I
Город вокруг казался ему темным и мокрым, пустым каким-то. В автобусе Олег задремал, и только на улице возле дома, окончательно проснувшись, понял, что он уехал, что больше никогда не увидит свою мать, свой город. Он вспомнил жуткую сцену в самолете, вспомнил иссеченное лицо Анны… В горло вдавился тугой ком, но он и тут не заплакал. Вошли в подъезд. В подъезде было гулко, полутемно и тоже пусто. Отец открыл почтовый ящик. Звякнула крышка. Отец держал в руке неприятного вида официальный конверт.
— Извещение! — сказал он и помахал конвертом.
— Какое извещение? — спросил Олег.
— Здесь написано, что наша мама умерла… — весело сказал отец и, смутившись, добавил: — В общем, ничего опасного…
— На каком этаже наша квартира? — спросил Олег.
— На седьмом! Но лифт, наверное, не работает. — Алан Маркович нажал красную кнопку, вделанную в бетон. Кнопка засветилась. Загудел мотор. — Ты смотри-ка, поедем…
Что-то скользнуло в воздухе — что-то прохладное, несущее странный неприятный запах. Олег резко повернул голову. Лампочка в подъезде горела только одна, над самой дверью, и по кафельным стенам покачивалась ее жидкая желтая тень. В глубине темной лестницы над первым пролетом он отчетливо увидел легкую детскую фигурку. Лифт с грохотом остановился, отец распахнул железную дверцу. Мальчик из темноты сделал странный знак. Только несколько минут спустя, уже находясь в квартире, Олег понял, что тот показал ему «нос» и дразнил издали.
Они поднялись наверх. В квартире за неприятной зеленой дверью звонил телефон. Алан Маркович отдал саквояж Олегу и быстро вошел. В темноте он что-то опрокинул и тут же схватил трубку:
— Алло! Градов!
Размахивая своим портфелем, Олег вошел в квартиру. Темнота пахла пылью и въевшимся сигаретным дымом, пролитым супом и коньяком. Уже зная, что комнат здесь две, мальчик один за другим нащупал выключатели и везде зажег свет, даже в туалете и в ванной.
— Вы могли меня предупредить! — раздраженно сказал отец в телефонную трубку. — Я вообще не понимаю, в какие ворота идет игра…
Присев на табуретку в середине замусоренной маленькой кухни, Олег прислушался. Микрофон в аппарате был мощный, и в общем-то можно было без труда разобрать слова.
— Мы и сами не знали, что она… — оправдывался знакомый голос. — Они нас не предупреждают.
— Но можно было хотя бы предположить?
— Можно, можно… — сказал Кириллов. — Мы и предположили. Но, увы, предположили мы, когда самолет был уже в воздухе. Алан Маркович, а вы не могли бы чуть-чуть поподробнее рассказать, что там произошло?..
Желтая занавесочка на кухонном окне была полуоткрыта. На улице светало. Гасли фонари. Олег смотрел на чужой город и пытался представить себе, какой теперь будет его жизнь. Наверное, она будет унылой и скучной, эта жизнь. И наверное, она будет совсем недолгой.
— Да-да, — сказал Кириллов. — Совершенно новые данные. Ничего подобного мы не фиксировали. Видите ли, Алан Маркович, мне кажется, это не наши…
— В каком смысле?
— Не наши — в смысле, не наши. Это что-то у вас. У вас там.
— Где у нас там? Что вы мне голову морочите?
Помолчав, Кириллов сказал:
— По-моему, ваше появление кому-то сильно не нравится. По-моему, вас хотят… — Он сбился и пробормотал, извиняясь: — В общем, вы должны быть осторожнее.
И тут отец заорал. Олег даже улыбнулся, даже встал со своей табуретки и приложил ладонь к холодному стеклу, накрывая половину неприятной картины города.
— Вы просите меня передать отчет!.. Вы позволяете лететь вместе со мной этому существу… А где, где Арина Шалвовна? Или на нее вы тоже пришлете извещение о смерти?.. Как это у вас — «несчастный случай в стационаре»?
— Арина Шалвовна здесь, — смущенно сказал Кириллов. — Рядом со мной. Собственно, у нас и возникли сомнения, когда мы ее нашли. Алан Маркович… — он опять сделал паузу, — хотите с ней поговорить?
В трубке зашуршало, треснуло, и раздался голос Арины:
— Это ты, Алан?
Всматриваясь в светлеющий город, Олег продолжал улыбаться. Первое, что он увидел, — это полупрозрачный грязный красный флаг, свисающий с крыши приземистого деревянного домика внизу, потом трубу, из которой струился дымок. Маленькие окошки освещены, и по грязным желтым стеклам прыгают разлапистые тени. Встряхнул головой — и нет ни флага, ни домика с трубой, а на его месте стоит мокрый от росы неприятный железный гараж.
«И здесь живут мертвые, — понял он, — будет и здесь хорошая компания…»
В портфеле Олега в специальной коробочке была приготовлена рассада — несколько цветочных луковиц. Он взял их тайно от всех, непонятно на что рассчитывая, но цветы растут долго.
Порывшись в кармане брюк, Олег нашел несколько сухих лепестков и один из них приложил к ноздрям. Сильно вдохнул. Гараж не исчез. Два совершенно разных здания занимали одно и то же пространство. Дым из трубы пошел сильнее. Дверь открылась, на крыльцо вывалился огромный пьяный мужик в тельнике и широченных коричневых галифе. Мужик был босой и явно принадлежал к какому-то совершенно другому столетию.
Напрочь позабыв об отце, о происшедшем в самолете, о матери, которую он никогда больше не увидит, Олег смотрел в окно. Удивляло не присутствие мертвых — удивляло, что их совсем мало. Отсюда был виден только один дом и еще один бревенчатый угол — довольно далеко справа, прямо посередине шоссе. Живые шли на работу: мелькали бледные лица, портфели, застегивались на ходу плащи. Мертвых же почти не было видно.
— Извини, даже хлеба нет! — распахивая холодильник и громыхая дверцами шкафов, сообщил отец. — Пойдем позавтракаем в столовой. — Он повернулся к мальчику. — Как?
— Ну и что он сказал? — спросил Олег.
— Кто?
— Кириллов. Что он вам сказал?
Сделав вид, будто что-то увидел в глубине буфета, Алан Маркович, не желая отвечать, стал вынимать тарелки и ставить их на стол.
— Я просил передать маме, чтобы позвонила, — наконец сказал он. — Для них это практически бесплатно. Позвонит — сможешь с нею сколько угодно разговаривать.
«С мамой разговаривать… Сколько угодно… — Олег вдруг испытал острый приступ тоски. — С какой мамой?.. — Он ничего не сказал, но послушно оделся и пошел за отцом. — С какой… С той мертвой, что осталась в городе?.. Или с той девочкой? — Он отчетливо понял, что ничего ему не надо, а надо найти здесь, в городе, ту маленькую свою маму, ту девочку. И понял уже через минуту: — Ничего не получится… Потому что она умерла взрослой!»
II
За большими стеклами уличного кафе сияло солнце. Потянувшись за горчицей и непроизвольно посмотрев против света, Алан Маркович на миг ослеп. Он вытер слезы и вспомнил, что так ни разу и не заглянул в саквояж, не вынул, не просмотрел проклятый отчет, хотя собирался сделать это еще в самолете. Мальчик стоял рядом, с удовольствием уничтожая уже вторую порцию сосисок. Почему-то он улыбался.
«А вообще, разве должен ребенок все время улыбаться? — подумал Алан. — Хорошо ли это? Что я вообще знаю о детях? Что я вообще знаю о своем сыне, кроме того, что зовут его Олег и что мать его формально умерла?.. — Вспомнив лицо Марты, он и сам улыбнулся: Марту вспоминать было приятно. — Ну, ничего, наверное, она сегодня позвонит… У них это дешево, у них это просто… Они во мне заинтересованы. Несчастные покойнички!»
— А сосед у вас симпатичный! — сказал вдруг мальчик, вытирая салфеткой пальцы.
— Какой сосед? — удивился Алан.
— В тельнике такой, под красным флагом живет. Или вы его не видите? Ну конечно. Вы его никогда не видели, хотя дом прямо под окнами. — Олегу очень хотелось хоть чем-нибудь уязвить этого своего отца, и он пытался изобразить полную наивность. — По-моему, следует познакомиться.
— Погоди, а ты видишь?
— Конечно.
— Погоди, а здесь сейчас, вот здесь рядом кто-то есть? — Хорошее настроение было уничтожено, Алан Маркович неприязненно озирался. — В кафе?
Блестели чисто вымытые пластиковые столики, их заливало солнце. Выпуклым зеркалом сверкал огромный титан, и рядом с титаном, глядясь в него, задумчиво красила губки молодая толстая буфетчица. Больше никого в кафе не было.
— Людей нет.
— А не людей?
— Вот! — сказал Олег. — Дерево!..
— Где? — Дрогнувшей рукой Алан Маркович провел по воздуху.
— Елка! Да я пошутил… Пошли домой. Нет никакой елки.
«Зря я над ним издеваюсь… Зачем я? — думал Олег, аккуратно размещая свои вещи в шкафу. — Мне с ним жить. И что в нем плохого? Если б я ему сказал, что в этом кафе на самом деле посередине стола торчит, он бы, наверное, умер… Нужно сегодня посадить цветы. Найти какой-нибудь горшок и посадить. — Он вынул и приоткрыл коробочку, луковицы были на месте. — Ни слова больше ему не скажу. Пусть думает, что я его люблю!»
Диван был почти такой же, как дома, и простыни пахли так же, как дома, свежие и холодные. Алан Маркович постелил Олегу в комнате, названной про себя детской, и мальчик, взглянув немного испуганными глазами и объявив, что вовсе не хочет спать, тем не менее моментально уснул. Алан Маркович тоже прилег. Он подумал, что хорошо бы Олега сразу пристроить в школу, что нужно что-то изобретать, чтобы объяснить отсутствие Арины: нельзя же, действительно, вот так сразу про несчастный случай. Улетели вдвоем, а вернулся он один. Очень это нехорошо пахнет. Но, так ничего и не придумав, заснул.
За окнами было еще темно, когда снова зазвонил телефон.
— Кто это? — спросил Алан, сняв трубку.
— Это я, Марта!
— Здорово, что ты позвонила… Олег очень ждал…
— Ты радио слушал? — спросила Марта.
— Нет, я спал. А что?
— Нам отсюда трудно что-то понять, — сказала Марта. — Но нам кажется, вам угрожает серьезная опасность. Слушай и не перебивай. Только что объявили по радио, что ваш самолет… Самолет, на котором вы летели… Его перегоняли на запасной аэродром, и он сгорел в воздухе.
— С людьми?
— Там был только экипаж. Алан, пожалуйста, вспомни: кроме вас был в самолете кто-нибудь еще? Это очень важно. Был кто-нибудь рядом с креслом в тот момент, когда…
— Да.
— Ты знаешь этого человека?
— Нет. Это старушка врач… — Почему-то Алан Маркович смотрел в окно, где за стеклами неторопливо всплывали в нарастающей темноте звезды. — Ты считаешь, с ней нужно связаться?
— Не знаю… — вздохнула Марта. — Мы не знаем… — Она помолчала. — И нам кажется, что возникают новые проблемы…
— Я все сделаю! — сказал Алан. — Знаешь, Марта… Я…
— Знаю!.. Не говори ничего… Я все знаю… Все, что ты хочешь сказать.
— Что же я хочу сказать? — почти устыдившись этой вспышки сентиментальности, спросил он язвительно. — Что?
— Понимаешь… Иногда мы можем связываться с будущим по телефону. И ты мне все это скажешь. Потом… — Она опять помолчала. — Не обижайся, я тоже очень хочу тебя видеть…
— Все вернулось? — спросил он с неожиданным волнением. — Ты знаешь, я вынул из почтового ящика извещение о твоей смерти!..
— Знаю! — не оставляя выбора, устало вздохнула она.
— Хорошо! Я понял. Я обязательно тебе все скажу… — согласился Алан. — Потом!
Пока он по всей квартире искал телефонную книгу, улыбка не сходила с его губ. Нашел в детской комнате под магнитофонными пленками, стер пыль. И вдруг будто опомнился. Неприятное ноющее чувство, похожее на страх, одолело Алана Марковича. Он посмотрел на спящего Олега, подумал, как подло было не разбудить мальчика, когда звонила его мать, — теперь уже непонятно, позвонит ли она еще. Быстро нашел номер справочной Аэрофлота. Он легко туда дозвонился и без труда узнал как имя старушки, так и ее домашний телефон. Он застыл над телефонным аппаратом, почему-то не решаясь набрать номер. По ощущению, в квартире находился кто-то еще. Кто-то, кроме него и Олега. Кто-то посторонний.
«Она звонила в будущее, — подумал он, пытаясь устранить, нейтрализовать неприятное чувство. — Она говорила со мной. И мы уже пришли к какому-то другому решению — там, в будущем…»
Проснувшись, Олег сразу вспомнил, где он и что произошло. Он поднялся с дивана и заглянул в комнату отца. Алан Маркович сидел с телефонной трубкой в руке. Сделав над собой заметное усилие, набрал номер.
— Герда Максимовна? — сказал он. — Герда Максимовна, сегодня утром… мужчина и мальчик в самолете… Вспомнили?
Олег смотрел на отца.
— Еще была девочка… — донесся до его слуха отдаленный голос из динамика.
— Она у вас?
— А почему это вас интересует?
Лицо Алана Марковича резко побледнело. Некоторое время он дышал в трубку: похоже, не мог придумать, что соврать. Потом сказал:
— Все это очень сложно объяснить…
Саквояж стоял в коридоре под вешалкой. Как был брошен утром, так и стоял. Олег, стараясь не привлекать к себе внимание отца, неслышно прошел в прихожую и взял саквояж. В своей комнате, поставив его на стол, он щелкнул замочками.
— Герда Максимовна, прошу вас, поймите, все это крайне опасно, — доносился до слуха возбужденный голос отца. — Что-то еще произошло? — спросил он с тревогой в голосе. — Вы слышали про наш самолет? Радио сегодня слушали?
Перед глазами Олега мелькнула тень. Пальцы застыли на теплых металлических замочках. По другую сторону стола стоял мальчик. Тот самый, что показывал ему «нос» утром в подъезде.
— Там ничего нет! — сказал мальчик. Теперь его можно было хорошо рассмотреть — самый настоящий оборванец: траур под ногтями, немытая голова, ботинки на ногах разного цвета и, кажется, разного размера.
— А ты откуда знаешь?
Мальчик дернул худым плечиком.
— Так, — сказал он. — Знаю… Просили передать!
— Кто просил?
Но мертвец уже исчез, только чуть колыхнулась занавеска и свет фонаря на миг закрыла прозрачная тень, будто мелькнуло мимо окна большое темное стекло. Отец, оказывается, стоял рядом и тихонечко заглядывал через плечо. Олег повернулся.
Нужно было что-то сказать в свое оправдание, и он сухо спросил:
— А я завтра иду в школу?
— В школу? Не знаю… Нужно позвонить. Вряд ли завтра… — Алан взял саквояж и понес его в свою комнату. Щелкнули замочки. — Господи… — сказал он. — Как же мне это все надоело!
Вещи в саквояже были целы, только все они были покрыты неприятной теплой слизью. Вынув бинокль, Алан Маркович долго протирал окуляры кусочком замши, потом взял испорченное полотенце и отнес в ванную. Бросил в таз. Только после этого решился — вытащил папку с отчетом. Отчет был цел. Красиво отпечатанные листочки лежали тоненькой стопочкой. Алан Маркович не заметил, что отпечатанный текст полностью изменен.
— Так когда же я пойду в школу? — повторил свой вопрос Олег. Он подошел к окну и посмотрел на бревенчатое строение под красным флагом внизу на улице. Из трубы валил густой дым с искрами, окна были освещены. — Когда?
«Наверное, тот мальчик из этого дома… Какой он все-таки грязный… Наверное, лет десять ему, не больше… Дурачок. Но саквояж-то тут при чем? Нужно спуститься во двор, пойти познакомиться… Только не сейчас — ночью. А то если меня кто из живых увидит, подумают, что я сошел с ума… Решат, будто я разговариваю с запертым гаражом. А то еще подумают, что я хочу его взломать и украсть машину… Самолет разбился… Нет, не разбился — кажется, сгорел в воздухе… Это тоже странно. Должны были сгореть мы, а сгорел пустой самолет».
Двери во всей квартире все так же были распахнуты, Олег прислушался — отец снова набрал номер.
— Валентин, ты знаешь, я сына привез, а мне завтра на работу, поможешь? — спрашивал отец.
Второй голос в трубке звучал так сильно, что и в двух метрах от аппарата ясно различались слова.
— Ну, ты, Алан, да… Не виделись, между прочим, года полтора. А ты с места в карьер…
— Два года.
— Ну, тем более. В общем, приводи его завтра. Сразу и на урок. Документы как-нибудь задним числом оформим. А что у тебя с голосом?
Алан Маркович снова ощутил чье-то неприятное присутствие в квартире. Он кашлянул и, заставив себя приободриться, отвечал:
— Устал. Я только что из командировки вернулся. Послушай, Валя, заходи завтра вечером. Посидим, коньячку выпьем…
Алан вытащил папку, положил ее перед собой и открыл. Щелкнул выключатель, вспыхнула настольная лампа. Олег слышал и как отец переворачивает странички, и как потом он зло выругался, и как опять затрещал диск телефона.
— Чего вы еще от меня хотите? — вместо «алло» спросила на том конце старуха.
— Вы слушали радио? — сказал отец.
— Нет! — Судя по голосу, ей было вовсе не до посторонних разговоров. — Я прошу вас, позвоните завтра. Я занята. Нужно же совесть иметь!
— Хорошо, — согласился Алан. — Не вешайте трубку. Одну секунду… — Он никак не мог найти подходящих слов.
Алан старался не смотреть на мальчика, не думать о нем. Он хотел объяснить этой женщине, что положение очень и очень серьезное, что с этим не играют, что все это крайне опасно, и не знал, с чего начать. После длинной паузы он сказал:
— Вы должны это знать. Наш самолет… Самолет, на котором мы с вами утром прилетели, разбился.
— Простите, не пойму я вас что-то. Какой самолет? — удивилась проклятая старуха.
— Его перегоняли на другой аэродром, — сказал он. — Возгорание в воздухе. Пассажиров на борту не было — только экипаж. Все пятеро погибли. Вы слышите меня? — Но в трубке уже подпрыгивали неприятные звонкие гудки. — Дура старая!
Сверху из окна Олегу хорошо было видно, как подъехала к дому желтая милицейская машина. Странно… Машина никаким боком не относилась к миру мертвых. Дверь отворилась, и на крыльцо выскочил все тот же мальчик. Фары погасли. Потом погас ближайший фонарь, и в наступившей темноте машина вдруг загудела.
III
Быстро неслись облака. Ветер сносил с верхушек деревьев остатки желто-красной листвы, но внизу ветра не было, только кружились, медленно кувыркаясь, и падали на школьный двор листья. Они лепились к проволочной ограде, к деревянным, сырым после ночи столбам волейбольной площадки. Ни сетки, ни мяча — только унылые почерневшие столбы. Вокруг сплошной серый бетон и блеск жестяных карнизов. Олег носком ботинка поддел кленовый листок и слегка протащил его по асфальту.
— Вот, возьми на всякий случай, — сказал Алан Маркович, протягивая Олегу ключ от квартиры. — Иди в класс. Ничего не бойся. Завуч — мой школьный приятель, я договорился…
— Хорошо!
Крыльцо школы было почти такое же, как и там — далеко дома, но почему-то оно казалось серым и низким. Подхватив пустой отцовский дипломат, в котором лежали только три тетради и авторучка, Олег, нарочито подволакивая ноги, поднялся по этим чужим ступенькам.
— До вечера! — крикнул отец, но мальчик даже не обернулся, только брезгливо дернул плечом.
Он умышленно тянул время и спокойно шел по коридору, когда звенел звонок и все бежали в классы занимать свои места. Как сторонний наблюдатель, он пытался сравнивать, и сравнение, конечно, выходило в пользу его старой школы. Меньше суеты, совсем другое настроение. Мальчик с минуту постоял перед дверью своего класса на втором этаже и только потом постучал.
— Градов? — Учительница была высокая, тощая, в уродливых круглых очках. Скрюченной рукой она без конца оправляла узкий бордовый жакет. — Проходи… Садись. Пожалуй что вот сюда, на первую парту! Чтобы тебя видно было… Ребята, это ваш новый товарищ. Олег Градов.
— У меня нет учебников! — сказал Олег, вовсе не желая садиться на первую парту.
— Не беда!.. — Учительница, напоминающая Анну лишь цветом своего жакета, поискала глазами в классе. — Тогда сядешь к Мусиной. Мусина, поможешь?
— Конечно, Надежда Владимировна… — Девочка вскочила и поманила Олега пальцем. При этом она противно улыбалась. — И даже с удовольствием.
Это был урок математики. Минут через десять Олег понял, что материал ему знаком. Он легко мог решить любую задачу, но его не спрашивали, а эта нахальная, с румянцем во всю щеку Мусина все время подсовывала учебник, комментируя что-то шепотом.
— Да знаю я… Мы это проходили… — наконец не выдержав, прошептал он в ответ. — Скажи, какой следующий урок?
— Физика. Ты любишь физику? — У нее был горячий мокрый шепот, от которого неприятно заныло в ухе.
— Люблю… Люблю… Отвяжись ты!
Никто к Олегу пока не привязывался — ни учителя, ни ученики, и на физике ему стало смертельно скучно. Эту тему он проходил еще год назад. Он смотрел в окно на голые, теряющие последнюю листву черные осенние деревья, смотрел, как ветер закручивает белые спирали облаков, смотрел вниз, на школьный двор, вперед, на одинаковые серые и сырые башни городской застройки… И вдруг, вспомнив, сунул руку в карман и достал лепесток.
— Что это у тебя? — спросила настырная Мусина.
Олег приложил лепесток к ноздрям.
— Дай посмотреть… — Девочка протянула руку, и он чуть отодвинулся. — Ну, ты чего?
Черные скелеты деревьев дрогнули и вмиг покрылись зеленой листвой. У Олега даже закружилась голова. Панорама за окном резко преобразилась. Из бетонных башен теперь криво торчали какие-то гнилые балки, на крышах тут и там проступили островки разноцветной черепицы… Черные закопченные трубы… Какое-то белье… Какие-то разномастные флаги… Все вперемешку. Город как бы существовал сразу в нескольких временах со всеми их атрибутами.
— Дай! — Мусина схватила лепесток и поднесла его к губам.
— Дура! — сказал рядом знакомый голос.
Учитель физики, пожилой сгорбленный субъект в коричневом костюме, что-то показывал на схеме и стоял к ним спиной. Олег увидел рядом с собой знакомую грязную физиономию.
— Ой… — сказала блаженным голосом Мусина, отнимая руку от лица. — Девочки, вызывайте «скорую помощь»…
— Нанюхались? — спросил оборвыш.
Олег приложил палец к губам, показывая девочке, что отвечать нельзя. Та посмотрела на него круглыми глазами, чуть подумала и, кивнув, уткнулась в учебник.
— А что, у вас живые с мертвыми вместе учатся? — одними губами спросил Олег.
— Нет! — сказал оборвыш — кроме Олега, никто в классе, конечно, его не слышал. — У нас вообще нет для мертвых никакой школы… У нас свобода!
— Слушай, не мешай… — попросил Олег. — Я вечером к вам зайду, ладно?
После уроков Мусина, естественно, потребовала объяснений. Она не понюхала лепесток, а только приложила к губам, поэтому ее видение продолжалось недолго и было как вспышка. Олег хотел ускользнуть, но девочка догнала его у самой ограды и крепко взяла за руку.
— Что это было? — спросила она жестко. — Наркотик? Я никому не скажу, Градов. Что это было?
— Хочешь еще? — издевательски поинтересовался Олег.
— Не знаю… Может быть… Нужно подумать. Принеси немножко завтра!
— Принесу! — обещал Олег. — Только молчи.
IV
В ярком солнечном свете деревянный дом под красным флагом был почти не виден. Напряженно вглядываясь в металлически поблескивающий гараж внизу под окном, Олег смог различить только зыбкую колышущуюся тень. Зато с наступлением сумерек гараж уплывал в темноту под разбитым фонарем, а дом, наоборот, обретал свои естественные четкие очертания; даже искры, вместе с черным дымом вылетающие из трубы, поднимались так высоко, что почти достигали жестяного края окна.
Дома, в родном городе, все было не так: все здания там, как и люди, пребывали в равном положении и путались только во времени. Никакой дискриминации! А здесь о мертвых, похоже, совсем не думают. Кажется, даже никто и не знает об их существовании рядом. Размышляя на эту тему, Олег прилег на свой диванчик. Пытался читать, но читалось плохо: мешала мысль о том, что хорошо бы сейчас не лежать вот так без толку, а спуститься во двор и познакомиться с обитателями сруба. Отец возился в своей комнате с какими-то бумагами; он был сильно расстроен и за вечер не проронил ни одного слова.
«Но если живые не думают о мертвых, — размышлял Олег, механически перелистывая страницы, — то мертвые-то о живых думают… Они и не могут иначе. Если живые не видят почти ничего, то мертвые видят и то и другое… И все во власти живых! — Он вспомнил, как беспомощны умершие, как неприспособленны, беззащитны и нелепы, и даже улыбнулся. — Только живые могут что-то строить и что-то менять. Но получается, что именно мертвые знают, что нужно делать! — Он еще подумал, что это чем-то похоже на симбиоз безногого и слепого: когда безногий сидит на плечах слепого и говорит, куда нужно поставить ногу. — Но если безногий сидит на плечах слепого, а слепой даже не знает об этом, не слышит его, а только чувствует лишний вес и инстинктивно пытается избавиться от него, сбросить с плеч?.. Если слепой считает себя зрячим? Может, им нужна помощь? А что, если меня и Анну именно для этого сюда и отправили?»
Постель под ним не прогнулась, но воздух от его присутствия наполнился движением и запахом. Мальчик в рваной тельняшке сидел на диване в ногах Олега и прикладывал палец к губам. Глаза его заговорщически блестели.
— Я сам собирался к вам зайти, — прошептал Олег. — Ждал, когда совсем стемнеет.
— А все-таки почему ты меня видишь? — спросил мальчик.
— Умный! Что в саквояже не так, ты знаешь, а почему я тебя вижу, не знаешь?
Мальчик смутился.
— Если хочешь к нам зайти, возьмешь ключ. Он слева под второй ступенькой вашего подъезда.
— Какой ключ? — удивился Олег.
— От гаража. Неужели непонятно? Чтобы к нам войти, тебе придется открыть гараж. Ты же живой, забыл? Ты же лбом стукнешься… И шум будет! — Он не сдержал улыбки. — Заходи через час. Чаю попьем.
Было слышно, как отец резко отодвинул бумаги; кажется, одна из них с шелестом полетела на пол. Он прокашлялся и стал кому-то звонить, но, набрав номер, тут же повесил трубку, потому что на лестничной площадке ударил железом лифт и в дверь позвонили. Послышались голоса. Это был школьный завуч. Алан заглянул в комнату к Олегу. Мальчик притворился спящим, и он закрыл дверь.
— Боится? — спросил неопрятный призрак.
— А ты бы на его месте?
— Не знаю… В общем, ждем тебя через час… Ключ под ступенькой, постарайся не опаздывать.
И он исчез, шагнув к окну и смешавшись с колышущейся шторой. Какое-то время Олег лежал на спине. Голоса из соседней комнаты доносились глухо — почти ничего нельзя было разобрать, но все и так понятно: во-первых, водку пьют, а во-вторых, отец пытается рассказать о том, что с ним произошло, и, похоже, занудно — от начала до конца. Потом зазвонил телефон. Дверь открылась, отец заглянул в комнату сына и показал ему на телефонный аппарат.
— Сними трубку, это по твою душу.
— Кто?
— Девочка какая-то. — Глаза отца были пьяными и мокрыми — неприятные глаза. Он их сразу отвел.
— Это Мусина! — сказал голос в трубке. — Градов, ты меня слышишь?
— Чего ты хочешь?
Она помолчала, потом сухо спросила:
— Градов, это были какие-то наркотики?
— Нет!
— Ну хорошо. Предположим, я тебе поверила… Но тогда что это было?.. — Она опять помолчала. — Я, между прочим, кое-что видела, не сбрасывай со счетов, Градов. Если не скажешь, я на тебя настучу.
— А если скажу?
В соседней комнате с неприятным скрипом подвинули стул, и отец почти крикнул:
— Мне никто, никто… понимаешь, никто не верит!.. Они спрашивают, куда я дел Арину Шалвовну, и улыбаются так, будто что-то понимают… Идиоты!
В голосе отца было столько отчаянья, что мальчику на миг даже стало его жалко.
— Если скажешь, там посмотрим! — вздохнула Мусина.
— Ты сейчас можешь выйти из дома? — спросил Олег.
— Попробую. А зачем?
— Ты видела мой дом?
— Ну!
— Минут через сорок подходи к подъезду, я кое-что тебе покажу. Придешь?
— Ладно! Только без липы… А то настучу, сказала.
— Не беспокойся, все честно, — обещал Олег. — Без липы. Я сам пока не все понял.
Оставалось еще время, и, лежа на спине, подложив руки под голову, Олег вновь прислушался к разговору за стеной:
— Тебе все равно никто не поверит… — говорил завуч. — Как ни крути… Это выглядит, как бы тебе помягче…
— Бредом сумасшедшего?
— Да… Бредом… Плесни-ка еще по одной.
— Ты тоже мне не веришь?
Было слышно, как булькнула бутылка, как водка наливается в рюмки.
— Я знаю тебя слишком много лет, Градов. Что ты сошел с ума, я допустить если и могу, то с трудом. Но то, что ты рассказываешь, при всем уважении, извини, никак…
— Никак!.. — вздохнул отец. — Ладно… Но если допустить, что все это существует? — Минутная пьяная пауза была мучительна. — Скажем, на абстрактном уровне. Что бы ты мне посоветовал? Что бы ты сделал на моем месте?
Завуч довольно долго молчал, потом сказал:
— Если допустить… То, во-первых… — Он опять надолго замолк. — Во-первых, существуют, вероятно, какие-то специальные службы. Ну кто-то же занимается у нас аномальными явлениями. Какая-нибудь комиссия, какой-нибудь дурацкий комитет… Нужно пойти туда, там они только тем и заняты, что проверяют подобные сумасшедшие вещи. А во-вторых, я бы взял с собой туда эту женщину… «крепу», как ты ее называешь. В качестве доказательства, чтобы сразу в психушку не упекли.
— Крепы они! — вздохнул отец. — Крепы! Они не склоняются!
Вероятно, отец неаккуратным движением пролил водку, и квартира наполнилась острым запахом. Стараясь не шуметь, Олег оделся и вышел на лестницу, очень осторожно притворив за собою дверь. Запах водки сбивал. Пришлось лишний раз понюхать лепесток, чтобы видеть все ясно. Он спустился по лестнице. На небе вспыхивали, выплывали новые звезды. Дул ветер. Во дворе никого не было. Олег наклонился, сунул руку под вторую ступеньку, поводил ладонью в бетонной щели, нашел, что искал, и, зажав в кулак, выдернул.
— Ну и что ты хочешь мне показать? — спросила Мусина — она неожиданно подкралась сзади и хлопнула его по плечу. — Что это у тебя?
— На, понюхай! — Олег дал ей последний, почти раскрошившийся лепесток.
— Опять наркотики? — фыркнула она.
— Нет, не наркотики…
— А если я понюхаю, я увижу глюки? Как в классе, такие же? — Она все еще не решалась.
— Как хочешь! Либо я иду один, либо…
Он пересек двор, обогнул дом, Мусина следовала за ним, она что-то бормотала и, наверное, уже понюхала лепесток, потому что неожиданно всхлипнула.
— Ой-ей-ей… Чушь-то какая! — Голос у девочки был веселый. — Дичь какая, зеленая!..
Сверху, из окна, загадочный сруб был виден довольно ясно, тогда как вблизи его почти невозможно было рассмотреть. Ближайший фонарь не горел, но в белой жести гаража отражались другие, дальние фонари. Только тяжелые тени колыхались темным воздухом вокруг жестяных изломов.
— Ну и что дальше? — прошептала Мусина.
— Видишь? — спросил Олег.
— Может, и вижу… — Она помотала головой. — Будто и галлюцинация, и все настоящее…
— Все настоящее! Меня пригласили…
Он осторожно открыл навесной замок гаража, огляделся — во дворе никого не было, в окна тоже вроде никто не смотрел. Сунул замок в карман и потянул за металлическую петлю. Из гаража пахнуло теплом и бензином.
— Иди! — Он подтолкнул девочку, поставив ее впереди себя. — Иди… Я должен закрыть…
Дверь гаража, вероятно, была хорошо смазана: смыкаясь, металлические створки только потрескивали. И тут почудилось, что с высокого крыльца выкатились несколько сырых тяжелых поленьев.
При свете маленькой лампочки Олег увидел машину — стоящие над ремонтной ямой посреди гаража желтые «Жигули». На «Жигулях» синей краской было написано: «МИЛИЦИЯ». Бросилось в глаза, что левая фара разбита, а на желтой краске — черные разводы. Мусина, припав спиной к стене гаража, стояла не шелохнувшись.
— Вот это приключеньице! — сказала она шепотом. — А это что у них там?.. Не пойму… Самовар, что ли, ставят?
Олег протянул руку и провел пальцем по металлу. На пальце остался жирный след копоти.
V
Он хотел вернуться домой еще до того, как уйдет этот пьяный завуч, опасаясь, что отец хватится и поднимет никчемную панику. Олег следил за часами — большие ходики с кукушкой висели в углу напротив иконы, они громко и приятно тикали, но если бы не Мусина, то он бы наверняка упустил время.
Почувствовав себя довольно уютно, много лучше, чем среди живых, Олег пытался подстроиться, сориентироваться.
Дома каждый предмет занимал четко определенное место в пространстве и был одинаково видим что для живых, что для мертвых, здесь же все налезало одно на другое, и чтобы взять чашку с чаем, приходилось делать крюк рукой, огибая какой-нибудь грязный ремонтный ключ, лежащий на стеллаже. За столом, накрытым белой скатертью, собралась вся семья: бородатый отец — он говорил зычным басом, все время хохотал и нараспев читал Пушкина; мать — маленькая женщина в туго повязанном черном платке и платье до пят; какой-то молодой мужик с растрепанной, плохо растущей бородой — он все время глупо подмигивал Мусиной и пытался рассказать непонятную историю из своей жизни, но всякий раз сбивался; и маленький, уже знакомый оборвыш. Звали оборвыша Сергеем, он охотно и довольно внятно отвечал на любые вопросы.
— А почему других старых домов нет?.. Этот здесь, а другие где? — достаточно освоившись с ситуацией, спрашивала Мусина. — Должны же быть?
— Другие сгнили, их снесли бульдозером, а этот сгорел по злодейскому умыслу, — объяснил Сергей. — Если бы просто сгорел, тоже бы исчез! А поджег батя… — Он указал на бородача. — Молодец! Только сестры выскочить успели, вот их и нету! А мы, вишь, чаевничаем… — Он оскалился в грязной улыбке, желая напугать Мусину. — Призраки мы, убиенные! Он, прежде чем дом поджечь, всех нас топором покрошил, а потом и себя уделал.
«Странно, — подумал Олег. — Огонь вроде должен все полностью поглощать, а тут наоборот… — но Мусиной он ничего не сказал. — Нужно позвонить маме, спросить…»
— Точно, я подпалил! — пробасил бородач. — Из обиды и спьяну… Флаг красный на крыше видали? Из-за флага это… Невтерпеж под такой тряпкой жить… А они в спор, дурачье… — Он тяжело вздохнул. — Вот теперь и остались вечно под ней горевать!
— Завтра в школу пойдешь? — спросил Сергей.
— В школу? — удивился Олег.
— Завтра ребята из интерната будут. Они про тебя уже спрашивали…
— Какие ребята?
— Потом… Это я не должен тебе говорить. Потом, завтра узнаешь.
Уже на улице, куда его вытащила, неожиданно ухватив за руку, Мусина, уже заперев замок, Олег подумал, что как-то не вяжется со всем этим милицейская машина в гараже. Призрак не может вести машину — это во-первых, а во-вторых, она явно обгорела. Но сто лет назад — когда случился пожар — таких машин еще не делали.
— Ну как тебе компания? — спросил Олег, пытаясь отсчитать снизу свое окно и убедиться, что свет в его комнате не горит.
— Балдеж! — сказала Мусина. — Дай мне еще такой лепесток, а?
— Кончились! — растирая пыль между пальцами, сказал Олег. — Больше нет! И эти-то случайно сохранились… Цветы вырастить надо, тогда и лепестки будут…
— Цветы?
— Я привез луковицы. Хочешь, тебе отдам, ты и вырастишь, — это месяц.
— Все-таки это наркотик! — сказала она. — Но мне нравится… Давай выращу! Кстати, — спросила она, уже сделав несколько шагов и обернувшись, — а что за ребята? Что за интернат? — И сама себе ответила: — Все равно. Какая разница, если мы их не можем увидеть!
Олег как раз успел, проскользнув в свою комнату, лечь на диван, когда к нему, заперев дверь за завучем, заглянул отец. Будить он его не стал, только осторожно накрыл одеялом.
Утром перед школой Олег перетряс все свои вещи, все книги, но лепестков больше не нашел, ни одного. В школе ему выдали стопку новых, незнакомых учебников, и это несколько отвлекло его от грустных мыслей.
«Сегодня нароем земли и посадим луковицы, — думал он, перелистывая цветные рисунки и таблицы. — Две сам посажу, одну дам этой дурочке… Так надежнее!»
На четвертом уроке — кажется, это была география — Мусина резко дернула его за рукав.
— Смотри! — прошептала она.
За партами рядом с живыми колыхались отчетливые полупрозрачные тени. Лучи солнца, приглушенные шторой, проходили сквозь них, не искажаясь.
— А ты говорил, без цветов не получится.
— Я сам не знаю почему. А ты тоже видишь?
— Вижу… Только они неясные, не как вчера! А я их знаю.
— Знаешь?
Учитель обратил острие указки на Олега, и пришлось замолчать. Только на перемене Мусина смогла объяснить.
— Ну, не знаю, конечно, но ты понимаешь, есть такая страшилка. Давно уже говорят, что по нашей школе… и по другим… ходят мертвые детдомовские дети. В восемнадцатом году бандиты сожгли приют… Вот они и ходят…
VI
«Хорошо, хоть со школой решили как-то… — думал Алан Маркович, когда дверь за Олегом захлопнулась. Он стоял посреди кухни, пытаясь сообразить, что бы взять себе на завтрак. — Нужно было мне его покормить… Какой же я отец? Какой же я… если ребенка голодным в школу отправил! — Во рту после вчерашней выпивки здорово пересохло, и, набрав в стакан воды, Алан сделал несколько глотков. — Государственная комиссия по аномальным явлениям… — всплыло из вчерашнего разговора. — Конечно, как же я раньше не сообразил! Но одному туда идти… Нет! Нужно взять это… — при одном воспоминании об этом он почувствовал тошноту, но решение было принято. — Нужно позвонить… Я же давно решил… Я еще вчера решил… Чего тянуть! Пока шуточки, но рано или поздно меня и серьезно спросят, куда подевалась Арина Шалвовна…»
Прежде чем позвонить на работу и отпроситься, Алан бесцельно походил по квартире, постоял у окна. Блестящий металлический гараж внизу сильно его раздражал, раздражала и неестественная, картинная голубизна над городом.
— Людочка, — сказал он в телефонную трубку. — Кто-нибудь из начальства там есть?
— Это вы, Алан Маркович?.. Сейчас посмотрю. Соединяю.
— Алан? Что у тебя еще стряслось?
— Голова болит, — не смог он придумать ничего лучшего. — Если можно…
— День за свой счет?
— Ну!
— Нет проблем. Но, миленький мой, есть другая проблема.
— Какая? — В голосе своего начальника Алан Маркович уловил неприятную нотку и переспросил с волнением. — Какая еще проблема?
— Я вчера думал, ты шутишь… Но Арины Шалвовны действительно нет в городе. Ее, между прочим, родственники ищут. — После паузы он добавил: — Ты должен им объяснить…
— Что? Что объяснить? — почти закричал Алан.
Краем глаза он видел кусочек синевы за окном. И по этой синеве медленно-медленно двигалась, сверкала на солнце металлическая искра — фигурка самолета.
— Ну, я не знаю… С ней что-то случилось? Куда ты ее дел?..
От искорки самолета по небу тоненькой струйкой тянулся черный дым. Алан встряхнул головой — искра исчезла. Только синева и падающие листья.
В трубке раздалось отдаленное гудение, как бывает при междугородной связи.
— Ты слышишь меня, Алан Маркович?.. Все же хотелось бы знать, куда исчезла Арина… Скандал, между прочим, назревает.
— Да, действительно… — прозвучал, неожиданно громко вклинившись в разговор, такой знакомый женский голос. — Я виновата. Но Алан Маркович-то тут при чем?
— Арина Шалвовна?
— А вы думали, он меня зарезал и в лесу закопал?
— Конечно нет. Откуда вы звоните?
— Я опоздала на самолет. А следующего рейса просто не было… Погода, знаете ли, шалит… Что же, Алан, ты им не сказал?
— И когда вас ждать?
— Когда дождь кончится! — отрезала Арина.
— Ну так как насчет моего отгула? — спросил Алан.
— Конечно… — сконфуженно пробормотал начальник. — Если голова болит, конечно…
Когда он отключился, Арина Шалвовна сказала:
— Ты хоть сам-то понимаешь, что я не приеду?
— Почему не приедешь? — Алан все еще не мог собраться с мыслями.
— Тупой ты какой-то, Алан. Я не приеду, потому что я умерла от ожогов… Между прочим, на твоих глазах… — И, предупреждая его следующий вопрос, объяснила: — А в самолет вместо меня посадили крепа. Но дело сейчас не в этом. Послезавтра придет официальная бумажка, удостоверяющая, что я погибла во время пожара… Это тоже не важно… Важно другое.
— И что же?
Но ответил уже голос Марты.
— Алан, — позвала его бывшая жена — даже сердце заныло. — Ты слышишь? Алан, я подумала… — Она громко дышала в трубку. — Помнишь, ты хотел… ну, в общем, быть вместе?
— Я вроде еще не умер.
— Это неважно… В общем, ты уехал, и я подумала…
— Давай не будем сейчас об этом, — попросил он.
— Не будем… Слушай, мы тут проделали большую работу… И кое-что выяснили… — В трубке зашумело, голос почти исчез, и сквозь какофонию тресков и звона донеслось лишь: — Ты должен передать отчет! Алан… Отчет!
Довольно долго он неподвижно сидел с блаженной улыбкой на лице, потом увидел в зеркале отражение своего тупого счастливого лица и нахмурился.
«Отчет!.. Конечно… Валентин прав, нужно ехать в эту комиссию по аномальным явлениям… — Он снял с полки телефонный справочник и полистал. — Ага… — отчеркнул ногтем телефон. — Ничего им не скажу, узнаю только адрес и часы приема… Привезу Анну, привезу все, что осталось от отчета… Пусть сделают анализ слизи с моего саквояжа… И все. Остальное не мое дело. Пусть специалисты разбираются!»
Если бы Алан Маркович заглянул в эту минуту в комнату сына, то увидел бы, как одеяло на диванчике колыхнулось и из-под него медленно выползло и плюхнулось на пол полужидкое медузообразное тело, но он вообще ничего не видел: мысли о Марте вытеснили все остальное и не давали ему сосредоточиться ни на чем другом. Когда первая медуза вползла через порожек в открытую дверь комнаты, появилась и вторая — она будто соткалась на карнизе из солнечных лучей и, на миг уплотнив собою оконное стекло, тоже проникла в комнату.
Часы приема ГКАЯ (Государственной комиссии по аномальным явлениям) Алан Маркович узнал в течение минуты. Положив трубку, он задумался. Теперь следовало набрать номер старухи и попросить к телефону эту Анну.
«С часу до двух, — сказал он себе. — Время еще есть… Лучше прийти пораньше… Наверняка будет очередь сумасшедших…»
Правая рука Алана, которой он потянулся к телефону, показалась ему невероятно тяжелой — такой тяжелой, будто на нее положили большую теплую грелку, но он решил, что это явление чисто психическое — уж очень ему не хотелось звонить. Алан сунул палец в нужное отверстие пластикового диска, повернул. Но ничего не вышло. На палец нажали снизу, и так сильно, что он чуть не сломался. Удар по лицу — в лоб хлестнуло что-то невидимое, полужидкое. Алан вскочил. Небо за окном по-прежнему было пронзительно синим, но левая штора, вдруг как-то неестественно задравшись, закрыла его почти целиком. Затем штора на глазах стала скручиваться жгутом, и этот жгут, вытягиваясь в невероятно длинную руку, устремился к Алану. Алан отступил. Кольца, на которых висела штора, съехались вместе на круглом карнизе; еще один оборот жгута — и они стали лопаться и разлетаться по комнате.
— Ну и ну! — только и смог выдавить из себя Алан.
В мечущейся тени он различил легкие, почти невесомые фигурки. Штора сворачивалась не сама собою — ее будто выжимали, сорвав с карниза, двое призраков, выжимали с двух концов, как мокрую простыню. Алану бросилось в глаза, что оба они необычайно малы ростом.
— Вы не хотите, чтобы я звонил? — спросил Алан, щурясь — так легче было разглядеть невидимое — и одновременно пятясь к столу. — Чего вам надо?
Он обернулся на скрип и стук. Лежащая на столе авторучка медленно приподнялась, соскользнул сам собою листок бумаги, и, тяжело покачиваясь в воздухе, перо вывело: «ДУРАК!..» Тут же образовалась большая синяя клякса.
— Ну! Видали мы таких! — сказал Алан, успокаиваясь неожиданно для самого себя. — Что вы мне сделать-то можете?
«УБИТЬ ТЕБЯ МОЖИМ…» — вывела авторучка почему-то большими печатными буквами. Над столом Алан ясно различил полупрозрачный силуэт склонившегося над листом мальчика. Он даже почти увидел, как тот, выводя буквы, от напряжения высовывает язык.
— Не можим, а можем! — поправил Алан и, схватив на лету авторучку, перечеркнул неправильное слово, а под ним нарисовал лихую крупную двойку. — Вот так!..
Занавеска упала на пол. Солнце забрызгало комнату веселыми скачущими тенями. Алану показалось, что он слышит обиженное сопение. Оконное стекло чуть помутнело, и воздух в комнате будто просеялся через невидимую чистую марлю.
— Обиделся! — сказал довольно Алан Маркович, набирая номер старухи. — Молокосос!
— Слушаю! — послышался после нескольких длинных гудков незнакомый мужской голос. — Я весь внимание… — Голос был немолодой и бодрый.
VII
Призраки за партами больше не проявлялись. После школы Мусина зашла вместе с Олегом к нему домой и получила луковицу плюс строжайшие инструкции по соблюдению тайны и уходу за цветком. Отца дома не было. Олег собрался сделать уроки. Он разложил новенькие учебники и тетради в отцовской комнате, взял авторучку и тут увидел, что в кресле напротив сидит Сергей.
— Привет! — сказал Сергей.
— Почему я тебя вижу? — удивился Олег.
— Это довольно неудобно, — сказал Сергей. — У вас это называется — креп. Если не креп, то и не видно.
— Ты креп?
— Нет. Ты не понял. Мы же бесплотны. — Он показал крупные желтые зубы, двух из них не хватало. — Чтобы ты мог меня видеть, я должен стать креслом, в котором сижу, стать одним с ним существом. Вот смотри, — и он, изогнув свою руку на подлокотнике, изогнул и сам подлокотник, старая полировка затрещала, лак на ней полопался, и подлокотник вновь принял прежнюю форму. — Понятно?
— Креп — это другое! — сказал Олег.
— Я понял… Но такого у нас не бывает. Силы не те! Только небольшие предметы и очень ненадолго. Иначе потеряться можно месяца на два, а то и на полгода…
— Потеряться?
— Не быть… Сила кончилась — и тебя не стало… Пока новая не накопится. Ребята вон как старались сегодня, чтобы ты их увидел, а ты ослеп.
— Я увидел.
— Ну и как они тебе?
— Хорошие ребята. Они из сгоревшей колонии?
— Ну!
— И много их там?
— Триста человек… — Сергей с удовольствием закинул ногу в оборванном ботинке на край стола и закурил окурок сигары, щелкнув какой-то ненормально длинной спичкой о свою подметку. — И ни одного взрослого… Одни убиенные младенцы, — выпуская кольцами дым, сообщил он.
— А где взрослые?
— А они тупые. Как мой батя — ничего не понимают. Хочешь, пойдем сейчас? Тебя, между прочим, приглашали.
— Нет! Нужно уроки сделать… Отец будет беспокоиться… Завтра — можно. А где это?
— Тридцать километров. За кольцевой дорогой…
Сергей сидел напротив Олега, погрузившись в кресло.
Когда зазвонил телефон, он скорчил уморительную гримасу и грязным пальцем показал на зеркало. В зеркале Олег не увидел своего отражения и сразу догадался, что это значит.
— Не пугайтесь, пожалуйста! — сказал он в трубку.
— Чего я должна пугаться? — удивилась старушка на том конце.
— Значит, я ошибся! — сказал Олег. — Извините… Но по моим расчетам…
— Это Олег?
— Да!
— А папа дома?
— Папы сейчас нет. Он поехал вместе с Анной в министерство доказывать, что еще не сошел с ума.
— Что доказывать?
— Ну, что он не сумасшедший.
Он смотрел в зеркало. В зеркале отражались пустая комната, край коридора, край входной двери. Вдруг входная дверь открылась, и вошел отец. Он был бледен.
— Ну вот! — сказал Олег. — Я же предупреждал.
— О чем?
— А вы не видите?
— А ты откуда знаешь, что я не вижу?
— Это часто бывает. Ничего особенного. Просто зеркало имеет небольшое искривление. Если бы вы смотрели в бинокль, эффект был бы намного сильнее.
— Что это? — шепотом спросила она в трубку.
— Это будущее. Ближайшее. Тут разница вряд ли больше, чем на две-три минуты. Вы оказались в поле действия мертвых, вот и все!
Отец бесшумно двигался в зеркале. Он распахивал двери, нервничал, даже зачем-то заглянул в шкаф.
«А где же я в этом будущем? — подумал Олег. — Странно… — Часы в зеркале показывали половину одиннадцатого. В блестящем стекле отражалось то, что произойдет через несколько часов. За окном звезды, а на подоконнике — фонарный отсвет. — Куда же я делся? — подумал Олег. — Может, это другие сутки, другой месяц, другой год? Странно, а ведь это он меня ищет!»
VIII
Разговор получился длинный и на удивление спокойный. Егор Кузьмич, правда, часто прерывал Алана, заставляя что-то повторить или пояснить, а когда тот закончил, очень довольным голосом сообщил:
— Позавчера я бы вам не поверил. Ни единому вашему слову. А теперь вынужден признать, что ваше объяснение… как бы это вам… Скажем, самое логичное. И насчет ГКАЯ вы правы. Поедем. С двух часов, говорите, прием? Только Герду Максимовну, прошу, не беспокойте вы больше. А девицу — обещаю, я вам привезу. И ничего уж в ней такого ужасного. Я, по крайней мере, не замечал. Готовит хорошо, вежливая… Вот только с наглецой немножко: платья у моей старухи покрала. Но, с другой стороны, не голышом же ей в министерство ехать!
За такси платил полковник. Алан даже не успел достать деньги. Краем глаза он увидел улыбку Анны и поразился тому, что она вовсе не пугает и не раздражает его. Быть может, отношение переменилось еще и потому, что мысль о Марте так и не уходила, а эта Анна все-таки была принадлежностью того, другого мира, в котором жила и его жена. Втроем они вошли в высокие министерские двери. Если бы не Егор Кузьмич, вряд ли удалось бы продвинуться дальше отдела пропусков, но полковник моментально все устроил — у него и здесь оказался какой-то знакомый генерал.
— А что вы на меня так смотрите? — шепотом спросила Анна, когда они шли по длинному коридору.
— Как смотрю? — удивился Алан.
— Я кое-что помню, — прошептала Анна. — Там, в самолете, вы сказали, — она совсем понизила голос, — «выбросить это за борт». А «этим» была я…
Коридоры в ГКАЯ длинные, гулкие и без окон. Везде под ногами зеленая ковровая дорожка, над головой — горячие белые плафоны, а на стенах какие-то литографии: то горы, то альпийские луга. После того как в течение пяти минут трижды проверили пропуска, Егор Кузьмич сказал:
— А неплохо у них здесь все устроено! — Он со значением взглянул на Алана. — По-моему, через этакий-то кордон никакое аномальное явление не проскочит! Тепло живут, уютно. Как мы в авиаполку, когда самолетов не было.
— А вы летчик?
— Летал… Было дело… Двадцать лет, между прочим, в воздухе!
Здание, в которое они вошли, снаружи выглядело неприметно: небольшой четырехэтажный желтенький особнячок безо всякой таблички; бросались в глаза лишь аляповатые массивные ручки на высоких дверях. Но коридоры и переходы по коротким лестничным маршам были таким образом закручены, что создавалось впечатление лабиринта. Документы проверяли вежливые молодые люди. Через каждые пятьдесят метров стоял небольшой письменный стол, и за каждым столом — по молодому человеку в отутюженной черной тройке; под левой рукой у каждого из них отмечалось недвусмысленное вздутие.
— Вам в третью комнату, это направо по коридору, — сказал очередной из молодых людей, оправляя расстегнутый пиджак. — Поторопитесь, прием до восьми… — Он улыбался, этот молодой человек, как продавец в коммерческом магазине, — ослепительно и бездушно. — А там большая очередь.
За узкой полированной дверью оказалась обычная приемная. Приемная была действительно набита людьми. Здесь собралось, наверное, человек сорок. Алан Маркович разглядывал лица сидящих на банкетках посетителей, их бледные щеки, потные ладони, нехорошо поблескивающие глаза. Тут же за столом возле внутренней двери сидела секретарь-машинистка. Напомаженные щечки машинистки были похожи на свежие пряники, глазки жирно подрисованы. Егор Кузьмич отдал ей пропуска, она отметила что-то в журнале, а они устроились ждать на свободной банкетке.
Саквояж Алан Маркович поставил себе на колени. Было душно и, кроме множественного дыхания и редкого пощелкивания пишущей машинки, никаких звуков.
«Что я ему скажу? — представив себе лысого чиновника, сидящего за этой внутренней дверью, прикидывал Алан. — Нужно ведь как-то покороче сказать, четко, понятно. Нужно показать испорченный отчет… Саквояж…»
— Скоты! — тихо бросил Егор Кузьмич. — Морят людей в очереди… Аномальные явления… Зря… Зря мы сюда…
— А куда, вы считаете, нужно? — спросил так же тихо Алан.
— Ну, не знаю… В генштаб, что ли… Там тоже, конечно, одна извилина, и та от фуражки, но там быстро.
— Это для вас там быстро! — сказал Алан. — И какое отношение ко всему имеет генштаб?..
— Ну, я не знаю. — Полковник был уже изрядно раздражен. — Как-то можно все это привязать к вооружению… к шпионажу?
— К шпионажу — это как раз здесь! — сказал Алан. — А к вооружению как-то оно у меня не привязывается!
Лица посетителей блестели от жары. Установив саквояж на коленях поудобнее, Алан Маркович переключился на секретаршу: ни капельки пота на накрашенных щечках, длинные пальчики шелушат толстую кипу листов на столе. Ему показалось даже, что между листами под ее пальчиками мелькнуло что-то прозрачное, желеобразное, он даже прищурился, желая понять, что это было, но тут Анна схватила его за руку.
— Я не знаю, что произошло, — сказала она, — или, может быть, произойдет…
— Ты видишь что-то такое, чего не видим мы? — спросил, наклоняясь к ней, Егор Кузьмич.
— Кое-что вижу.
— С Олегом что-то? — спросил Алан. Он пристально смотрел на Анну. Та зажмурилась.
— Да!
— Следующий! — громко объявила секретарша. — Господа, не задерживайте… Следующий… Проходите, следующий, — у нее был высокий капризный голос, — не задерживайте очередь.
IX
Не став ждать медленно спускающегося лифта, Алан единым духом взбежал по ступеням, быстро, до боли в сердце. Открыв дверь, он облеченно вздохнул. Олег с книгой в руке лежал на диване.
— С тобой все в порядке? — спросил Алан.
— А что со мной должно быть не в порядке?
— Как в школе? — Он поставил саквояж на стол и стал медленно раздеваться.
— В школе хорошо. А ты съездил, отдал свой отчет?
— Отдал… — с неохотой сказал Алан. — Глупость какая-то выходит. Отдал и не знаю теперь, зачем это сделал.
— Наверное, не надо было отдавать?
— Наверное, не надо! Ужинать будешь?
— Буду! — Олег закрыл книгу и спустил ноги с дивана. — А почему дома такой разгром? Ты что, с кем-то бился?
И только тут Алан Маркович заметил, что штора аккуратно повешена на место — не хватает только одного кольца — стол вытерт, и вообще, в комнате полный порядок.
— Спасибо! — сказал он. — Да… Тут какие-то молодые люди грозились меня убить… В письменной форме даже!
— А ты?
— А я устоял! Кстати, мама утром звонила…
— Мама?
Случайно их глаза встретились, и Алан ощутил неловкость: ведь даже словом сегодня не обмолвился о сыне, ни звука не проронил…
— Телефон разъединило… — сказал он. — Собственно, мы толком даже ни о чем и не поговорили. Она только крикнула сквозь гудки: «Отчет!» — В раздражении он полным чайником хлопнул по зажженной газовой горелке. — Отчет, отчет! Ну, отдал я его, и что?
— Не туда отдал? — Олег своим спокойствием попробовал смягчить раздражение отца.
— А я не знаю. Представляешь, сидит за большим столом такая лысая крыса, ковыряет пальцами в узле галстука и говорит: «А вы уверены, товарищ? А вы уверены, товарищ, что все это вам не приснилось?» Анну даже и в кабинет не пустили. И саквояж не взяли.
— А Анна была с тобой?
— Ну.
— Как она?
— А ты знаешь, она интересная женщина, неглупая. Только она ничего не помнит, она и тебя, между прочим, тоже не помнит…
— Вообще ничего не помнит?
— Абсолютно. А в остальном — самый обыкновенный человек, без фокусов. Похоже, выбило из нее крепа и она все забыла. Это называется — амнезия.
— Значит, вы помирились?
— Не знаю… Мы, по-моему, и не ссорились! А что ты читаешь? — Алан взял с дивана книгу, но Олег мягким движением отобрал.
— Ерунду я читаю, совсем неинтересно!
— А знаешь… — расслабившись в кресле, сказал Алан, — может, плюнуть на все и вернуться туда, домой… Вместе вернуться… Что нам сделают, как считаешь? Отчет я передал. Все, что мог, как говорится, исполнил… Поедем?
Олег сидел за столом и на чистом листе той же самой авторучкой рисовал человечков, некоторое время оба они молчали, потом вдруг Олег спросил:
— А ты любишь ее?
— Кого? — не понял Алан.
— Нашу маму?
— Наверное… Хотя, знаешь, и без «наверное» люблю!
— Я хочу рассказать…. — начал Олег после очередной паузы. — Помнишь, мы ходили на телефонную станцию?
— Помню, и что там?
— Я тихонечко прокрался в одну из комнат и позвонил в прошлое, маме… Я спросил у нее… Она в прошлом была маленькой девочкой… Я спросил, ехать мне с тобой или нет… И знаешь, мы с мамой… ну, в общем, нельзя сказать, чтобы мы особенно дружили, — я не хотел уезжать совсем из-за другого… Но мне очень нравится, понимаешь, та маленькая девочка.
Алан Маркович смотрел на своего сына, рассеянно водившего чернильной авторучкой по листу бумаги, потом взглянул на звезды за оконным стеклом и совсем негромко сказал:
— Ну что же, Олег… Пусть так! Значит, мы с тобой любим одну и ту же женщину.
X
Вопросов никто не задавал, но Алан Маркович понимал, что их еще зададут, — слишком хорошо он знал свое начальство. Чтобы не вызывать лишних разговоров, он пришел за десять минут до начала рабочего дня, протер столешницу, протер влажной тряпочкой телефонный аппарат. От сладенькой улыбки секретарши Людочки его замутило. Все-таки странное существо человек: может иногда вынести чудовищную пытку, не сдрейфить перед каленым железом — и готов повеситься в общественном сортире, только бы не стать предметом банальных сплетен. А разговоры будут — куда от них денешься? Ему припишут и любовную связь с Ариной, и служебные злоупотребления, припомнят и пачку бумаги, унесенную домой два года назад, и многое другое. Закон простой: не лезь на глаза, а вылез — терпи. Он утешал себя тем, что отношения с сыном, кажется, налаживаются, что, оказывается, Олег уже совсем не ребенок, что он быстро и легко адаптировался к новой школе… Иногда он возвращался к мысли о том, что нужно все бросить и уехать… Туда, где могила жены, к Марте… Вернуться в маленький, отрезанный от всего мира город, битком набитый цветами и часами.
Глядя на замкнутые лица сослуживцев, на их стриженые затылки, на безобразные клипсы в ушах у женщин, на плиссированные юбки, на бездарные черные галстуки, вдыхая запах низкопробных мужских одеколонов и лаков для ногтей, он думал лишь об одном: для того, чтобы туда вернуться, нужно сначала умереть. Он думал о смерти и отбрасывал мысль о ней. Он все еще боялся смерти — по-детски, по-глупому, но боялся.
В течение часа его дважды вызывал начальник — пошла обычная работа, и ему даже показалось, что жизнь, словно в огромную серую воронку втягивается, в свой обычный график. Деловые телефонные разговоры были такими же бесцветными и постными, как техническая документация. Около двенадцати часов на его столе в очередной раз зазвонил телефон.
— Да! — сказал он в трубку. — Да, слушаю вас.
— Это Валентин. Алан, ты меня слышишь? — заговорил завуч с тревогой в голосе.
— Да! — устало отозвался Алан. — Слышу!
— Ты должен приехать!
— Куда? Зачем?
— Ты можешь приехать в школу прямо сейчас?
— Видишь ли, Валя, я вчера прогулял работу. И сегодня, пойми сам, как на меня посмотрят…
Было заметно, как секретарша Людочка старается скрыть свое любопытство — в эту минуту в офисе кроме них двоих никого не было — она усиленно делала вид, что целиком поглощена работой: сначала деловито порылась в ящике своего стола, затем с бешеной скоростью заколотила по клавиатуре компьютера. Она бы, пожалуй, и уши заткнула, если бы позволяли приличия.
— Олег пропал!
— Погоди… Что ты говоришь? Как это пропал?
Стук прекратился, пальцы Людочки зависли над клавишами: она боялась пропустить даже полслова.
— Если я скажу, ты мне все равно не поверишь. Это выглядит слишком идиотично.
— Говори, я поверю во все! — крикнул Алан. — Что с ним?
— Его увезли на пустой милицейской машине… Ребята говорят, Олег сидел на заднем сиденье, а за рулем — никого. Но есть еще одно обстоятельство… — Алан не перебивал, стойко выжидая каждую его тяжелую паузу. — Тут девочка одна, Лена Мусина. В общем, она утверждает, что Олег приносил в школу наркотики и давал ей понюхать. Ты, надеюсь, понимаешь, что это уже уголовка?!
— Какая еще уголовка!.. — не удержался Алан.
— На тебя уголовка, — сказал Валентин. — На меня уголовка. Это срок, Алан, срок, неужели непонятно?
— И что же, его прямо с урока увезли?
— Во время большой перемены. Ты приедешь?
— Да. Где там тебя искать?
— В учительской. У меня третья пара, но я ее кому-нибудь перекину.
Через полчаса, выскочив из такси, Алан Маркович вбежал в стеклянные двери школы и в полной тишине — шли уроки — помчался на второй этаж. Толкнул дверь учительской. Валентин сидел за своим столом и что-то писал.
— Приехал! — зло бросил он, не отрываясь от своей писанины. — Присаживайся, — и указал рукой на стул.
— Где она? — спросил Алан.
— Кто? — так же зло спросил Валентин и наконец поднял глаза.
— Девочка! Та, что говорила про наркотики…
— В соседней комнате сидит, — сказал Валентин. — Я ее на всякий случай с урока снял, — и язвительно добавил. — Надо же нам с тобой как-то выкручиваться. Вот, смотри! — Он при каждой фразе нервно хлопал ладонью по столу. — Незаконное посещение ребенком школы с ведома завуча! Распространение им в школе наркотиков. Исчезновение ребенка…
— Ты уверен, что в машине не было водителя? — наконец, опускаясь на стул, спросил Алан.
— Если бы не был уверен, не стал бы тебе звонить, — уже другим тоном, помягче, сказал Валентин. — Если бы я не был уверен, я плюнул бы на нашу дружбу и сразу позвонил бы куда следует. Своя шкура дороже.
— А почему ты уверен?
— Сам видел, понимаешь? Вот этими вот глазами! Я чуть с ума не сошел, поверишь?
— А чего ж, поверю. Позови, пожалуйста, девочку.
На стене в кабинете висели большие старинные часы, и Алан Маркович зачем-то следил взглядом за очень длинной и тонкой секундной стрелкой, рывками бегущей по белому циферблату. В какой-то момент он понял, что до конца урока осталось всего пять минут. Урок кончится, и будет большая перемена.
— Валентин Степанович… — всхлипнула Мусина и, задрав фартучек, вытерла им глаза. — Не вызывайте родителей…
— Погоди! — отстранил завуча Алан и, поднявшись со стула, встал перед ребенком. — Никто не будет вызывать твоих родителей, — пообещал он. — Но ты быстро и без плача отвечаешь на мои вопросы. Договорились? — Девочка кивнула. — Насчет лепестков нам не нужно… Насчет лепестков мы все знаем… Скажи, ты видела, с кем ушел Олег? — Она опять кивнула. Сердце в груди Алана неприятно заныло. — Кто это был?
— Вы не поверите… — Мусина смотрела напуганными мокрыми глазами.
— Поверю. Кто это был?
— Беспризорники… Из мертвого интерната… Из колонии..
— Ну, хватит! — Валентин шарахнул ладонью по столу. — Это же бред…
— Погоди! — крикнул Алан.
Секундная стрелка на часах продолжала свой бег.
— Ты их видела? — спросил Алан. Последовал кивок. — Это призраки детей из какого-то интерната? — Опять кивок. — И они увезли Олега с собой? Куда?
— В интернат, к себе… Меня тоже звали… — Она всхлипнула. — Но я испугалась…
Звонок, треск распахивающихся классных дверей, топот. С шумом смешались и последние слова девочки. Взяв Мусину за плечи, Валентин выставил ее в коридор и, плотно затворив дверь, повернул ключ.
— Бред! — сказал он, как-то глупо улыбаясь, присаживаясь почему-то на край стола и закуривая. — Но я сам видел… Эта пустая милицейская машина..
— Что за интернат?
— Легенда… — пояснил Валентин. В дверь стучали, но он на нее даже не взглянул. — Детская колония. Странно, что ты не знаешь. В восемнадцатом году свезли беспризорных детишек, в основном детей погибших офицеров, в барскую усадьбу под Москвой. Чьих рук это дело, точно неизвестно, но, в общем, их всех там зверски поубивали, а усадьбу сожгли… Это такая пугалка — года три как появилась в школе. Будто приходят мертвые колонисты, сидят за партами и учатся вместе с нашими детьми. Говорю тебе, бред!
— А где это территориально?
— Усадьба? Да там теперь военный полигон… Тридцать километров от кольцевой, станция Вражино. Ты что, всерьез думаешь?..
— А ты что думаешь?
Перемена кончилась, и в школе снова стало тихо. Алан Маркович взялся за телефон.
— Это хорошо, что военный полигон… Раз военный, значит Министерство обороны… Значит, можно, наверное, что-то придумать.
В кабинет снова постучали. И было слышно, как голос за дверью что-то неуверенно пробормотал, и вслед за тем — звук удаляющихся шагов.
— Егор Кузьмич? — сказал Алан в трубку. — Егор Кузьмич, вы говорили, у вас сохранились связи…
— Что еще там у вас стряслось? — пророкотал полковник и добавил. — Есть связи! Но, вообще-то, вы меня разбудили…
— Мой сын исчез! — сказал Алан, он был уже не в состоянии сдерживать нервную дрожь в голосе. — Его увезли в милицейской машине на полигон Вражино.
— На полигон? — удивился полковник. — Кто? Зачем на полигон?
— Вы можете получить туда пропуск? — спросил Алан.
— Ну, не знаю… Можно попробовать. Но хорошо бы, вы объяснили мне, что же все-таки произошло?
Вкратце, как ему казалось, по-военному сухо изложив все обстоятельства дела в телефонную трубку, Алан, вероятно, не уследил за своим голосом, потому что Егор Кузьмич вдруг не очень вежливо оборвал его на полуслове:
— Ничего не нужно делать! Без меня ничего. Если вы кому-нибудь попытаетесь… Да что я вам, вы же не ребенок… — Он подул в трубку. — Алан Маркович, вы меня слышите? Ну, я повторюсь. Вы не ребенок, вы должны понимать, что в лучшем случае вас внимательно выслушает психиатр.
Валентин, прислушивающийся к каждому слову, вынул трубку из слабой руки Алана, поздоровался, представился, после чего подробно объяснил местонахождение мифической усадьбы-колонии.
— Понял, я все понял… Знаю я этот полигон, — неожиданно довольным голосом рявкнул полковник. — Говорил же, у меня там друзья. Мы спокойно пройдем на территорию и заберем вашего мальчика. Вам — верю, конечно, а что мне еще остается?..
— Вы, наверное, не поняли… — отбирая трубку у завуча, сказал Алан. — Во-первых, это не люди, то есть не совсем люди… А во-вторых, — губы Валентина сложились в слово, которое Алан автоматически повторил, — это дети! Мертвые дети…
— Есть у меня против них кое-что! — сказал в трубку Егор Кузьмич. — Как-нибудь управимся…
— Как управимся? — спросил Алан, вдруг осознавший всю нелепость ситуации. — Как?.. — и пробормотал: — Серебряными пулями?.. Осиновым колом?.. — У него даже голова закружилась от абсурдности собственных слов. — Как?
— Нет, не серебряными пулями, нет…
— А как же тогда?
— Увидите…
— Вы будете в них стрелять?
— Ну почему я обязательно должен стрелять в детей?..
— Когда мы пойдем? — шепотом спросил Валентин, но полковник услышал.
— Поедем, а не пойдем. Я попросил уже, одолжил машину. Алан Маркович, прошу вас, ничего не предпринимайте. Я за вами заеду.
Когда он положил трубку, Валентин смотрел так внимательно, что Алану стало неловко.
— За нами заедут! — сказал он. — Нужно немножко подождать!
XI
Погода испортилась. Моросил противный дождик, он посверкивал в воздухе мелким серебром, холодил и раздражал. Они вышли во двор школы и стояли в ожидании. Алан Маркович не отрываясь смотрел на ржавое коричневое кольцо, прикрепленное к столбу, и пытался представить себе падающий в него мяч. Но пространство было пустым. Ни призраков, ни живых. Шли уроки, и стоять на школьных ступенях было пронзительно холодно.
«Если я умру… Все просто… Я умру, и Марта примет меня… Там не будет границы… — думал Алан Маркович, затягивая пальцами мокрый ворот и застегивая верхнюю пуговицу. — Но как умереть? Убить себя? Как убить? Сгореть нельзя. Утопиться, наверное, тоже. Отравиться газом и стать свободным? — Его даже передернуло от этой мысли. — Нет, не могу! Не нужно об этом думать… Пусть пока все идет, как идет. Не умирать… Не нужно мне умирать, по крайней мере от собственной руки… Неприятная, очень неприятная штука… эта смерть… Не хочу я!»
Подкатил, разбив лужи, маленький армейский джип. За рулем сидел полковник. Полковник поманил рукой, и Алан с Валентином забрались в машину.
— Я договорился, — снимая джип с тормоза, заверил полковник. Он был в форме и при погонах. — На территорию полигона мы пройдем. Выпишут два пропуска.
— Три! — напомнил Валентин.
— Два!
— Тогда пойду я, — сказал Валентин.
Тяжелая, кажется, бронированная машина, ныряя по темным переулкам, срезала углы, чтобы побыстрее выскочить из города.
— Почему ты? — спросил Алан.
— Потому что там дети… А я профессиональный педагог…
— А может быть… — не желая спорить, обратился Алан к Егору Кузьмичу. — А может быть…
— Не может! — сказал полковник. — Без меня и с пропуском не пропустят. Это вообще все, к чертям, незаконно. Это вообще все делается по личной просьбе. Вы знаете, что такое личная просьба? И кроме того, мне хочется посмотреть!
«Все равно… Все равно… — подумал Алан, он чувствовал нарастающую усталость и апатию. — Мне не нужно ни на что смотреть… Я не хочу… Пусть идут вдвоем, раз всего два пропуска…»
Рыча, джип взял небольшой подъем, свернул на мокрую кольцевую дорогу. Дождя здесь не было, но все блестело мутноватым черным серебром. У следующей развилки машина легко соскочила на бетонку и понеслась, набирая скорость.
— Через пять километров будет первый пост, — сказал Егор Кузьмич. — Решайте, кто из вас идет со мной.
— Пусть ты! — согласился Алан и слегка дотронулся до плеча Валентина. — Мне все равно… Мне не любопытно.
Джип рывком остановился.
— Тогда выходите, — сказал полковник. — Ни к чему нам лишние сложности!
Алан Маркович послушно выбрался из машины. Он зацепился глазами за краешек коричневой кобуры, висящей на боку у полковника. Из кобуры виднелось что-то пластмассовое, красного цвета, совершенно не военное.
— Наплевать мне, — сказал Алан Маркович. — Позвоните, если что-то хорошее, я буду дома… — и он захлопнул дверцу.
Джип укатил. Алан долго стоял один на совершенно пустом бетонном шоссе, потом медленно зашагал в сторону кольцевой дороги. Он дошел до нее пешком: за все время не было ни одной попутки.
Когда он вышел из автобуса рядом с домом и, задрав голову, посмотрел на свои окна, света в его квартире не было. Алан поднялся на лифте. Открыл дверь и вошел. До последней минуты он надеялся, что мальчик дома, что он лежит на диване: уснул, уткнувшись в книгу, рука соскользнула на пол… Он даже представлял себе, как разденет его, спящего, постелет постель и уложит по-человечески. Но в квартире никого не было. Часы показывали половину одиннадцатого. Он поднял руку, поднес пальцы к этим настенным круглым часам, и часы послушно остановились. Тиканье смолкло.