Епископ замолчал, а затем каким-то хищным движением приблизился к Элезару и заговорил тише, почти зашипел:
— Что-то назревает, сын мой! Что-то серьёзное. Я это чую, как гуси чуют приближение зимы. Ко мне стали заглядывать странные люди. Якобы паломники из Иерусалима. Они говорят о притеснении христиан. О разрушении и поругании святынь. О приходе антихриста и необходимости всем христианам объединиться против нечистого. Грязные! Полудикие! С фанатичной верой в глазах. — епископ в раздражении махнул руками. — Баламутят народ! Им верят! Тем более они рассказывают о богатстве сарацин. О постоянном лете, о том, как по дороге ласково принимают и бесплатно кормят паломников. Страна только, только стала выбираться из нескольких лет неурожая, а бонды хотят бросить поля и двинуться неизвестно куда! И так по всей Германии и Франкии. После проповедей в соборе от меня требуют… Ты слышишь?! Требуют от меня! Хотят, чтобы я дал благословение паломникам двинуться в Иерусалим! Да они даже не знают, где он находится!! Глупцы! Дальше Шлезвига в Данию я эту заразу не пускаю, спроваживаю к славянам в Любек. Пусть им расскажут о царстве антихриста — епископ усмехнулся, видимо представив как на такие проповеди отреагируют язычники.
— Ваше Преосвященство, я понимаю, что кто-то должен работать в полях, но что же плохого в таких проповедях, тем более если это правда и наши братья по вере страдают в Святой Земле и им нужна помощь? Разве мне и другим людям не стоит поспешить туда для помощи единоверцам? — спросил Элезар.
— Наивный мальчик. — почти с нежностью произнёс епископ, резко сменив тон на назидательный — Ты представляешь, что будет, если наши бонды пойдут в Иерусалим? Да им здесь есть нечего, чем они будут платить в дороге? Или ты тоже веришь в сказки о том, как всех паломников бесплатно кормят? Кто? Такие же полунищие крестьяне? А ведь бонды знают, с какой стороны браться за меч. Что будет, когда они не получат желаемого? Поверь, их клинки обратятся не против сарацин, а против христиан. И их повесят, как последних разбойников. Совершенно справедливо. А что касается братьев по вере… То их там нет. Ромеи и армяне. Ты знаешь, что Преемник князя апостолов* предал анафеме константинопольского патриарха почти полвека назад?
*Одно из официальных наименований Римского Папы, хотя мне больше нравится «раб рабов Божьих», введённое действительно Святым Папой Григорием Двоесловом.
— Нет, отец об этом не рассказывал, Владыка.
— В 1054 году эти еретики осквернили Святые Дары и стали оспаривать главенство Верховного Понтифика. А потом придали анафеме папских легатов — епископ не стесняясь плюнул на пол. — Еретики! Они принижают Господа нашего Иисуса Христа, отрицая, что Святой Дух исходит от Сына, и заявляют, что Он исходит лишь от Отца.
— Но разве не так сказано в постановлениях Вселенских Соборов? — задал вопрос Элезар.
— Святые Отцы лишь опускали эту фразу, а не отрицали, что это так. — проворчал епископ. — Ладно, довольно богословских споров. Важно лишь одно. Я прошу тебя задержаться. Если ты отправишься сейчас, да ещё с моего благословения, меня растерзают прямо на кафедре с требованиями дать такое же благословение всем остальным!
— Я понимаю, Владыка. Но не могу. Я дал клятву отцу.
— Подождёт твоя клятва!
— Нет, простите, Владыка. Я должен.
— Упрямец — почему-то одобрительно сказал епископ и хлопнул обеими ладонями по столу — Ладно! Будь по-твоему! Отправишься завтра же. Сегодня переночуешь у меня, а завтра в путь. Только не в Иерусалим — Сигвард хитро прищурился — Поедешь к Папе Урбану. У меня для него письмо с докладом о событиях, которые тут происходят, и моих мыслях в связи со всем этим. Ехать под охраной моей грамоты тебе будет безопасней и спокойней. Хотя бы до половины пути. А уже от него отправишься в свой Иерусалим, Бог с тобой — епископ перекрестился.
— Не спорь! Это последнее моё слово. И помни, для всех я тебя благословил на поездку в Италию, а не Иерусалим!
— Конечно, владыка. Исполню — встал и поклонился Элезар. А затем поцеловал руку священника и ещё раз поклонившись, удалился, отосланный жестом.
Глава 3. Шлезвиг — Любек
Элезар зашёл в комнату, где после плотного обеда прилёг Александр. Матрас, набитый шерстью, служил великолепной постелью, и спутник негромко храпел после вина.
— Ну и горазд же дрыхнуть.
— А? — Александр резко проснулся. — Кто здесь?
— Да я это. Извини. Прервал сон. Спи дальше, я тоже прилягу.
Элезар, не раздеваясь, упал на соседний матрас, заложил руки за голову и уставился в потолок, пребывая в своих мыслях после разговора с епископом.
Поворочавшись и чего-то, поворчав в полусне, Александр спросил:
— Ну чего там, сегодня я так понимаю не выезжаем?
— Да, и пока двинемся в Италию. Владыка Сигвард обещал письмо к римскому понтифику. С его печатью без приключений доберёмся до самой Италии, а оттуда судном уже куда надо. Похоже, всё складывается быстрее и проще, чем я ожидал.
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь — на своём языке произнёс Александр.
— Что?
— Да говорю, что рано загадывать. На всё воля Господа. Знаешь историю про хаджу Насреддина, что слишком много планировал?
— Нет, кто это?
— Был, а может и есть такой сарацин по имени ходжа Насреддин. Ложился он как-то спать с женой. Она его и спрашивает: «Какие планы на завтра, муженёк?». Тот говорит, что или дрова буду собирать, либо, если дождь пойдёт, то в доме делами займусь. Жена Насреддину и говорит, что «ты забыл прибавить, если так Богу будет угодно». «Ой, чего там» — отвечает муж. «Или будет дождь, тогда сделаю это, а если не будет, то сделаю то, какие варианты?» Жена поворчала, но улеглись спать. Настало солнечное утро. Насреддин отправился собирать дрова. Встречают его сарацинские всадники и спрашивают, как проехать в город. Он им ответил, что туда-то и туда-то. А им показалось, что непочтительно. Избили его, заставили пешком бежать с конями, показывая дорогу. Вернулся он лишь поздно ночью домой избитый, без дров, а ещё дождь всё же пошёл, и он вымок. Стучит в дверь. Жена из-за двери спрашивает испуганно: «Это кто?». А Насреддин и отвечает: «Это я, твой муж, ходжа Насреддин, если Богу так будет угодно».
Элезар рассмеялся так, что голуби за узкими бойницами окна взлетели в испуге.
— Точно! — закашлялся он. — Как сказал? — и снова разразился хохотом. — Удивительно. Ничего смешнее в жизни не слышал. Тебе бы скальдом быть. Ты откуда такие истории знаешь?
— Читал в детстве.
— Читал? Ты значит из богатого дома?
— Ну небогатого, скорее не бедствовали.
— А Бог, разве сарацины верят в Бога?
— В Аллаха. Но это как раз «Бог» по-арабски, на их языке.
— И откуда ты столько знаешь…
Помолчали.
— Слушай, я тебя не расспрашивал раньше, но ты сегодня у епископа обучение и Родину упоминал… И отца… Ты не хотел бы рассказать, откуда ты на самом деле взялся и вообще о своей жизни? Я ведь понимаю, что ты не мог появиться в церкви просто так. Дверь точно заперта была. И ты сперва сам говорил, что не понимаешь, как здесь оказался.
— Элезар. — Александр подержал паузу — Я обязательно расскажу! Но не сейчас. Просто ни я не готов, ни ты. Не поверишь! Одно могу сказать. Я ни слова неправды сегодня не сказал. Когда будешь мне больше доверять, тогда обязательно расскажу. И я считаю тебя другом, а потому зла не жди.
— Я и так тебе доверяю, друг! Ты и за отцом ухаживал, и молитвенник, каких я никогда не видел. Мне кажется, ты Святой, сошедший с неба. — порывисто заявил юноша.
— Нет, уж точно не Святой — рассмеялся Александр — Грешный. Как есть.
Помолчали неловко. Александр решил, что надо что-то спросить.
— Слушай, а как мы завтра-то вообще? Куда отправимся, дорогу ты знаешь?
— Да. Отсюда быстрее всего будет не пешком идти. Найдём корабль, который плывёт в Любек. Сообщение тут постоянное. Оттуда отправимся уже посуху в Италию. Там найдём транспорт в Константинополь или сразу в Святую Землю, пересечём море и окажемся в землях сарацин. Ну и дальше дорогами паломников запросто окажемся в Иерусалиме. Думаю два месяца на всё.
— Если Господу будет угодно.
Элезар заржал как конь.
— Да уж. Если Господу будет угодно.
На этом они окончательно замолчали, и каждый задумался о своём. Элезар о предстоящем путешествии, снова о разговоре с епископом, а Александр о своей прошлой жизни и том, как он появился в этом мире и как пришёл к мыслям о пути в нём.
Снова вспомнил, как испугался. Проснулся, а перед ним совершенно не его московский храм. Не его алтарь. Никакой побелки, электрических ламп, даже икон. Грубая обстановка. Вроде бы и темно, но вокруг словно какие-то светодиоды синего цвета. Только вот светились как раз каменные стены. Встал. Голова с бодуна раскалывалась. Вышел из алтаря, прошёл по церкви. Такой же грубой и каменной. Без единой иконы или лавки. Массивная дверь как будто отворилась перед ним. А за ней юноша, который говорит что-то непонятное. И вдруг латынь. Нет, тут он сразу сообразил, что не в Москве и даже не в России, что происходит что-то фантастическое. Но где он? Ничего не ясно. Всё происходящее в больной голове совершенно не укладывается.
Юноша его приютил. Объяснил, где он находится. Александр хорошо знал историю, и ему из объяснений стало ясно, что он в далёком прошлом и, кажется, в Дании у викингов. Позже высчитал конкретную дату по упоминаниям года. Оказалось это самый конец XI века. 1095 год. Подумав и рассудив, он решил держаться дома, в котором так странно оказался и откуда его не гнали, и потихоньку постараться понять, что происходит вокруг.
Глядя на умирающего священника, он поначалу хотел чем-то помочь приютившей его семье, но быстро понял, что не знает чем. Никаких полезных знаний о таких случаях в его голове не было. Почти вся не очень долгая жизнь, а ему исполнилось чуть больше 24 лет, прошла в церковном мире. Отец был священником в третьем поколении, происходя из рода Хазиновых. Старший брат, разница с которым у Александра была в десять лет, тоже пошёл по стопам служения, приняв монашеский подвиг в далёком монастыре, когда Александр ещё учился в младшей школе. С детства Александр помогал в алтаре, общался с немногочисленными прихожанами их постепенно реставрируемой подмосковной церкви, среди которых царил свой особый мирок и взаимоотношения. Мама занималась хором, приходом и собой, а у маленького Саши няньками были едва ли не все многочисленные помощницы прихода. Нужды их семья особо не знала даже в небогатые девяностые годы. Прихожане, в том числе замаливающие грехи бандиты, на удивление искренне любили и уважали его отца и были щедры с пожертвованиями, а мать, являясь казначеем прихода, умело выделяла деньги и на восстановление храма, и на бытовые нужды.