После того как появился образ Лилит, голограмма погрузила всех в ещё более глубокую тьму, показав Еву. Её лицо, изначально выражавшее лишь бессилие, теперь исказилось немым криком отчаяния, выжженным в самой глубине души.
Не только тело, но и сама сущность Евы были подорваны, осквернены до самого основания её бытия. Это было не просто изображение, а воплощение безысходности и утраченной надежды, напоминающее о глубоком разочаровании и ужасной правде. Даже зелёный свет голограммы стал гуще, превратившись не просто в ядовитый, а словно в густой дым преисподней, окутывающий Еву, как саван.
Затем сцена изменилась, и перед зрителями предстал Адам, но уже не живой. Его тело, внушающее страх своей безжизненностью, было разбросано на земле, словно игрушка, разбитая безжалостной рукой.
Кожа Адама была бледной, почти прозрачной, что подчеркивало глубину его ран и мрачность смерти. Кровь, собравшаяся в чёрные лужицы, напоминающие отражения звёзд в бездне, усиливала ощущение жестокости произошедшего. Его широко раскрытые глаза были полны неизбывного ужаса, застыв в немом протесте против несправедливости мира.
Это была не просто мёртвая маска несбывшихся надежд, а воплощение жертвенности и неминуемой гибели. Воздух вокруг него сгустился от присутствия смерти, наполнившись тяжёлым запахом крови и гнилостных испарений.
Крид стоял над ним, словно холодный и бесчувственный исполнитель самой госпожи смерти. Его лицо, освещённое бледным зелёным светом, не выражало никаких эмоций, только пустоту и бездушие. Это было лицо человека, лишённого совести и сострадания, злодея, который наслаждался совершённым преступлением.
Даже его одежда казалась пропитанной мраком, словно он сам был воплощением тьмы. Его присутствие было не просто угнетающим, а удушающим. Он был идеальным воплощением абсолютного зла, по мнению одного конкретного обвинителя Нэта.
Сцена сменилась, и перед глазами ангелов предстала встреча Виктора Крида и Люцифера. Место действия было выполнено в мрачных тонах: бесконечная пустота, пронизанная тусклым красным светом пылающих вдалеке адских огней. Воздух дрожал от невидимого напряжения, напоминая гул тысяч демонов.
Люцифер предстал во всей своей дьявольской красоте, но эта красота была искажена и наполнена ужасом. Его кожа была бледной и почти прозрачной, а синие вены, проступающие на ней, напоминали разветвлённые реки крови. В глазах, которые горели в тусклом свете, читалась не только власть, но и глубокое отчаяние, скрывающее за собой ужас.
Его огромные чёрные крылья, словно ночь без звёзд, были изрезаны невидимыми шрамами, придавая им вид истерзанных парусов погибшего корабля. Даже его улыбка, когда-то очаровательная и притягательная, теперь казалась лишь извращённой гримасой, подчёркивающей его падение и вечное проклятие.
Виктор Крид, стоящий перед ним, был маленькой тенью на фоне великолепного дьявола. Его лицо было всё так же равнодушным и выражало не триумф, а глубокое удовлетворение от совершённого зла. Это было лицо холодного расчета, лишенное всяких эмоций, похожее на маску, скрывающую его истинную природу. Он держал в руках яблоко, блестящее, как черное солнце, его поверхность была гладкой, словно полированный обсидиан, отражая мрак окружающего пространства. Это было не просто яблоко, а символ искушения, инструмент сделки.
Крид передал яблоко Люциферу с ритуальной медлительностью. Это был не просто обмен, а священный обряд, который скреплял союз между «человеком» и дьяволом.
В этот миг воздух сгустился, становясь вязким и тяжёлым, словно сам ад спустился на землю. Даже тусклый красный свет стал более интенсивным, напоминая пылающие угли в преисподней. Это была сцена не просто сделки, а окончательного падения, завершения пути в бездну.
В руках Люцифера замерцали золотые ключи. Не просто ключи, а пронизанные мириадами маленьких алмазов, которые переливались сладким, приторным огнём, словно застывшие искры адского пламени. Они пульсировали ритмично, излучая тепло. Каждый узор на ключах казался выгравированным самим Адом, каждая деталь говорила о бесконечной тьме и зле. Эти ключи были не просто символом власти, а ключом к самой сущности зла.
Передача ключей произошла не быстро, а медленно, ритуально. Люцифер протянул ключи Криду с притворной улыбкой, которая не достигла его холодных, мёртвых глаз. Его взгляд был пронизан не только удовольствием, но и неким скрытым ужасом, предчувствием будущих бед. В его жесте было что-то скрытое, невыразимое отвращение и мерзкое удовлетворение от совершаемой сделки. Крид взял ключи с холодным спокойствием, не выражая ни малейшего восторга или удовольствия. Его лицо оставалось пустым, безжизненным, в нём не было ни искры жизни, ни блеска триумфа. Это была пустота, пронизанная только холодным расчётом и ощущением власти.
В этот миг голограмма запульсировала с ещё большей силой. Ядовито-зелёный свет стал гуще и вязче, словно чёрное масло, и на несколько секунд из него возникли мрачные силуэты демонов, словно призраки ужаса, напоминая о цене сделки с дьяволом.
Зелёное свечение заполнило все уголки Небесной Канцелярии, подчёркивая ужас произошедшего. Это было не просто изображение, а сгусток ужаса, воплощение зла, запечатлённое в мерцающем зелёном свете голограммы.
Каждая деталь — от блеска алмазов на ключах до пустого взгляда Крида — была пропитана не просто злом, а глубокой моральной уродливостью, отсутствием всякого человеческого начала. Это была сцена не победы, а окончательного падения, и голограмма передавала это с ужасающей подробностью и максимальной эмоциональной силой.
— Как вы, наверное, уже поняли... Виновен! — самодовольно прогудел Дарк Нэт, угодливо выискивая взором из-под капюшона хотя бы тень эмоций у всё так же молчаливого Арбитра.
Его голос, прозвучавший в безмолвной Канцелярии, был не просто заявлением, а торжеством «личной справедливости». Самодовольство пропитало каждый слог, каждое слово было напитано горьким вкусом победы и зловещим предвкушением наказания. «Виновен!» – прозвучало это слово не как объективная констатация факта, а как приговор, закрепленный печатью небес. Это было не просто утверждение, а демонстрация власти, вызов самой судьбе.
Его взгляд, мелькнувший из-под капюшона, был не просто наблюдательным, а пронизывающим, словно острый меч, готов пронзить насквозь самые тайные мысли. Он искал реакцию Арбитра, ну или хотя бы микроскопическую тень эмоций, хоть малейшее изменение в его неподвижной фигуре. Но Арбитр оставался невозмутим, как вечный памятник безразличия, его безмолвие было еще более угнетающим, чем любые слова. Это безмолвие было отражением вечной тьмы и бесконечности времени, подчёркивающим бесполезность всяких эмоций и бессилие перед неизбежной судьбой. Даже самодовольство Дарк Нэта казалось теперь жалким и бессмысленным, потерянным в безграничном пространстве вечности. Его победа была только мнимой, поскольку она была ничтожна в сравнении с величием и неизмеримостью бесконечного мрака небесной канцелярии.
— Хорошо, пускайте Крида. — Арбитр нехотя кивнул, давая разрешение тройке Архангелов во главе с Михаилом завести Крида через массивные двери из белоснежного мрамора.
Архангелы во главе с Михаилом двинулись к дверям без какой-либо спешки. Массивные двери из белоснежного мрамора, пронизанные тончайшими прожилками серых тонов, казались входом в самое сердце небесной канцелярии. Их поверхность, холодная и гладкая, словно отполированный лед, отражала тусклый свет, подчёркивая холод и неизбежность наступающего суда. Каждый шаг архангелов отдавал эхом в молчаливом пространстве Канцелярии, подчёркивая тяжесть надвигающейся бури.
Виктор Крид появился не как приговорённый, а как триумфатор. Его статная фигура, одетая в изысканный костюм, выделялась на фоне мрачной атмосферы Небесной Канцелярии. Его волосы, отливающие златом, аккуратно уложены, словно скульптура, и пронзительно голубые глаза, блестевшие внутренним светом, казались противоречием самому понятию вины. Он шёл, словно владетель мира, не обращая внимания на окружающих его ангелов с их мрачными лицами.
Кандалы из адамантия, сковывающие его руки, были массивными, но они не уменьшали его величественности. Они были как украшения, подчёркивающие его статус преступника, однако не способные принизить его в глазах окружающих. Даже ограничение его силы и бессмертия не смогло приглушить сияние чистой магии, исходящей от него. Это сияние было не просто магической энергией, а концентрированным внутренним светом, подчёркивающим его уникальность, бунтарский дух и непокорность системе в любом из её проявлений.
Он шёл рядом с Михаилом, и их противопоставление было особенно ярким. Мрачная фигура Архангела и сияющая фигура Крида создавали контраст, подчёркивающий несправедливость и мрачную иронию сей ситуации. Он прошёл через ворота из белого мрамора, словно сквозь зеркало, переходя из одного мира в другой. Не было в нём ни капли страха, ни раскаяния, только спокойное безразличие, подчёркивающее его исключительность и непокорность судьбе. И каждый его шаг был демонстрацией силы и непоколебимой уверенности в себе. Он шёл к своей судьбе не как жертва, а как владетель собственной жизни. Даже в оковах он оставался непобеждённым.
Глубокий, раскатистый голос Виктора Крида прорезал тишину Небесной Канцелярии, словно раскат грома, обрушившийся на безмолвную пустыню. Его слова не просто летели в воздухе, они бились о холодный мрамор пола, отражаясь эхом презрения и неукротимой ярости. Он стоял, окруженный ангелами, но его взгляд не замечал их, пронизывая саму суть божественного правосудия с холодной и безжалостной презрительностью.
— И вы серьёзно верите…? — началось его обращение с саркастическим вопросом, выражающим глубокое неверие в серьезность происходящего. Его голова была приподнята, и взгляд его голубых глаз, сиявших внутренним светом магии, был наполнен таким пренебрежением, что ангелы, окружавшие его, невольно отшатнулись на шаг назад. Это было не просто несогласие, а глубокое пренебрежение к самой идее суда, к его участникам и ко всем священным законам, которые они представляли.