Лавочки были маленькие, убогие, и выставленные в окнах товары стояли там месяцами, покрытые густым слоем пыли.
Веселье в уличную жизнь вносили солдаты, часто проходившие по городу с музыкой, и ещё больше парады на Соборной площади в торжественные дни высочайших праздников.
Из дома в старом городе, где мы поселились сначала, мы скоро переехали в маленький деревянный домик с большим садом на одной из боковых улиц центральной части города. Улица эта вообще не была мощена, и по городу ходил анекдот, что когда кто-нибудь нанимал извозчика, чтобы ехать к нам в осеннее или весеннее время, тот отвечал: «Если к Столыпиным желаете, лодку нанимайте, а не меня». И я хорошо помню громадную лужу перед нашими окнами».
О работе Столыпина губернским предводителем дворянства можно сказать примерно то же, что о предыдущей работе в уезде. Как и ранее, он не жалел ни сил, ни времени для максимального улучшения положения дел во всех вверенных ему сферах деятельности. Разница заключалась только в том, что в губернии он мог сосредоточиться на вопросах земского самоуправления, что только усилило его уверенность в том, что Россия нуждается в кардинальном реформировании системы власти, включая передачу максимума властных полномочий от центра на места. Также ещё более укрепилась столыпинская уверенность в необходимости дать крестьянам возможность свободно выходить из общины с закреплённой землей. Дополнительно этому способствовало то, что, будучи жителем приграничной губернии, он видел, на каком высоком уровне находится сельское хозяйство в соседней Германии с её крупными современными хозяйствами и полным отсутствием рудиментарного института крестьянской общины.
Глава III Гродненский губернатор
… пребывание мое здесь, в Гродно, похоже было на прекрасный сон и как сон оно было слишком коротковременным.
Учитывая, что энергичный губернский предводитель дворянства был в то время, в отличие от эпохи Александра II, скорее исключением (большинство из них рассматривало свою должность больше как синекуру), то не удивительно, что многолетняя успешная деятельность Столыпина в Ковенской губернии привлекала внимание руководства МВД. Руководители министерства тщательно пытались подыскать для назначения на ключевые посты в системе государственного управления людей энергичных и безупречно честных. Особенно активно процесс подбора новых кадров начался при новом министре внутренних дел Вячеславе Константиновиче фон Плеве, возглавившем в апреле 1902 года министерство после убийства своего предшественника Дмитрия Сергеевича Сипягина эсеровским боевиком Степаном Балмашевым. При этом Вячеслав Константинович, благодаря своим огромным возможностям, имел объективную информацию о положении на местах и прекрасно знал положение дел в каждой губернии.
Здесь уместно сказать несколько слов о фон Плеве, который усердными стараниями сначала современной ему либерально-оппозиционной и революционной прессы, а потом и советской историографии был предельно демонизирован. Какие только обвинения не выдвигались в адрес одного из наиболее талантливых и прозорливых государственных деятелей России, но ни одно из них не имело хоть сколько-нибудь убедительных документальных подтверждений. Например, одним из самых страшных обвинений в адрес фон Плеве было обвинение в организации печально знаменитого кишиневского погрома 1903 года, когда было убито более 40 человек, несколько сот ранено и разрушено более 1500 домов. Но имеющиеся документы неопровержимо свидетельствуют о том, что обвинения власти (и в том числе лично министра внутренних дел) в организации погрома являются сознательной клеветой. На самом деле погром стал возможен лишь благодаря растерянности местных властей, их боязни взять на себя ответственность за решительные действия против погромщиков. После того как в МВД была получена информация о массовом погроме (масштабы которого губернатор Рудольф Самойлович фон Раабен хотел скрыть от Петербурга), фон Плеве отдал приказ немедленно самыми суровыми методами прекратить насилие, что и было выполнено. И только благодаря принципиальной позиции министра внутренних дел виновные в бездействии власти понесли реальное наказание (в том числе были сняты с должностей губернатор, ряд полицейских и военных начальников). Что касается его отношения к погромам в целом, то как министр он предпринимал все необходимые меры, чтобы покончить с этим позорным явлением, и ни о какой причастности МВД к ним не могло быть и речи. Полную невиновность фон Плеве была вынуждена подтвердить даже Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, делавшая всё возможное, чтобы найти уличающие убитого министра документы.
Аналогична история с мифической фразой «нам нужна маленькая победоносная война, чтобы удержать Россию от революции» и приписыванием фон Плеве ключевой роли в подготовке войны с Японией (ставшей прологом революции). На самом деле министр внутренних дел никогда ничего подобного не произносил – фраза была просто выдумана Витте. Бывший премьер не отличался чистоплотностью при сведении счётов со своими врагами (к которым относил также и Столыпина), в том числе он сделал свои предельно субъективные мемуары орудием личной мести.
Также следует отметить, что фон Плеве сделал головокружительную карьеру только благодаря своим способностям. У него никогда не было высокопоставленных покровителей – лишь незаурядный ум, воля и решительность. Кроме того, как и Столыпина, фон Плеве отмечала исключительная личная честность, что отмечали даже его враги.
Будущий министр родился в уездном городе Мещовск Калужской губернии в семье гимназического учителя из обрусевших немцев. После окончания юридического факультета Московского университета начал службу в прокуратуре, где снискал всеобщее уважение как своей принципиальностью и честностью, так и высоким профессионализмом. В 1879 году, без всякой протекции, фон Плеве назначается на чрезвычайно ответственный пост прокурора Петербургской судебной палаты, где, не боясь покушения террористов, проявил решимость в борьбе с захлестнувшим Россию народовольческим террором. Уже тогда его работа была замечена императором Александром II, указавшим на фон Плеве министру внутренних дел (фактически в то время диктатору России) генералу от кавалерии генерал-адъютанту Михаилу Тариэловичу Лорис-Меликову как на государственного деятеля с большой будущностью.
После трагедии цареубийства 1 марта 1881 года фон Плеве был назначен исполняющим обязанности прокурора в Особом присутствии Правительствующего Сената «для ведения дел о государственных преступлениях и о злодеянии 1 марта», а потом директором Департамента государственной полиции. Именно благодаря действиям фон Плеве были добиты остатки народовольческих организаций и угроза революционного террора была ликвидирована на длительный период. В 1885 году фон Плеве назначается товарищем министра внутренних дел, а последняя его должность перед назначением главой МВД – министр-статс-секретарь Великого княжества Финляндского с оставлением в должности государственного секретаря.
Фон Плеве железной рукой подавлял революцию на всех занимаемых им постах, но при этом понимал, что одними репрессивными мерами ограничиваться нельзя. Он был сторонником проведения системных реформ как в области управления, так и в социально-экономической сфере. Как и Столыпин, фон Плеве понимал, что крестьянская община не давала подняться своим наиболее трудолюбивым и предприимчивым членам. Судя по всему, министр внутренних дел взял тот же курс, что позднее и Столыпин, – на содействие свободному выходу из общины всем желающим (хотя в целом поддерживал существование общины, считая необходимым лишь проведение её некоторого реформирования). Фон Плеве сделал только первые шаги в направлении видоизменения общины, но уже то, что благодаря ему была отменена круговая порука для её членов, стало серьёзным продвижением вперед для облегчения создания крепких крестьянских хозяйств.
Другой составной частью реформаторского плана фон Плеве было то, что он считал необходимым резко усилить полномочия губернаторов, до того слишком зависимых от указаний из Петербурга. При этом он крайне критически относился к возможностям земств, считая, что Россия не готова к широкому местному самоуправлению. Впрочем, схожими были убеждения даже некоторых политических сторонников Столыпина (но, конечно, не его самого), относившихся к земствам с явной опаской, как к имеющим в своём составе слишком много радикальных элементов. Например, влиятельная газета «Киевлянин» (считавшаяся чем-то вроде столыпинского официоза) уже значительно позже писала по этому вопросу: «Вообще, не следует в России строить слишком демократическое земство, ибо это означило бы загромоздить земское собрание малограмотным элементом… быть может, было бы целесообразно поручить часть представительства крестьянской земли русскому поместному землевладению и часть духовенству, ибо русское поместное землевладение и духовенство должны быть, и об этом никогда не следует забывать естественным представителям темной массы, хорошо чувствующей свои нужды, но не имеющей понятия о способах их защиты».
Реформаторскими были убеждения фон Плеве и в рабочем вопросе, постепенно приобретавшем всё более важное значение. Министр считал, что самодержавное государство, пользуясь своим, по его мнению, надклассовым характером, должно содействовать улучшению положения рабочих и ликвидации межклассового противостояния в целом.
Одновременно необходимым условием проведения любых реформ фон Плеве считал жесточайшее подавление любых революционных выступлений и беспощадную борьбу с терроризмом. Понятно, что как революционеры, так и либеральная оппозиция ненавидели фон Плеве, и его смерть от бомбы эсеровского террориста Егора Созонова в 1904 году была встречена с открытым ликованием.
Чтобы получить о незаурядной личности фон Плеве более полное представление, приведём политическую и личностную характеристику главы МВД со стороны его соратника (назначенного министром управляющим земским отделом МВД) Владимира Иосифовича Гурко, которая, на наш взгляд, является наиболее объективной. По словам Гурко (ставшего товарищем министра внутренних дел уже при Столыпине): «Плеве отнюдь не был индифферентом, он искренне и глубоко любил Россию, глубоко задумывался над её судьбами, сознавал всю тяжесть того кризиса, который она переживала, и добросовестно стремился найти выход из него. Убеждённый сторонник сильной и неограниченной монархической власти, Плеве был того мнения, что ни русский народ в целом, ни, быть может, в особенности его интеллигентские слои недоразвились не только для самостоятельного управления государством, но даже до широкого участия в его строительстве. Русский народ – его серая земледельческая масса – ему представлялся в виде загадочного сфинкса, и он любил говорить, что будущее России зависит от того, насколько государственной власти удастся верно разгадать его затаенную сущность.