– Послушай, – сказал Креншоу, высвобождая когти из одеяла. – Я не могу уйти, пока не помогу тебе. Правила придумываю не я.
– А кто тогда? – удивился я.
Креншоу уставился на меня глазами, похожими на два кусочка зеленого мрамора. Он положил передние лапы мне на плечи. От него пахло мыльной пеной, кошачьей мятой и ночным океаном.
– Ты, Джексон, – сказал он. – Ты придумываешь правила.
Где-то вдалеке завыла сирена. Я показал на окно:
– Мне не нужна ничья помощь. И уж точно не нужен воображаемый друг. Я больше не маленький ребенок.
– Что за чушь! – обиделся Креншоу. – Это все из-за того, что я зашипел на эту вонючую собаку?
– Нет.
– Нельзя ли подождать хотя бы до утра? Сейчас воздух прохладный, а я только что принял пенную ванну.
– Нет.
Тук-тук-та-та-тук.
– Джекс? – позвала сестра. – В коридоре так пусто и грустно одной…
– Иду, Робин, – отозвался я.
Уголком глаза я заметил, что на подоконник запрыгнул лягушонок. И коротко, нервно квакнул.
– У нас гость, – сказал я, указывая на лягушонка. Может, если я отвлеку Креншоу, он уйдет. – А ты знал, что у некоторых лягушек очень большая длина прыжка? Все равно что человеку перепрыгнуть футбольное поле. Лягушки – изумительные прыгуны.
– И изумительно вкусные ночные лакомства, – промурчал Креншоу. – Если так подумать, я совсем не прочь угоститься маленькой амфибией.
Было видно, что в нем проснулся хищник. Его глаза превратились в темные омуты. Спина изогнулась. Хвост начал дергаться из стороны в сторону.
– До свидания, Креншоу, – сказал я.
– Хорошо, Джексон, – прошептал он, не сводя взгляда с лягушонка. – Твоя взяла. Я пойду немного поохочусь. Я, в конце концов, ночное создание. А ты тем временем поработаешь.
Я скрестил руки на груди:
– Над чем именно?
– Над фактами. Ты должен сказать правду, мой друг…
Лягушонок резко шевельнулся, и Креншоу, повинуясь инстинкту, застыл на месте в полной охотничьей готовности.
– Над какими фактами? Сказать правду кому?
Креншоу оторвал взгляд от лягушонка. Он посмотрел на меня, и, к своему удивлению, я увидел в его глазах нежность.
– Тому, кто важнее всех.
Маленький гость соскочил с подоконника в ночную темноту. Одним гигантским прыжком Креншоу последовал за ним. Когда я подбежал к окну, я увидел лишь расплывчатое черно-белое пятно, мелькнувшее в залитой лунным светом траве.
Я ощутил примерно то же, что ощущаешь, когда в холодный день снимаешь с себя колючий свитер, – тогда чувствуешь облегчение от того, что наконец избавился от жаркой одежды, но невольно удивляешься, как же на самом деле холодно.
Семнадцать
Робин ждала меня в коридоре, сидя на полу по-турецки. Ее плюшевый броненосец Фрэнк лежал у нее на коленях.
Я взял ее за руку и отвел в спальню. Радужный ночник отбрасывал на потолок разноцветные полосы. Мне бы тоже хотелось, чтобы в моей комнате был такой, но я никогда не говорил об этом вслух.
– Я слышала, как ты разговаривал, – сообщила она, забравшись под одеяло.
– Иногда я говорю сам с собой, – улыбнулся я.
– Это как-то не очень нормально, – зевнула Робин.
– Да, – сказал я и подоткнул ей одеяло. – Не очень.
– Ты обещал почитать мне про Лила, – напомнила сестра.
А я надеялся, что она забудет.
– Ага.
– Книжка в пакете с моими памятными вещами.
Я сунулся в пакет из коричневой бумаги. Лысая кукла, торчащая из него, уставилась на меня пустыми глазами-бусинками.
– А ну подвинься, – велел я сестре.
Робин освободила мне место на матрасе.
Я раскрыл книгу. Страницы были мягкими, а обложка – потрепанной.
– Робин… – начал я, – к тебе когда-нибудь приходил воображаемый друг?
– То есть невиденный?
– Невидимый. Да. Вроде того.
– Неа.
– Что, серьезно? Никогда-никогда?
– Неа. У меня же есть настоящие друзья – Ласандра, Джимми и Кайл. И Джош, когда он не дуется. С ними мне не надо никого придумывать.
Я пролистал книгу.
– А если ты, ну, одна? – Я ненадолго замолчал. Я сам точно не знал, что именно хочу спросить. – Когда, допустим, у тебя в гостях нет никого из друзей, а тебе очень нужно поговорить с тем, кто тебя выслушает. Даже тогда нет?
– Неа. – Сестренка улыбнулась. – Потому что ты-то у меня всегда есть.
Мне было приятно слышать от нее такое. Но все же это был не вполне тот ответ, на который я надеялся.
Я открыл первую страницу:
– «Вот тот дом. Дом на 88-й Восточной улице. Сейчас он пуст…»
– Как наш, – перебила Робин. – Хотя мы живем в квартире.
– Точно.
– Джекс? – тихо сказала Робин. – А ты не забыл, как мы жили в мини-вэне?
– Неужели ты это помнишь? Ты же была совсем маленькой.
– Вроде помню, но не совсем. – В руках Робин плюшевый Фрэнк исполнил на одеяле несколько танцевальных па. – Но ты мне рассказывал об этом. Вот мне и интересно.
– Интересно что?
Фрэнк сделал кувырок назад.
– Интересно, станем ли мы опять жить в машине. Как мы тогда будем ходить в ванную и туалет?
Я не верил своим ушам. Робин еще совсем ребенок. Как она смогла понять так много? Неужели шпионила за родителями, как и я?
Робин шмыгнула носом. Вытерла глаза Фрэнком. Я понял, что она тихо плачет.
– Я… Я скучаю по моим вещам и не хочу жить в машине, где нет горшка, а еще мой живот все бурчит и бурчит, – прошептала она.
Я знал, что ей сказать. Ей нужно было услышать факты. Что у нас проблемы с деньгами. Что нам, вероятно, придется съехать из квартиры. Что, возможно даже, мы снова поселимся в мини-вэне. Что очень может быть, что ей придется попрощаться со всеми своими друзьями.
Я обхватил Робин рукой и крепко обнял. Она устремила на меня внимательный взгляд. Глаза ее блестели.
Ты должен сказать правду, мой друг.
– Да не смеши меня! – воскликнул я. – Мы не можем жить в машине. Где тогда мы будем хранить фруктовый лед? К тому же Арета с папой храпят как ненормальные.
Робин посмеялась, но совсем недолго.
– Не переживай ты так, сестренка. Все будет хорошо. Обещаю. А теперь давай-ка вернемся к Лилу.
Робин еще раз шмыгнула носом. Кивнула.
– О, послушай-ка смешной факт о крокодилах, – предложил я. – Ты знала, что они не могут высунуть язык?
Робин не ответила. Она уже крепко спала, тихо посапывая.
А я вот совсем не мог спать. Я был слишком погружен в воспоминания.
Часть вторая
Картофельное пюре нужно, чтобы его всем хватило.
Иллюстрации Мориса Сендака
Восемнадцать
Думаю, человек становится бездомным не сразу.
Мама как-то рассказала мне, что денежные трудности будто подкрадываются к тебе тайком. Сказала, что это похоже на простуду. Сперва у тебя просто першит в горле, а потом появляются головная боль и, может, небольшой кашель. И вот ты уже лежишь в кровати, громко кашляя, а вокруг высятся горы бумажных платочков «Клинекс».
Может, мы и впрямь стали бездомными не за одну ночь. Но ощущение было именно такое. Я заканчивал первый класс. Папа болел. Мама потеряла работу учителя. И вдруг – бац! – мы уже больше не живем в симпатичном домике с качелями на заднем дворе.
По крайней мере, таким я запомнил это событие. Но как я уже говорил, память – странная штука. Можно подумать, у меня в мыслях тогда было что-нибудь вроде: «Эх, как же я буду скучать по моему дому, по этому району, по друзьям, да и по всей моей жизни».
Но я помню только, как думал о том, как же весело будет жить в мини-вэне.
Девятнадцать
Мы переехали в мини-вэн сразу после того, как я окончил первый класс. Не было никаких громких заявлений, никаких прощальных вечеринок. Мы просто оставили все, как оставляешь свою парту в конце учебного года. Ты все с нее убираешь, а если что и забудешь – несколько карандашей, например, или старый тест на правописание, – то особо не переживаешь. Потому что знаешь, что новый ученик, который сядет за эту парту следующей осенью, наведет здесь порядок.
У родителей не так уж много вещей, однако они все равно умудрились забить ими наш мини-вэн до отказа. Из окна было почти ничего не видно. Я решил положить свой рюкзак и подушку последними. Я пристраивал их на заднем сиденье, как вдруг заметил кое-что странное.
Щетка заднего дворника работала, хотя день был солнечный. Никакого дождя, никаких облаков – ничего.
Она ходила туда-сюда. Туда-сюда.
Родители вместе с Робин еще паковали всякую всячину в доме. Я был совсем один.
Туда-сюда. Туда-сюда.
Я присмотрелся. Дворник был длинным и ужасно пушистым.
Он куда больше походил на хвост, чем на дворник.
Я выскочил из машины и обежал ее сзади. Увидел на крыле вмятину, оставшуюся после того случая, когда папа, дав задний ход, врезался в продуктовую тележку у большого супермаркета. Увидел наклейку для бампера, которой мама прикрывала вмятину. На ней было написано: «ПРОПУСКАЮ ДИНОЗАВРОВ».
Я увидел дворник.
Но он не двигался. И не был пушистым.
И в ту же секунду я почувствовал, что что-то вот-вот изменится, как чувствуешь, что пойдет дождь, еще задолго до того, как первая капелька упадет тебе на нос.
Двадцать
Заполнив мини-вэн вещами, мы встали около него. Занять место в машине никто не спешил.
– Почему бы мне не сесть за руль, Том? – предложила мама. – Утро у тебя выдалось не из легких.
– Я отлично себя чувствую, – твердо сказал папа. – Как огурчик. Что бы это ни значило…
Мама посадила Робин в детское кресло и пристегнула, мы забрались в мини-вэн. Сиденья нагрелись от солнца.
– Это всего на несколько дней, – сказала мама, поправляя солнечные очки.
– Максимум на две недели, – добавил папа. – Ну, может, на три. Или на четыре.