– Глазастый, – усмехнулся Никифор. – Насчет патронов, пожалуй, договоримся, но вот бензин… Если пулемет свой прибавишь к золоту, то, пожалуй…
И тут снаружи раздался тяжелый звон. Тоскливый такой, с надрывом, будто недалекий колокол заранее звонил по погибшим, которые пока что были еще живы.
Кузнец же замер, будто окаменев, при этом предупреждающе подняв руку – стой, мол, не шевелись. Ну, я и стоял, пока в колокольном звоне не обозначилась пауза.
– Семнадцать, – побледнев, произнес Никифор. – Семнадцать скведов. Те, выжившие, вернулись с подмогой. Столько еще не было. Это же целая армия мертвой плоти, которую они поднимут с самой глубины. Саму землю поднимут, в которую тысячелетиями мертвые ложились. Я слышал о таком. Если появилось более двенадцати скведов – это смерть для любого города, для любой крепости…
– Ну ты это, хорош хоронить себя и родичей заранее, – сказал я, хотя самому от таких речей стало как-то не по себе. – Надо самим глянуть. Может, звонарь ваш упился, забрался на звонницу, и сам себе концерт устроил.
Кузнец посмотрел на меня, как на умалишенного, после чего покачал головой.
– Это конец, чужак. Всем. И тебе тоже. Лучше было бы тебе обогнуть Новгород и ехать себе восвояси. А теперь вместе с нами погибнешь очень плохой смертью.
– Может, ты и прав, – пожал я плечами. – Но это не значит, что теперь надо сесть посреди склада и ждать, пока нас накроет ни пойми чем. Пошли на стены, поглядим, что там за сборище скведов по наши души приперлось… На тебе мой ПКМ, замаялся я с ним таскаться. Если это реально скведы, он тебе пригодится. Если нет – думаю, мы с тобой сторгуемся, и все равно пулемет твоим будет. Так что забирай, и возвращать не надо.
Я, конечно, храбрился, подбадривая поникшего кузнеца и себя заодно. Когда кому-то пытаешься настроение поднять, и самому вроде как не так страшно. А причина для страха была, причем нехилая…
На стенах столпились практически все жители Кремля, но свободных мест было предостаточно – битва с порождениями Последней Войны нехило подкосила население крепости. Мы поднялись по всходам – я с «Валом» на изготовку, Никифор – с пулеметом наперевес – подошли к зубцам… и замерли, пораженные открывшейся картиной.
Оно стояло на широкой площади, раскинувшейся напротив главных ворот Кремля. Проломившее асфальт огромное дерево, состоящее из шевелящихся щупалец. А вокруг этого жуткого живого дерева разливалось холодное, призрачное сияние, окутывало его словно облаком, состоящим из жидкого стекла.
Я на глаз прикинул расстояние – метров сто пятьдесят, не больше. По идее, слившихся в экстазе скведов можно было бы из чугунных пушек расстрелять. Глядишь, и разворотили бы жуткое дерево из щупалец.
О чем я и сказал Никифору.
– Бесполезно, – покачал головой кузнец. – Они специально поближе к воротам из земли вышли. Обернулись какой-то гадостью, которую ни ядром, ни пулей, ни огнем не взять. Они так Старую Руссу с землей сровняли, один парнишка только до нас оттуда добрался живым и смог рассказать, как пал город. Бились русичи страшно, но все в землю легли, когда выросло возле их укреплений большое дерево скведов. Вернее, земля людей поглотила. И нет от этой напасти спасения. Смотри, чужак, вот оно, начинается…
Да, это действительно было жутко…
Везде, куда не кинь взгляд, шевелилась трава, трещал и ломался асфальт, качались и падали деревья, которых более не держала ожившая земля. Из нор в ужасе лезла наружу всякая живность – стальные сколопендры, черви толщиной в руку, жуки величиной с ладонь, похожие на миниатюрные танки с ножками… Но сейчас эти мутанты сами были жертвами взбунтовавшейся земли, и, не зная куда бежать, лишь метались из стороны в сторону…
А колышущаяся земля тем временем выталкивала наружу обломки древних костей, которые тут же начинали обрастать грязью, комьями глины, ошметками мертвечины, что валялись тут и там после прошлой атаки. И вот уже стоит, покачиваясь и тупо вертя подобием головы жалкая пародия на человека. И лезут, вырастая на глазах, из беспалых рук ее желтые костяные мечи…
– Реконструкция по скелету, – произнес я слова одного ученого, услышанные как-то на другом конце земли по радио. – Слепки. Этим вашим скведам достаточно кусочка кости, чтобы по нему воспроизвести из подручных средств все остальное, а потом подкорректировать в соответствии со своими нуждами.
Подошедший Степан с «калашниковым» на плече, посмотрел на меня удивленно, покачал головой.
– Мудрено ты говоришь, гость, непонятные слова произносишь. Но, что бы ты не говорил, время слов прошло. Настало время умирать. Скоро скведы наберут полную силу, земля поднимется не только за стенами, но и внутри Кремля. И тогда нам ничего не останется, как драться с землей перед тем, как лечь в нее. Странно, правда?
Действительно, странно. И страшно. Кошмарные муляжи вырастали прямо из земли один за другим. Вернее, они и были ею. Почва, в которой некогда разложились закопанные в ней тела, странным образом хранила информацию об этих трупах. А пучки щупалец сумели вытащить эту информацию и сделать из нее кошмарное оружие.
Между тем слепки уплотнялись, все больше становясь похожими на людей, как похожи на нас мертвые манекены, повторяющие человеческую анатомию. Только, в отличие от них, земляные слепки были живыми – во всяком случае, казались таковыми, ведь и кукла, которую дергают за ниточки, тоже кажется живой.
Их становилось все больше и больше, уже и свободного места нет возле крепости, все занято этими тварями, карикатурно похожими на людей…
Степан с ужасом смотрел на происходящее, губы его при этом шевелились. Я услышал шепот:
– И создал господь бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою[3]…
– Не богохульствуй, – сплюнул Никифор, отводя назад затворную раму пулемета. – Сравнил божье творение с этой мерзостью.
Слепки между тем начали движение. Они неторопливо шли вперед, цепляясь метровыми когтями друг за дружку, и перестук костяных клинков, торчащих из конечностей этих тварей, заполнил всё вокруг… Уже можно было различить детали. Они и вправду были похожи на ожившие манекены: вместо лиц слепые маски без намека на эмоции. Правда, при этом сохранились некоторые черты тех, с кого скведы лепили свои куклы. Понятно было, кто мужчина, кто женщина, а кто – подросток, едва вошедший в силу. Детей и животных я не заметил. Видимо, скведы реконструировали лишь тех, кто представлял для них интерес в качестве бойца.
– Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся, – продолжал бормотать Степан, тем не менее, снимая с плеча «калашников». – Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие[4].
– Ну, понятно, заклинило, – бросил Никифор. – Ладно, ближе к делу оклемается. Пора.
И вскинул пулемет, который, по моему разумению, вряд ли чем мог помочь против земляной армии, которая с минуты на минуту должна была ринуться на штурм. Пока что слепки напоминали сонных мух, одурманенных дымом костра. Но что-то мне подсказывало – вялость эта временная. Сияние вокруг сборища скведов становилось все нестерпимее, и чем сильнее полыхало их силовое поле, тем быстрее двигалась армия слепков.
Но тут случилось неожиданное.
– Погоди, – сказал я, кладя руку на плечо Степана. – Побереги патроны, они еще пригодятся. Мне.
– Что?
Кузнец, прервав молитву, удивленно посмотрел на меня.
И невольно прищурился.
Из-под отворота моего камуфляжа бил свет, словно под ним горел очень яркий фонарик. Артефакт, который дал мне Перехожий, вновь сиял, причем гораздо сильнее, чем до этого в руках князя. Я так и не спросил у братьев, как к правителю Новгорода попала пластинка с отверстием под загадочный артефакт, но сейчас это было и не важно. Гораздо важнее было то, что я знал теперь.
Это знание пришло ниоткуда, как порой ни пойми с чего появляется уверенность в том или ином, беспричинная, но твердая, как камень, пока что не разбившийся о еще более твердую преграду. Я понимал, шанс разбиться и в прямом, и в переносном смысле гораздо выше и реальнее, чем эта моя уверенность. Но, с другой стороны, это был шанс. Пусть мизерный, но уж лучше его отработать, чем стоять на стенах в ожидании, пока тебя покрошат когтями страшные порождения скведов.
– Действуем быстро, – сказал я, забирая у Степана автомат – он так обалдел от этой моей уверенности, что даже не сопротивлялся. – Вы сейчас предупредите пушкарей, чтоб были наготове, после чего откроете ворота.
– Че-го??? – вылупился на меня Никифор.
– Чего слышал. Или можете подождать с четверть часа и превратиться в бастурму вместе с остальными жителями города. Всё, я пошел. Действуйте.
И ринулся вниз по всходам.
Когда меня вели к княжьим покоям, я успел заметить, куда загнали мой байк – в длинное одноэтажное кирпичное строение неподалеку от ворот. Ума не приложу, на кой оно было нужно, но возле него даже в такое сложное время торчал охранник – долговязый, жилистый отрок годов восемнадцати от роду. Жилистый, прыщавый и оттого очень злой и ответственный, что было на его лице написано аршинными буквами. В руках отрок держал короткое копье, причем держал уверенно. Похоже, не только днем, но и ночью с ним не расставался. Ладно.
Бежать пришлось недалеко. Метров двести вдоль стены, на которой замерли жители Новгорода. Кто-то морально готовился умереть достойно, в бою, кто-то молился, а некоторые просто застыли на месте, пораженные невиданным зрелищем. Вот и хорошо. Меньше внимания будет ненормальному, который вместо того, чтобы на стене стоять, готовиться, молиться, цепенеть и т. д., несется куда-то, словно наскипидаренный конь.
А бежать следовало поскорее, так как по моим расчетам слепки скведов уже к крепостному валу подошли, вот-вот начнут лезть наверх по спинам друг друга. Им лестницы не нужны, так взберутся, друг по дружке. Хрен ли им, не чувствующим боли и эмоций? Земля и есть земля, мертвая и бесчувственная, хоть и кажется живой со стороны.