Толпы повстанцев проникли во дворец, осыпая Умара криками и хвалой. Они видели в нём спасителя, освободителя, и он был готов принимать эту хвалу, погружаясь в эту иллюзию любви и благодарности, которая скрывала истинную картину мира.
Он вышел на балкон дворца и посмотрел на город. Он видел пламя пожаров, слышал крики и стоны раненых. Он понял, что победа оказалась слишком дорогой. Но еще дороже будет восстановление Алджурана из руин. И наконец почувствовал, как тяжесть ответственности давит на его плечи. Он не был готов к этой власти, к этой ответственности. А лишь мечтал о победе, но не думал о том, что будет после.
Умар понял, что его войска не подготовлены к мирной жизни, что они не могут управлять городом и страной, что они не знают, как строить мир. И он осознал, что оказался в ловушке своих же амбиций.
Липкий страх охватил его. Он был одинок, не доверял никому. И не знал, кому можно доверить власть.
Он повернулся к своим генералам, стоявшим вокруг него. Он видел в их глазах радость победы, но и жажду власти. Он понял, что они тоже не представляют из себя силу, которая могла бы удержать Алджуран от новой войны. И пусть он вспомнил о Сомалиленде.
Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона, когда Мухаммед ибн Карим Аюб, одетый в простую одежду и с лицом, скрытым под тяжелым капюшоном, проник во дворец. Он шел неспешно, но в его шагах была уверенность, в его взгляде — проницательность.
Он прошёл сквозь толпу воинов, не обращая внимания на их возгласы и хвалу. Достигнув Умара, он легко отклонил сторожевую гвардию, не произнеся ни слова. Умар, сидевший на троне, погружённый в мысли, не сразу заметил его присутствие.
— Позвольте поздравить вас, Умар, — сказал Мухаммед спокойным голосом, который звучал не как шепот, а как тихий звон колокольчика, и в нём уже не было тех былых ноток старости, что он обычно разыгрывал. — Вы сделали то, что казалось невозможным. Вы свергли тирана, объединили народ. Но путь еще далек.
Аюб поднял голову, и в его глазах блеснул злобный огонь.
— Адаль не успокоится. Он будет жаждать мести и попытается восстановить свою власть в данном регионе. И эта война будет еще жесточе, еще кровопролитнее. Но и на этом пути мы победим. Мы уничтожим Адаль и запишем его имя в анналы истории как очередное имя уничтоженного тирана.
Он подошёл к Умару ближе, и в его голосе зазвучал угрожающий шёпот.
— Мы уже не тот народ, который он знал. Мы объединились, мы сильные. Мы уничтожим его и всех его приспешников. И Алджуран будет наш, вечно наш.
Умар, погружённый в мысли, не сразу ответил. Он чувствовал тяжесть ответственности и не был уверен, что готов к новой войне, к новой крови. Но он видел в глазах Мухаммеда огненную решимость и знал, что отказаться от его помощи будет ошибкой.
— Да, Мухаммед, — сказал он, вставая с трона, — мы уничтожим Адаль. Мы построим новый Алджуран, свободный от тирании. Мы сделаем это вместе.
Мухаммед улыбнулся, и в его глазах заблестела хитрая искра. Эта улыбка была холодной, как зимний ветер, и в ней не было ни капли доброты или радости. Это была улыбка хищника, увидевшего добычу, улыбка победителя, уже предвкушающего сладость победы.
— Тогда давайте начнём, — сказал он, и в его голосе зазвучала угроза, обращенная не к Умару, а ко всем, кто осмелится стоять на пути их новой империи. Этот голос был спокойным, но в нём скрывалась непоколебимая решимость, жёсткость и власть, которая заставляла дрожать даже самых храбрых воинов.
Он протянул руку, и в ней появились перо и пергамент, свёрнутый в тугой рулон. Это был договор о вассальной клятве, документ, который должен был определить судьбу Алджурана и его народа.
— Простая формальность, где вы признаёте власть Ма́лика и становитесь частью единого Сомали, — грозно произнёс советник, развернув пергамент и положив его на стол. Его слова звучали как приговор, как неизбежный ход судьбы, от которого невозможно убежать.
Он уставился на Умара, словно хотел прочитать его мысли. В его взгляде не было ни уважения, ни капли сочувствия, только холодный расчёт и власть. Он видел в Умаре не равного себе правителя, а пешку в своей большой игре, пешку, которую он готов жертвовать ради победы.
Умар неподвижно сидел на троне, который ещё не пропитался атмосферой власти. Он понял, что победа была лишь началом. Он понял, что его амбиции не ограничиваются Алджураном. Он понял, что теперь он — часть некоторой большей игры, которая может уничтожить все, что он добился, все, во что он верил.
Он взял перо, его рука дрожала. Он взглянул на пергамент и чёрные чернила, которые должны были запечатлеть его жизнь и судьбу в одном моменте. Умар знал, что отказаться от этой клятвы будет означать войну, войну, которую он не сможет выиграть. Устало вдохнул и начал подписывать все документы, признавая власть Мухаммеда и его господина.
Адаль должен быть уничтожен!
Я не заинтересован в понимании овец, а просто ем их.
Ганнибал Барка
Алджуранская партия была сыграна безукоризненно и по-своему филигранно, Аюб прекрасно исполнил свою роль, так что заслуживал награду. Посему я планировал отдать ему в наместничество все земли по ту сторону пролива, если он, конечно, доживёт до этого момента, то будет прекрасная пенсия. Ну а коли нет, то устроим пышные похороны, ибо годков Мухаммеду уже немало. Приняв все клятвы и отправив Умара на границу с Адалем, поскольку умел тот немного, я вернулся к своим прямым обязанностям.
Новые земли было необходимо интегрировать в административный аппарат Сомали, а после и заняться вопросами, что так волнуют простой люд, и поработать над коррупцией и прочими огрехами старой «администрации». Неподкупные зомби из бывших чиновников были отправлены в качестве ревизоров во все «новые» области, дабы провести проверки и устроить «народные», где каждый чиновник способен лишиться головы, если наберётся больше десяти жалоб от простого люда.
Солнце, уже склонившись к горизонту, заливало залы дворца багряным светом. Я лежал на мягких подушках, уставший от бесконечных докладов и обсуждений, и задумчиво глядел на резную крышу. В моей голове вертелись мысли о будущем, о том, как сделать его по-настоящему стабильным и процветающим. Вчерашнее сражение, хоть и завершилось победой, оставило горький осадок. Сотни детей, осиротевших в этой войне, бродили по улицам городов, их глаза были полны страха и голода.
— Разве можно позволить будущему нашего государства строиться на страхе и нищете? — прошептал я вслух.
Мысль, возникшая в тот же миг, словно молния, осветила мой разум.
— Отчий Дом! — воскликнул я, садясь на подушки. — Мы создадим Отчий Дом, где сироты и дети войны получат кров, еду, одежду, а после — образование!
Идея моментально захватила меня, и я тут же вернулся в свой кабинет и, взяв ручку и любимую тетрадку, начал накидывать черновой план.
**План Отчего Дома**
**1. Помещение:**
— Выделить отдельное здание в центре города для Отчего Дома.
— Обеспечить здание всем необходимым: спальными местами, кухней, комнатами для обучения и игр.
**2. Обучение:**
— Ввести основные предметы: чтение, письмо, арифметика, ремесла.
— Включить религиозное образование, посвященное нашим догматам и верности государству.
— Обучать детей воинскому искусству, делая их не только образованными, но и храбрыми и преданными своему делу.
**3. Питание и одежда:**
— Обеспечить детям регулярное питание, соответствующее их возрасту и здоровью.
— Предоставить детям одежду и обувь, соответствующую сезону и достойную их статуса «детей государя».
**4. Персонал:**
— Набрать опытных учителей и воспитателей.
— Создать отдельную команду медиков для ухода за детьми.
— За безопасность будут отвечать лучшие воины из моей гвардии, что решили уйти на пенсию.
Я знал, что строительство Отчего Дома потребует времени и ресурсов. Но был уверен, что это станет не просто приютом для сирот, а кузницей будущего.
— Эти дети станут основой нашего государства, — говорил я своему ближайшему советнику, Азару. — Они будут верны нам, они будут любить наше государство. Они станут нашей инвестицией в кадровой войне за умы народа.
Придворный Азар, смуглый нубиец в традиционном халате и чалме, что всегда соглашался со всеми моими решениями, на этот раз задумался. Его губы, обычно легко считываемые, застыли в тонкой полоске, обнажая ряд идеально ровных, белоснежных зубов. Глаза, обычно сияющие весельем, погрузились в тень, словно опустились за горизонт беспокойных мыслей. В них еще можно было уловить искру быстрого ума, но она теперь горела тускло, как загадочная звезда в глубине ночного неба. Даже его руки, обычно с живым жестом поддерживающие речь, опустились вдоль тела, как два неподвижных ствола.
Традиционный халат, сшитый из ткани цвета темной земли, охватывал его фигуру, как вторая кожа. На рукавах вышитые золотом узоры в виде скарабеев, символизирующие жизнь, теперь казались застывшими, не двигающимися. На голове Азара гордо лежала чалма, сшитая из яркой шелковой ткани цвета солнечного заката. Она была украшена тонкой золотой тесьмой и небольшим изумрудным камнем, который обычно искрился в глазах Азара жизнью, но сейчас был тусклым, как небесный свет перед грозой.
Я почувствовал, как от его тишины воздух в тронном зале сгущается. На моей шее появилась липкая капелька пота. Азар был не просто слугой, он был моим советником, моим голосом разума, и его молчание говорило больше, чем любые слова.
— Азар, что тебя беспокоит? — спросил я, стараясь сохранять спокойствие.
Он поднял глаза, и в них я увидел не сомнение, а глубокую тревогу.
— Но, Малик, как мы убедимся, что они будут верны нам? В их жилах течет кровь не только наших врагов, но и наших собственных сограждан.