— Ты кто?
Битье взяло передышку.
— Шрам. Слыхали?
— Ты и есть?
И вокруг по толпе поплыло лестное:
— Этот, этот, этот адвокатов троим подогнал… Этот, этот пайками в лазарете всех одарил… Этот забашлял поставить во все камеры телеки, только их вертухаи растырили…
— Наслыханы.
— У нас, Шрам, заложников полный короб. Одним меньше — не страшно.
Холмогоров оторвал себя от пола, сел, прислонившись к дереву секретарского стола. Задрал голову, останавливая кровь, хлещущую из разбитого носа. Мир перед глазами плыл, будто в чаду ароматических палочек.
— Кто отвечает? Я спрашиваю, кто отвечает за кипеж?
Назвавшийся Шрамом обводил взглядом обступивших его людей. Руки Шрам держал в карманах, оружия при нем не наблюдалось.
— Ты о чем? — высказал общее недоумение бритый под нуль крепкий парень, державший автомат на плече.
— Перед людьми, кто ответку держать будет за все дела?
В ответ промолчали.
— Джеки, веди этого в кабинет. Ни к чему ему наше толковище слушать. И выгони, кто там шуруют. Пусть сюда идут. Сходняк, скажи.
Из-за спины Шрама выступил человек с азиатскими глазами, рукой как крюком подхватил Холмогорова под мышку, поднял на ноги, поволок за собой к кабинету.
— Кто атаманствует, разбойнички?
— Выдра, — ответили Сергею.
— Да, Выдра. Он нас привел.
— Где он? — Сергей увидел на столе пачку «Кэмела», дотянулся. — Дайте прикурить.
— А Выдру подстрелили, Шрам. Там он, в комнате с бабами, дальше по коридору, с ним еще пара ребят. Там бабы его ногу обрабатывают. Только он крови много потерял, не до главарения ему сейчас.
После долгого карцерного воздержания курилось всласть.
— Вооружились, канцелярок шуганули, кума захватили, дальше чего?
— С губернатором трындеть будем, с прессой, — жарко затараторил, наверное, самый пожилой из захвативших административный корпус, человек лет шестидесяти. — Правду расскажем, заставим навести человеческие условия жизни. Потребуем международного посредничества!
— А замоченный замполит? А захват оружия и заложников? Да и какой губернатор, вы чего?..
— На хрена! Требуем бабки и самолет! Война! — завопил молодой баклан с оттопыренными ушами, вскинул автомат и заулюлюкал.
— Заглохни! — Сергей скривился, как от зубного нытья.
— А чего ты мне указываешь?! — в заводе выпалил баклан.
Не выпуская «кэмелину» из зубов, Шрам вмазал полудурку ладонями по ушам. Вырвал «калаш», бросил Боксеру и кулаком в челюсть отправил взвывшего недоноска укатывать ковер.
— На кого хавалку раскрыл, сявка! — К стонущему баклану подскочил и принялся добавлять ногами человек, зататуированный почти до полной синевы.
— Короче, — продолжил Сергей, — вляпались по самый ништяк. Рано или поздно начнут штурмовать. Хоть двадцать самолетов требуй. Никто из крытки не выпустит. И положат вас, нас, левых людей, заложников. Вы положите ихнего брата. Потом не расхлебаешь.
— Уже поздно отступать, Шрам, — самый возрастной опустил голову. — Придется идти до конца.
— Где остальные люди?
— В лазарет поперли, марафет и спиртягу добывать.
Сейчас в приемной теснилось пятнадцать уголков, у десяти имелись «Макаровы» или «калаши».
— Понятно. Значит так, братва. Слава про то, как вы ментов укатали, не протухнет. На любой зоне поможет устроиться по-людски. А сейчас, прикидываю, выкручиваться надо. Иначе хана.
— Да как выкрутишься!?
— Ты знаешь способ, Шрам?
— Кто ж отмажет?
— До конца теперь жарить.
— Ну, вы тут перетрите, как и чего, а у меня к куму вопросы накопились. Обернусь, договорим.
И Шрам свалил в кабинет. Малость пошуровала в кабинете промелькнувшая здесь братва. Повыкинула на пол из ящиков стола канцелярская херотень и паскудные бумаги. Располосовала газетки «Третий глаз», «Аномалия» и «Асток». Раскурочила створки шкафа. Успела разбить цветочные горшки с алоэ, которое внутрь с медом полезно, и банки с сухим и жидким снадобъем.
Джеки диффилировал от стены к стене, хрустя плавающими в желтых лужах облепихового масла сушеными буйками шиповника.
— Джеки, у меня к нему тайный базар. Личные предъявы вертеть будем, — морща нос на витающий ароматец, прохрипел Сергей.
Джеки пожал плечами. Мол, мне по фонарям. И вышел.
Начальник СИЗО сидел за столом на привычном его заднице стуле, мозолил глазами заоконный пейзаж.
Шрам сел напротив. Начальник смотрелся пустым. Будто мост без опор, ступи — и рухнет. И это человек, который вертел маленькой золотоносной империей, этаким Монако в черте города? Который держал в руках нити хитрой, сложной паутины и успевал дергать за все? У которого хрустов должно быть нарублено на три завершения жизни. Как быстро он сдулся! Сейчас он выглядел не паханом, а утомленным болячками пенсионером. Да и вообще, как легко он выпустил контроль над хозяйством! Как легко дал до себя добраться! Что-то странно это…
— Ты въезжаешь, начальник, что между тобой и пацанами, которые глотают слюну от нетерпения разорвать тебя, стою только я?
Кум оторвался от любования окном, перевел взгляд на сидящего напротив человека. Кажется, он мыслями развалился по частям и никак не мог вновь собраться в целое. Еще раз удивился Сергей, насколько сломанного пахана он перед собой видит.
— Начальник, давай говорить или я пошел. И отдаю тебя ребятам и зверятам.
Холмогоров разлепил губы.
— Какая теперь разница?
Заколоколил городской телефон. Шрам дернул шнур, ведущей к розетке. Аппарат заткнулся.
— Разница есть. Ты хочешь и дальше кумовать? — помаленьку Сергей стал классифицировать букет свербящей в носу вони. Ну, облепиха — раз. Два — разбита банка барсучьего сала. А три — какой-то бедуин пытался курить сушеный липовый цвет. Вон и козья ножка из листовки с упражнениями йогов валяется.
Начальник криво ухмыльнулся, мол, какое кумовство, труба всему так или иначе.
— Мы, начальник, еще не уперлись в тупик. — Шрам, чтоб не першило в глотке, закурил кумовской «Кемэл», бросил пачку на стол. К сигаретам потянулся и Холмогоров.
— Куда уж тупиковее, Шрамов, — промолвил хозяин СИЗО голосом остывающего трупа.
— Ладно, некогда шайбу гонять. Короче, я прорубаю твою роль в процессе. Чем ворочаешь, как выстроена схема? Будешь делать то же самое, но только подо мной и без прежней беспредельщины. Будем жить по понятиям, но систему ломать не будем.
Холмогорова, похоже, ничего сейчас уже пронять не могло бы. Завались в дверь Ясир Арафат с Маргарет Олбрайт, и то, наверное, не охренел бы.
— Если меня не зарежут твои прихлебаи, то выкинут со свистом мои командиры и, в лучшем случае, на пенсию. К гадалке не ходи.
— Не гони пустыху. Это будут мои заботы. Ты, начальник, выбираешь сейчас между смертью и продолжением жизни.
— Мне все едино, — пожатие плечами. — Под тобой, не под тобой. Ты, наверное, захочешь повязать меня? Чтоб я собственноручное признание накатал или на пленку наговорил, только твои кореша все авторучки растырили.
— А ты и так, начальник, повязан крепче крепкого. Я в курсе, сколько ты в общак не докладывал. И то, что Клима Сибирского по твоей указке завалили, тоже втыкаюсь и смогу перед людьми доказать. Тогда ты нигде не спрячешься.
И снова Холмогоров тоскливо уставился в окно.
— Я не договорил, Шрамов. Повязывай ты меня, не повязывай — все тебе без толку.
— Почему?
— Потому что меня вот так, — кум положил ручищи себе на горло, — держат. И та хватка посильнее любой твоей. Из нее мне никак не выскочить.
— Кто держит? — Шрам наклонился вперед.
— Человек. — Холмогоров прижмурил гляделки. Казалось, за последние пять минут у него на роже заметно прибавилось морщин. Может, и в самом деле прибавилось. — Всего один человек.
— Кто он?
— Логачев Александр Станиславович.
Имя-отчество отчего-то знакомые. Стоп-стоп, ну как же!
— Лепила?! — Шрам не скрыл своего обалдения.
— Доктор, — подтвердил кум.
Сергей мирканул, чтто начальник свихнулся и бредит. Вон и вещдоки по полу в облепиховом растворе киснут — газетки с астральной туфтой.
— Именно доктор. — Холмогоров давно уже забыл про сигарету в руке, она у него бесцельно дымилась. Дымок выписывал кренделя и параграфы, — Никто другой не смог бы… Обломался бы…
— Но как, на чем держит? Наркота?
— Ха! Если бы наркотики! Плевал я на наркотики. Плевал я на все, с чем можно справиться своими, этими вот, — кум показал раскрытые ладони, — руками. Поверь, что я управился бы со всем, что в твоей власти. В человеческой власти.
— Что, что, не тормози, начальник!
— СПИД. Слышал про такую болячку? У меня СПИД, Шрамов. И знает про то лишь доктор, у которого я прохожу каждый год медосмотры. Представь, если узнают все. От меня даже соседи по дому побегут, как от чумного. Представь, дети мои узнают. Только пулю в висок…
— А жена? — спросил ошарашенный Сергей.
— Я давно уже в разводе. Еще до того развелся. От каких-то шлюшек и подцепил. Я инфицирован, но не болен, понимаешь? Все как бы нормально, но где-то, — начальник ткнул себя пальцем в область сердца, — сидит зараза. Сколько по знахарям да по магистрам черной и белой матери не валандался — анализы безнадежны. Потому и пляшу под докторскую дудку. Думаешь, я устроил из СИЗО казино, бордель и деньговыжималку? Думаешь, мне это надо было?
— Ясно. — Сергею в натуре все стало, наконец, конкретно ясно и предельно понятно. Раз попутался начальник, второй, и дальше поволокло по кочкам. Коготок увяз — всей птичке веники, и без СПИДа запутываются и не такие селезни, — Сниму я тебя с докторской удавки, как спелый ананас с груши.
— И перекинешь себе в руку.
— Перекину. У тебя есть другие идеи? — Шрам поднялся. — Судьба твоя такая, начальник, на кого-то пахать. Где мобильник?
Должна быть мобила, куда без нее.
Холмогоров повернулся на стуле, снял с этажерки бюстик Горького на толстой подставке, что-то там сделал, подставка раскрылась, как шкатулка, и начальник извлек из нее «моторолу».