Поскольку российская экономика напрямую зависела от торговли с англичанами, объемы импортно-экспортных операций моментально упали в 4–5 раз. Если в 1806 году в Кронштадт зашло 3574 иностранных судов, то в 1808-м — всего-то 65.
Или возьмем, к примеру, такой мирный продукт, как сахар. Никаких проблем россияне с ним испокон веков не знали, могли чаевничать в прикуску сколько душе угодно. В 1804 году через один только Кронштадтский порт иностранные купцы привезли в Россию 488,7 тысячи пудов сахара, что соответствовало примерно годовой норме потребления.
А в 1809-м сахар разом превратился в страшный дефицит: сами мы его практически не производили, а объемы импорта сократились катастрофически — теперь уже через все российские порты ввезено было лишь 102 тысячи пудов.
И так практически во всем. Вот тебе, бабушка, и рост цен — в 2–3 раза на весь импорт за несколько лет.
Как следствие, резко снизился сбор налогов; нет торговли — значит, нет ни акцизов, ни пошлин.
Пришлось снова разгонять печатный станок. В 1786–1810 годах в обращение была выпущена колоссальная сумма — 579 миллионов рублей ассигнациями. Естественно, тут же скакнула инфляция.
До присоединения России к «континентальной блокаде» за 1 бумажный рубль давали 67,5 копейки серебром, причем курс этот стабильно держался с конца минувшего столетия.
В 1811 году — уже немногим более 25 копеек, падение — почти в 3 раза.
В конце концов Александр I уразумел, что дальше так продолжаться не может; если бы не начавшаяся вскоре война с французами, Россия самостоятельно прекратила бы блокаду. (Показательно, что едва только Бонапарт пересек Неман, как в Петербурге немедленно опубликовали манифест о возобновлении торговых отношений с Британией.)
Жесткая защита собственных экономических интересов — вот единственно правильная политика для любого государства; если оно, конечно, не хочет попасть под чью-нибудь железную пяту, чужую.
К счастью, Александр I — при всем своем либерализме и масонстве — это осознал. Потому и не впал в другую крайность — не пошел по пути финансового закабаления Британией, хотя многим это представлялось оправданным и логичным, да и займы от англичан Россия получала регулярно[1]. И правильно сделал. Еще неизвестно, с кем дружить было безопаснее — с Парижем или Лондоном. С такими друзьями и врагов не надо…
…Международная доктрина англичан гуманизмом никогда не отличалась, решать все свои проблемы они традиционно предпочитали чужими руками.
Главным плательщиком по британским счетам выступала несчастная Индия.
Англичане с ней не церемонились: индийцы — это же не джентльмены… и вообще — не совсем люди.
Свои колонии они никогда не рассматривали как часть собственной страны, только как источник сверхдоходов. (Эту практику, впрочем, исповедовали и все остальные колониальные державы, кроме одной-единственной ненормальной России.)
До 1858 года Индия официально даже не являлась колонией Британии. Вообще. Это была такая территория по добыче денег. Λ вся фактическая власть принадлежала в этой стране Ост-Индской компании — вроде бы обычному акционерному предприятию, созданному для торговли с Индией.
Существовала она аж с 1600 года. Но очень быстро от банальных внешнеторговых операций перешла к захвату и хозяйственному освоению территории. Ост-Индская компания строила крепости, прокладывала дороги, контролировала плантации, разрабатывала рудники, даже собирала налоги и получала контрибуции с местных княжеств.
Понятно, самим индусам это совсем не нравилось. То и дело здесь вспыхивали восстания и войны, в том числе инициированные конкурентами-французами, но уже к середине XIX века компания взяла под контроль почти всю страну.
Это была довольно странная форма управления: де-юре — Индия подчинялась не Британии, а 550 акционерам Ост-Индской компании. «Газпром» и «Роснефть» должны, наверное, обзавидоваться привилегиям, которые имела главная британская госмонопо-лия того времени. (На ее долю приходилась четверть всего оборота английской торговли.)
Вообще, нам сегодняшним очень трудно понять, что это была за структура. В современном мире подобных аналогов просто не существует.
Акционерная Ост-Индская компания являлась по сути полуго-сударством: со своей армией, флотом, военно-полевыми судами, чиновниками… даже с собственной финансовой системой.
Компания чеканила свою частную монету: рупию. Точнее множество ее вариаций — для разных районов страны. Когда компания завоевала всю Индию и стала там полноценной владычицей, настало время выпускать универсальную монету и банкноту. Разумеется, их привязали к фунту стерлингов и «украсили» изображениями английских королей.
Рупию девальвировали время от времени так, как казалось удобным британцам. Причем ни с какими экономическими катастрофами это связано не было; считалось, что экономика Индии находилась в то время на подъеме. Но проблемы были в Европе — вот индусы и платили за их решение.
Вообще, с индусами они особенно не миндальничали. Ряд историков приводят леденящий душу пример: дабы обеспечить продвижение своих тканей и избавиться от лишней конкуренции, британцы взяли да и ампутировали пальцы у 10 тысяч индийских ткачей…
Вот такими совершенно людоедскими методами и достигался высокий уровень жизни Соединенною Королевства; потому-то с момента введения бумажного фунта (а было это, напомним, еще в 1694 году) и вплоть до начала Первой мировой войны Англия оставалась главной финансовой державой планеты, а фунт — основной резервной валютой. Даже войны с Наполеоном не привели к столь ожидаемому императором расстройству британской экономики, при том, что кризисы сотрясали Британию с регулярной частотой[2].
В борьбе за собственные интересы британцы не останавливались ни перед чем; очень показателен в этом контексте пример Китая.
Так уж сложилось, что англичане традиционно много торговали с Китаем, и год от года — все больше.
К 1785 году все та же Ост-Индская компания импортировала 15 миллионов фунтов (6 тысяч тонн!) китайского чая. В 1830-м — уже в 2 раза больше — 30 миллионов фунтов. Только налог на чай достигал десятой доли доходной части бюджета Британии!
Почему так много чая и почему так дорого? — спросите вы.
Во-первых, чай стоил тогда весьма и весьма недешево. В расчете на вес. Да и пили его крепко заваренным, почти как чифирь.
Во-вторых, Китай являлся монопольным производителем чая, ни в Грузии, ни в Индии эту культуру еще не начали возделывать.
В-третьих, это был основной безалкогольный напиток эпохи. Никакой тебе колы, никаких соков в пакетах.
И главное, Британия была глобальным международным посредником — Европа, Северная и Латинская Америка, словом, весь цивилизованный мир, за исключением России, перекупал китайский чай у англичан.
Это были не просто деньги. Не просто образ жизни. Не просто файв о'клок.
Это были очень-очень большие деньги!
Китайцы — хитрые ребята, за все требовали платить серебром, бумажные фунты они не брали. А английские товары в Китае не требовались совершенно. Сами все производить умели — по крайней мере дешевле, почти как сегодня.
Вскоре серебра у британцев стало откровенно не хватать, а потребность в чае, да и других китайских товарах (в том же шелке), напротив, только росла.
В Индии — проще, там можно было резать пальцы ткачам. Но Китай-то — независимое государство! Да на всех китайцев, скажем откровенно, и ножниц не напасешься.
Умнейшие экономисты и политики Британии долго размышляли, как бы исправить такое положение. И нашли в конце концов предмет экспорта, от которого китайское общество не сможет отказаться. Им стал опиум.
Британцы утверждают, будто опийный мак — традиционная культура Индии. Это неправда. Мак происходит из Средиземноморья и в Европе известен с античных времен. В Индии же, по некоторым данным, до появления британцев он вообще не выращивался.
Зато китайцы с опиумом были знакомы хорошо; использовали его так же, как и в Европе — в медицинских целях. Любое другое употребление зелья считалось преступлением и грозило суровыми карами, по части которых китайцы были большие умельцы; не хочется даже живописать подробности.
Но британцы не сдавались. С 1782 года они стали ввозить опиум в Китай именно как наркотик, причем — в огромных количествах. Сначала приносило это одни убытки: на товар просто не находилось покупателей. Потребовалось несколько лет агрессивной маркетинговой политики, чтобы часть китайцев пристрастилась все же к опасному зелью.
С 1799 года китайские власти наконец сообразили, что к чему, и официальный ввоз опиума в страну запретили. Что ж! Британцы отныне доставляли его контрабандой. Раз появился глобальный нелегальный бизнес, тут же расцвели преступные мафии — триады.
С началом массовых опиумных поставок китайская экономика перевернулась.
Только за десять лет, с 1830 по 1840 год, англичане вывезли китайских товаров на 7 миллионов серебряных долларов, а опиума ввезли — аж на 56 миллионов. Торговый дефицит грозил крахом теперь уже не британской, а китайской экономике.
Китай оказался перед лицом сразу двух опасностей: во-первых, беспрецедентной утечки из страны серебра — то есть налицо был кризис денежной системы и всей экономики Поднебесной. Во-вторых, перед угрозой тотальной наркомании.
В правительстве Китая сложились две группировки. Одна предлагала легализовать торговлю опиумом: тогда доходы казны возрастут, перейдя из рук контрабандистов в государственное лоно. Другая хотела самыми решительными мерами остановить эпидемию дури. Заметьте — и сегодня во всем мире спорят примерно о том же.
Но Британии было слишком выгодно торговать наркотиками. Выращивали их в Индии, буквально в промышленных масштабах, причем монополия, как нетрудно догадаться, находилась у Ост-Индской компании. А посему все продолжалось, как прежде, даже несмотря на критику, которой торговля опиумом подвергалась в самой Британии.