?
– Ну да, раз уже лицо стало меняться, темнеть.
– Слушай, я правда тебя не понимаю, – взмолилась Кристи. – Как тебя хоть зовут?
– Алёнкой зовут, – чуть успокоилась девчонка, – а чего не понимаешь-то? Уровень мутагена давно измеряла?
Кристина совсем стушевалась. Алёна расценила её молчание по-своему:
– Ну понятно, видать, давно. Ты чего, нельзя же так! Давай помогу.
Девочка вытащила из кармана куртки красную пластиковую коробочку, открыла. Достала спиртовую салфетку и тёмно-синий фломастер. Смело притянула к себе палец Кристины (эй-эй!), открыла салфетку, вытерла поверхность прибора и пальца и нажала фломастером.
– Ай! – крикнула Кристи.
– Ты что это творишь? – я бросился к Алёне.
Та только удивлённо хлопала длинными ресницами над большими изумрудно-золотыми глазами:
– А чего творю? Мутаген измеряю, как обычно. Ты-то чего кричишь?
Макс хмурился:
– Алёна, ты хорошо обеззаразила прибор и палец?
– Конечно, я все уроки проходила и помню наизусть!
– Ты уверена, что это не измеритель глюкозы? У моей двоюродной сестры есть такой, чтобы уровень сахара в крови контролировать.
Алёнка вздохнула:
– Уверена, уверена. А так-то измерители мутагена из глюкометров и сделали, докрутили по необходимости.
Прибор запищал, девчонка отвлеклась, поднесла синий фломастер к глазам. И тут изумруд зрачков Алёны почти полностью утонул под золотом. Алёнка подняла глаза и уставилась на Кристи, потом сглотнула и медленно, сбиваясь, словно увидев перед собой привидение, выдала:
– Ты что… Ты это как? Ты чистая? Совсем, что ли, чистая? Но ведь так уже не бывает! Не бывает так-то уже…
16
Солнце прокусило облака и вылилось на клумбу. В этом ярком луче цветы стали ещё контрастнее, сочнее, живее, а вот Научный словно резко состарился. Пыльные, местами выбитые окна, выщербленные стены все в граффити: «Всё зря», «Вы нас подвели», «Наука – зло!». Кусты под окнами первых этажей… А ведь никаких кустов там не должно быть, даже траву регулярно косили. Высокие деревья кое-где доставали до третьего этажа, царапались в грязные окна. Подул ветер, и ветки застучали в стёкла, словно когти, требовательно, даже угрожающе. Но как, как такое возможно? Мы зашли вечером в чистый, закрытый, современный НИИ, который обходил охранник. Что же могло случиться за несколько часов?
Я посмотрела на ребят – их одежда была испачкана. Серые мазки состарили вещи – такие появляются, если нечаянно обтереться о побелённую стену-пачкуна или шкаф, пыль с которого давно не вытирали. Очень давно.
Парни сгрудились вокруг Алёнки, они выясняли, что такое «чистый». Девочка достала новые спиртовые салфетки и по очереди уколола каждого фломастером «глюкометра». Алёна волновалась.
– Так-то выходит, вы все чистые! Нет в вас ни капли мутагена! Но не бывает так, не бывает!
Ренат стукнул себя тыльной стороной ладони по лбу и артистично застонал:
– Ты объяснить можешь по-человечески?
– Издеваешься? – неожиданно обиделась девочка. – Раз чистый, будешь унижать?
Я тут же вспомнила, как Ренат размазал меня в школе, когда я выронила сосиски, и симпатия к парню, которая вдруг стала наполнять меня, сразу исчезла. Я сделала шаг в сторону, ближе к Максу. С ним надёжнее. Максим заметил, повернулся, улыбнулся.
– Почему унижать, ты о чём? – неожиданно растерялся наш дерзкий Ренат. – Мы в реале тебя не понимаем, что за чистый – нечистый, мутагены? Ты вообще из какой школы? Может, у вас какой-то уникальный биологический проект?
– Или мы просто попали в ролевой квест, – хихикнул Кирилл. – К толкиенистам там, хоббиты, орки, маги…
– Тогда уж не волшебство, а что-то про биологию и мутации, постапокалипсис, – возразил Макс, – вроде игры The Last of Us[13]. Той, где грибы в людей вселились.
Я встряла в разговор:
– Ребят, вы оглянитесь – какая игра? Посмотрите на Научный – он такой старый, заброшенный. Как такой эффект смогли бы сотворить за несколько ночных часов. И зачем? Кто бы вообще разрешил?
Все замолкли, растерянно рассматривая НИИ.