Я не стала уточнять, чем орудовал Мишка, вдруг это мне придется не по вкусу. Но зато спросила:
— А этот парень тоже мент?
— Может, и мент, но документов у него с собой никаких. Только мобильник и органайзер, в котором какие-то записи. У ментов бывают мобильники?
— Только когда они работают на бандитов, — твердо заверила я Маришу. — Если каждому менту давать по мобильнику якобы для служебного пользования, то наше государство разорится на оплате разговоров, а оно и так с трудом концы с концами сводит. Пошли к Мишке, он там что-то нервничает.
Мишка и в самом деле нервничал. Потому что вряд ли человек в нормальном состоянии будет бегать вокруг помойки, удовольствия при этом не испытывая. То есть я хочу сказать, что если уж бегать, так хоть кайф от этого ловить, а Мишке явно его трек не нравился, судя по багровым пятнам на лице, но он продолжал бегать как заведенный.
— Где Гришка? — набросился он на меня, стоило мне подойти поближе. — Я уже тут все обежал, куда он мог отправиться?
— Мишка, ты, что ли? — раздался удивленный голос из ближайшего бачка. — А я думаю, кто тут так мечется?
На бачке поднялась крышка, и оттуда высунулась бледная физиономия моего доктора.
— Вот хотел спрятаться получше, — кинув на меня застенчивый взгляд, пробормотал Григорий, а я поняла, что так просто мне от него теперь не избавиться. Если уж он ради того, чтобы мне угодить, готов по мусорным бачкам в своем новом костюме лазить, то это многое значит.
— Вылезай, друг, и пойдем отсюда, — протягивая ему руку, сказал Мишка.
— Вы кто, девушка? — удивился Григорий. — И где мой друг, который был тут секунду назад? — продолжал удивляться Григорий.
— Это он и есть! — очень довольный впечатлением, театрально произнес Мишка, на секунду приподнимая парик.
Григорий присмотрелся и неожиданно завопил:
— Ну ты даешь! Наряжаешься тут в бабское платье и счастлив, судя по роже. А ты вообще знаешь, что мне пришлось по твоей милости пережить?
— Знаю, но больше к тебе не придут, — пообещал ему Мишка. — Ты с завтрашнего дня уходишь в отпуск. Отдохнуть тебе не помешает, видишь, какой ты бледный, выглядишь плохо и глаза безумные.
Григорий как раз в этот момент выбирался из бачка, и вид у него был и в самом деле далеко не блестящий, но со стороны Мишки было просто бестактно напоминать ему об этом.
— Какой отпуск? Ты спятил? У меня завтра целый день расписан и послезавтра тоже. Да что там таить, у меня вся неделя занята.
— Ничего, встречи можно отменить, — хладнокровно решил за него Мишка. — Ты пойми, что я о тебе же беспокоюсь. Когда они узнают, что человек, которого они послали следить за тобой, вышел из строя, они еще пожелают узнать, как это получилось.
И конечно, не поверят в твою непричастность. А знаешь, как они поступают с теми, кто им насолил?
Судя по всему, Григорий знал. А Мишка тем временем продолжал свою увещевательную беседу.
— Тебе лучше отправиться с нами, — проникновенно ворковал он. — Ведь ты сам понимаешь, что до тех пор, пока все не прояснится, тебе не стоит быть одному. А все вместе мы быстро одолеем этих типов, и ты сможешь вернуться к своей работе.
Мне показалось, что я уже слышала нечто подобное, и, кажется, совсем недавно.
— Да ты и не будешь ее бросать! — неожиданно воскликнул Мишка, которого вновь что-то осенило. — Просто ты займешься своей работой в, так сказать, полевых условиях. У тебя будет великолепная возможность применить свои знания на практике, и оплачены твои услуги будут по самой высокой ставке.
Можешь мне поверить. Тебе предстоит вернуть память человеку. Что может быть почетней этого? И когда еще тебе представится такая возможность?
Кажется, сам он был без ума от своей идеи. Григорий же мрачно рассматривал свои ботинки и вдохновляться упрямо не желал. Тогда Мишка продолжил тактику запугивания. Он сказал:
— Знаешь, что они устроили Марише, которая вообще была ни сном ни духом и с которой мы не виделись и не переписывались, нельзя же считать перепиской то послание из тюрьмы, больше года назад?
Григорий не знал, и по его виду нельзя было с уверенностью сказать, хочет он это знать или нет. На всякий случай Мишка его просветил. Количество обнаруженных в Маришиной квартире трупов при этом увеличилось в четыре раза, а сама она стала выглядеть, как вконец распустившаяся особа, к которой мужики ходят просто табунами.
— А у меня невесты нет, — заявил Григорий, и опять было непонятно, то ли его сей факт радует, то ли, наоборот, огорчает.
Я бы на его месте радовалась. Кому приятно сознавать, что твоя неразборчивость в выборе друзей поставила любимого и ни в чем не повинного человека под удар оголтелых и способных на все бандитов?
— Ничего, им сгодится любой член твоей семьи, — с некоторым злорадством заверил его Мишка. — Они даже не пощадят твоей престарелой тетушки, которая, как я знаю, живет в Магадане. Им расстояние не помеха, руки у них длинные.
— Но за что? — жалобно простонал Григорий.
— Тетушка его доконала, — удовлетворенно прошептала мне Мариша на ухо. — Сейчас сломается.
Я удивленно на нее вылупилась, не в силах понять, чему она радуется. Мне лично казалось, что этот нытик в нашу компанию совершенно не вписывается. Григорий думал совершенно иначе, потому что он в рыданиях приник именно к моему плечу.
После того, как он пообщался с помойкой, это было не слишком приятно, но я мужественно терпела, внушая себе, что с детства после гайморита запахов не чувствую. Действовало слабо.
— Ладно, — неожиданно прекратив дрожать всем телом, в последний раз всхлипнул Григорий. — Отпуск мне не помешает. Правда, я намеревался провести его несколько иначе. Но приз мы разделим поровну. И тогда уж каждый из нас сможет отдохнуть, как он желает.
— Ну уж нет! — взвилась Мариша. — Мне чужого не надо. Ударяться в бега я тоже не собираюсь, хочу спать спокойно. Ни о каком дележе речи быть не может. Вернем все целиком.
— Ты хоть знаешь, на какую сумму могут потянуть те камешки? — насмешливо спросил у нее Мишка, до сих пор свято убежденный, что все в мире покупается, если только вовремя предложить нужную цену.
Но с Маришей он попал впросак. Маришины принципы не продавались и не покупались. Они только временами менялись, но деньги тут оказывались обычно ни при чем. Она твердо стояла на своем, угрожая в случае неповиновения тут же звонить Мишкиным дружкам и жаловаться. В доказательство того, что она не шутит, она размахивала той самой бумажкой, которую нам всучил нервный тип с Тверской. Бумажка произвела на Мишку сильное впечатление, он надулся и отказался разговаривать с Маришей до тех пор, пока та не образумится. Продолжаться это могло сколь угодно долго, упрямством бог Маришу не обидел.
Так и не придя к соглашению, ночевать мы отправились все в ту же квартиру, к ошпаренному Иннокентию, так как Григорий заявил, что для успешного сеанса, в ходе которого он постарается выяснить, куда Мишка запрятал камешки, и запрятал ли он их вообще, ему и пациенту потребуются полный покой и полумрак. Я пыталась его вразумить и твердила, что полумрак ему обеспечен уже прямо здесь, незачем для этого тащиться через весь город. А что касается тишины и покоя, то богемная среда, к которой явно принадлежал Иннокентий, и покой после одиннадцати вечера явления несовместимые, а значит, опять же незачем ехать к Иннокентию. Если он надеется найти там идеальное место для сеанса, то здорово ошибается. Но рассказ про утреннее приключение Иннокентия в ванне сильно взволновал Григория, и он твердо настаивал на том, чтобы как можно скорее осмотреть место происшествия.
Дверь нам открыл сам хозяин. Сначала на его лице отразилось недоумение, по мере узнавания нас с Маришей оно сменилось легким отвращением, которое вышло из разряда легкого в тот момент, когда он увидел Мишку, который по-прежнему разгуливал в парике, платье и на шпильках. Иннокентий разглядывал Мишку довольно долго, и отвращение на его лице все усиливалось и усиливалось. Наконец он произнес:
— А эта откуда?
При этом он всем своим видом показывал, что уж эта особа порога его дома не переступит ни за какие коврижки. Шутка Мишке не приедалась, и он попытался состроить глазки Иннокентию. На лице последнего промелькнул настоящий ужас, и он сделал попытку захлопнуть дверь перед нашим носом.
Мариша, видя, что дело может обернуться плохо, резво сорвала парик с Мишкиной головы и воскликнула:
— Это же Мишка!
Облегчение, которое появилось было на лице Иннокентия, быстро сменилось откровенной паникой.
— Неужели и ты тоже решился на это? — с дрожью в голосе спросил он у Мишки и грустно добавил:
— Я этого не переживу.
— Переживешь, — утешил его Мишка. — Позволь представить тебе еще одного моего друга. Он просто мечтает познакомиться с тобой и твоей ванной.
С этими словами он выпихнул из-за своей спины застенчиво прячущегося там Гришутку, который от смущения начал быстро краснеть всей шеей. Глаз у Иннокентия при виде его загорелся, и он воскликнул:
— Наконец-то в нашей компании появился приятный человек! Как я рад!
После этого, обвив обалдевшего Григория руками за плечи, он увлек его в глубь квартиры. Последнее, что до нас донеслось, было:
— Ах, мой милый, ведь я могу так вас называть, не правда ли, если бы вы знали, как тяжело жить в обществе людей, которые совершенно чужды вам!
Но в тот момент, когда я увидел вас, я понял, что мы будем очень-очень счастливы вместе. Позвольте показать вам квартиру. Это вот ванная.
Нас он предоставил самим себе, всецело посвятив свое время развлечению нашего доктора, который был от этого далеко не в восторге и к тому же постоянно путался в шароварах, которые ему субсидировал Иннокентий, пока основательно пропахшая трехдневной картофельной шелухой и селедочным маслом одежда Григория сушилась на веревочке после стирки. Иннокентий же заливался соловьем и звал нас всех ужинать в ресторан, поглядывая при этом главным образом на доктора и делая нам выразительные жесты, приказывая остаться дома.