Кризисы в истории цивилизации — страница 8 из 10

Стерлигов снял с пояса пузатый кошелек-кисет, ослабил затяжку и с тяжелым стуком высыпал на стол горсть разнокалиберных золотых монет. На монетах по-английски было написано «Одна тройская унция». Я тут же кинулся пробовать их на зуб.

— Чувствуете, какое мягкое! — сказал Стерлигов. — Это чистейшее золото, четыре «девятки». В Лондоне начеканили! Есть тут и колумбийские, и даже российские золотые 50-рублевки, центробанковские. Вот они. Мы их признаем как четверть унции, хотя их чистота всего три «девятки». Но для монет лучше всего использовать не три «девятки» и не четыре «девятки», а 950-ю пробу, как в бывших царских червонцах. Потому что слишком чистое золото чересчур уж мягкое. Видите, монеты чуть-чуть уже погнутые, помятые…

— И сколько вы уже начеканили?

— Немного. Около десяти тысяч унций.

— На весь мир не хватит.

— Нам на весь мир и не надо было. Нам нужно было создать механизм. Ну, как модель автомобиля сделать… Для того чтобы что-то оплатить, вам нужно донести свое золото до ближайшего специализированного хранилища. Хранилище ваши монеты принимает и шлет сообщение по Интернету за океан. И там аналогичное хранилище выдает вашему контрагенту такую же сумму в золоте. Сейчас пока такие места приема-выдачи есть только в Москве и Казахстане. Был еще офис в Лондоне, но мы его закрыли, потому что аренда требует денег, а раз система никому не нужна, зачем платить? Заморозили пока…

Надо мной глумятся, — продолжил Стерлигов, — мол, вот, деньги потратил, а ничего не заработал. Так у людей устроен мозг. Никто не хочет думать о будущем. А мы хотим сделать другую жизнь! Ведь наша система приведет к огромным социальным последствиям! Не будет банковской системы в том виде, в котором она есть. Банки превратятся в чисто расчетные структуры. Не нужен будет кредит, а значит, не будет инфляции, поскольку золото нельзя допечатать. Сейчас деньги размножаются банками, которые раздают кредиты, производя деньги из ниоткуда.

— Это верно, но с золотом будет обратная вещь — дефляция!

— Дефляция — это благо, потому что человек, который хранит у себя золото, все время зарабатывает — его золото с каждым днем становится дороже, он может через год купить на свой золотой запас больше товаров.

— Это и плохо. Поскольку умеренная инфляция все время заставляет людей шевелиться, что-то делать, предпринимать, вкладывать куда-то, чтобы спасти свои деньги от удешевления. А в вашем мире выгоднее вообще ничего не делать, сидеть на попе — и без всякого риска и шевеления автоматически богатеть. Стимула к труду нет.

— Зато в нашей системе людей, которые, ничего не делая, будут богатеть, на порядки меньше, чем сейчас. Сейчас, в условиях бумажных денег, которые можно подпечатывать, банкам выгодно раздавать кредиты направо и налево, и люди потому занимаются всякой никому не нужной хренью. Приходит человек в банк и говорит: «Я хочу сделать двадцатый вид горных лыж! Вот вам в залог мой дом». Дерьмо вопрос! Ему дают кредит. Подавляющее большинство кредитов не возвращаются. Но банку все равно: у него есть залог. В мире сотни журналов, сотни видов автомашин, тысячи телеканалов. Зачем?

— Разве изобилие — это плохо?

— Конечно! — воскликнул Стерлигов. — Потому что людям это по большому счету не надо.

— Это вы за них так решили, что им этого не надо? Они считают по-другому. И потом, куда же вы денете миллиарды людей, которые, по-вашему, занимаются тем, чем не надо — фильмами, газетами, горными лыжами, автомобилями?

— Сейчас люди занимаются тем, что не надо делать, а тем, что надо, никто не занимается — хлеб почему никто не растит?

— С хлебом проблем нет. Его и так хватает.

— Правильно! А почему его хватает? Потому что проклятые ученые придумали модифицированный хлеб, которого стало в пять раз больше при тех же затратах труда. И те люди, которые раньше растили хлеб, теперь стоят холуями на воротах, работают проститутками, официантами…

А вот когда вместо бумажных денег появляются золотые, человек приходит и говорит: «Дайте мне кредит. Я хочу сделать миллионный вариант нижнего белья». А золота всегда мало. Поэтому человек, который имеет деньги, сто раз подумает, нужен ли миллионный вариант нижнего белья. И не даст. А на хорошее дело даст. Овец выращивать, например.

— Вы хотите опять загнать всех в деревню, к навозу поближе?.. К тому же вы говорили, что кредита никакого не будет.

— Да. В том смысле, что кредит будет даваться без процента. Если нет инфляции, то нет и процента! Займы будут беспроцентные. Я вам одолжил золото на год, через год вы мне его вернете в таком же количестве. И я заработал, потому что через год я на эту монету смогу купить больше, чем сегодня, — за счет дефляции.

— А зачем тогда в долг давать? Ведь могут и не вернуть!

— О! Верно! Частник при таких условиях в долг не даст. Ему действительно выгоднее просто сидеть на деньгах. Именно поэтому я и говорю, что частная система займов умирает. Давать займы будет только государство — для того чтобы люди работали, а не сидели без дела.

— Социализмом попахивает. А, значит, не сработает. Потому что чиновник будет решать, кому давать деньги, кому нет. Значит, с неизбежностью возникнет система откатов. И процент отката просто заместит собой отмененный вами кредитный процент. Система забюрократизируется, экономика работать перестанет. Вы просто берете худшее из двух систем — капиталистической и социалистической.

— Чиновник должен иметь голову и понимать государственные интересы, — не согласился Стерлигов. — Ведь деньги всегда выдает человек — и сейчас, и в будущем. И всегда есть человеческий фактор. Просто сейчас во главе угла получение ростовщического процента, а в нашей системе будет обеспечение занятости населения для пользы общества… Так что если у вас есть сбережения в бумаге, советую вам приобрести золото или домик с овечками. Лучше золота будет только сельское хозяйство. Это божий труд.

Все хотят спасти мир, как видите. А мир вовсе не нуждается в помощи. Потому что он не погибает, а перерождается — в боли, муках и страданиях. И закручивание гаек может его только погубить — слишком крепкая скорлупа просто не даст желтенькому цыпленку нового мира пробиться к свету. И он задохнется во тьме и сырости, так и не вдохнув воздуха свободы.

Часть IВолны гасят ветер

Глядите, вон болтается петля…

Владимир Высоцкий

Есть мнение, что все беды нашего безнравственного мира от денег и что без денег можно обойтись. Это правда. Без денег запросто можно обойтись. Если ты маленький ребенок. Если ты живешь в монастыре, в тюрьме, в сумасшедшем доме или в диком племени Амазонии. Или если ты существуешь не в жизни, а в фантастическом романе Ивана Ефремова или братьев Стругацких про коммунизм.

Но вряд ли вы — выдуманный персонаж из книги. Не думаю также, что вы ребенок или дикарь: серьезные книги читают взрослые цивилизованные люди. А взрослые люди могут жить без денег только в трех оставшихся вариантах — монастырь, психушка, тюрьма. Все эти столь разные места характеризуются одним: это места лишения свободы. Иными словами, без денег жить можно только в условиях жесткой неволи и сурового режима, несвободы. И отсюда простой вывод: деньги — это свобода. Деньги — это крылья.

А еще что? Об этом мы сейчас и поговорим… Но прежде я хотел бы слегка извиниться. Я вас обманул. Несильно, но обидно. На самом деле есть в мире места, где можно прожить и без денег, и на свободе. Я вам такие места сейчас покажу, а вы для себя решите, хотите ли вы такой жизни. И чем такая жизнь может обернуться. Не для тех, кто ею живет, а для всех остальных…

Глава 1Большевик при коммунизме

Обычно читатели приходят на встречу с писателем. В этот раз было наоборот — писатель шествовал по летнему Парижу навстречу с читателем. Сначала писателя вез поезд метро, потом его перемешали по тротуарам собственные ноги. Писателем был я. А моим читателем — Владимир Московцев. Я шел в нему в гости под мост. Потому что Владимир Московцев — парижский клошар, или, попросту говоря, бомж, и живет он под одним из парижских мостов, перекинутых над железной дорогой. Место это тихое, несмотря на рельсы, потому что железнодорожная колея давно заброшена, и, идя по мосту сверху, нельзя даже предположить, что там, под ногами, живет человек и мост служит ему крышей и одной стеной.

С одной стеной жить сложно, поэтому Володя под мостом построил себе самый настоящий двухэтажный домик из оцинкованных стальных труб, из которых обычно городят строительные леса. Там у него есть импровизированный столик, кровать, куча матрацев, крысы. Ну, крысы, правда, по-европейски вежливые. Они соблюдают нейтралитет и близко к человеческому домику не подходят. Володя с ними дружит и иногда подкармливает. Ведь если есть дом, должны быть и домашние животные.

Шел я в гости под мост не один. А со всем своим семейством. Ибо Лувр — удел каждого туриста, а попасть в гости к парижскому бомжу — редкая удача. По ходу дела жена задала резонный вопрос, что купить. Не с пустыми же руками в гости идти! По пути заскочили в магазин и купили шампанского и разных вонючих французских сыров. Это я придумал. А что, по-моему, все довольно органично — идем в гости к бомжу и берем с собой перебродившее вино и заплесневелый сыр!..

…Ярким солнечным днем мы сидели в тенечке, как на пикнике, и под пение птиц пили из одноразовых стаканов шампанское и закусывали сыром. Беседовали за жизнь. Вот такой вот у меня круг знакомств — от миллиардеров до бомжей. Нелегка писательская доля…

А пригласил меня к себе «домой» бездомный парижский клошар еще в Москве. В Москву он прилетал по делам — чтобы прикупить диски для изучения французского и новый ноутбук с русской раскладкой. И встретились мы в книжном магазине, где я проводил встречу с читателями. Как вы уже поняли, мои встречи с читателями порой приносят полезные плоды — не только для читателей, но и для меня самого. Отвечая на правильно поставленный вопрос, сам начинаешь что-то лучше понимать, как, например, это было в случае с парнем, спросившим о формировании мировоззрения. А в тот раз я приметил в толпе читателей знакомое лицо. Машинально кивнул и задумался: «Блин, а кто же это?»

И только к концу встречи вспомнил — это мой старинный шапочный знакомый из Риги, с которым я пересекался у других своих знакомых и про которого практически ничего не знал. Хорошо еще, что имя-фамилию вспомнил: Владимир Московцев. Кажется, он увлекался политикой и защищал права русских в Латвии.

После встречи Московцев подошел ко мне и мы отправились в ближайшее кафе. Где мне и открылись удивительные вещи. Но прежде, чем открыть их вам, скажу пару слов о моем собеседнике. За то время, что мы не виделись, он прошел тяжкий путь. Весь этот путь в подробностях я рисовать не буду, просто прочерчу пунктиром, буквально в двух словах, в одном абзаце…

Владимир Московцев большую часть своей жизни провел в борьбе. Он всегда боролся с властями. Боролся много, часто и весьма упорно. Боролся в России, боролся в Латвии. Он прошел через тюрьму и подполье. Был национал-большевиком лимоновского разлива. Голодал сорок дней в рижском централе. Но в конце концов годы взяли свое и Владимир ушел на заслуженный отдых, обретя покой и счастье в жизни парижского клошара. Свое 45-летие он встретил «дома», под мостом, в полной гармонии с собой. В его скромном «жилище» есть все, что нужно современному парижскому бомжу, — пиджак «Хьюго Босс», ноутбук, сотовый телефон…

— Прибыв в столицу Франции, я честно подошел к полицейскому и на ломаном языке заявил, что хочу сдаться властям и прошу политического убежища, берите меня и помещайте в лагерь для перемещенных лиц… Полицейский сказал, что у него сейчас смена заканчивается и чтобы я пришел завтра. Так началось мое хождение по кабинетам. Со мной возились долго. Никак не могли понять, кто я такой. Они спрашивают мое «националити», имея в виду гражданство. Я объясняю, что такого не существует: я родился на Украине, но этнически я русский, а во времена СССР переехал в Латвию, и теперь я латвийский негражданин. Показываю латвийский паспорт. Они цепляются за паспорт и переспрашивают: так, значит, вы гражданин Латвии? Нет, говорю, вот смотрите: у меня тут приписка, что я негражданин. Они не понимают: как такое может быть?

«Ладно, и чего же вы хотите?» — «Я хочу политического убежища, потому что в Латвии меня преследуют». И тут выясняется, что это невозможно: Латвия признана демократическим государством, входит в Евросоюз. А люди, на законных основаниях живущие в Евросоюзе, могут по всему Евросоюзу беспрепятственно передвигаться. И одна часть Евросоюза не может дать политическое убежище человеку из другой части Евросоюза. Это нонсенс, юридический абсурд.

Хорошо, говорю, ну поставьте меня на какой-нибудь учет, на регистрацию, не знаю… А зачем, спрашивают, вы ничего не нарушаете и можете жить во Франции, сколько хотите. Мы вам дадим адрес, сходите туда, вам вручат талоны на бесплатное питание и проживание… Так я попал в коммунизм. Я живу практически без денег. Они здесь не нужны!

— Расскажи о коммунизме! Что вообще положено при коммунизме бездомному в Париже?

— Первое время я жил в ночлежках. К страшным ночлежкам, описанным у Горького, это не имеет никакого отношения. Там чисто, светло, многоярусные кровати. Но мне там не понравилось: слишком много спившихся и деградировавших личностей. А я интеллигент из хорошей семьи! Поэтому я нашел отличное место и теперь живу под мостом. Чисто, сухо…

Кстати, многие клошары точно так же, как и я, отказались от ночлежек и живут прямо на тротуарах. Часто вижу такую картину: лежит человек на одеялах поперек тротуара, а толпа обходит его, не смея потревожить. Но не все клошары так ленивы, чтобы лежать целый день на одном месте. Многие уходят погулять, а на своем любимом месте оставляют рюкзак и свернутое одеяло. Или еще проще: идешь по тротуару, видишь — стоит бутылка вина. Это значит, что здесь кто-то живет, занимать это место нельзя.

— А спать на улице не холодно?

— Климат в Париже вполне подходящий, только зимой к утру может слегка подморозить. Но у меня под мостом множество покрывал, одеял. Не мерзну. В моем «доме» есть все для нормальной жизни — одежда, сотовый телефон, ноутбук…

— Не боишься, что шмотки украдут, пока ты гуляешь по Парижу?

— При коммунизме не крадут, — махнул рукой Московцев. — Да и кому нужен поюзанный ноутбук, если из магазина можно новый украсть?

— А где ты заряжаешь свои гаджеты — телефон, ноутбук?

— Проснувшись утром, я иду в ближайший приют в двух кварталах от меня… Иду именно туда, потому что мне их здание очень нравится — в стиле хай-тек. Там я оставляю на зарядку телефон, ноутбук и могу оставить свою одежду, которую мне нужно постирать, и мне ее бесплатно постирают и почистят. Там каждое утро я принимаю душ — при этом мне бесплатно выдают чистое полотенце, мыло, шампунь, крем для бритья, бритвенный станок, лосьон после бриться, зубную щетку с пастой и расческу. Если нужно, могу воспользоваться феном, утюгом. Помывшись, я завтракаю — пью какао. Тоже бесплатно.

Обедаю и ужинаю я в ресторане «Аврора» — туда мне дали карточку в социальной службе. Что он из себя представляет? Обычный ресторан — большой красивый зал, напоминающий стильные московские кафе, но с одним исключением: там нет официантов, еду берешь сам и нагружаешь на поднос. Чем кормят? За все это время не давали только лягушек, устриц и икру. Плов с мидиями, ананасы, жаркое, супы… Честно говоря, я даже не знаю, как называется большинство блюд, которыми меня кормят. Я там ел даже таких длинных раков с небольшими клешнями… не помню, как они называются. Постоянно в меню сыр — камамбер, дор-блю, рокфор. Много разных йогуртов. Помню, меня в первый раз поразила груша. Она была огромная и лежала на тарелке одна — очищенная от кожицы ровно-ровно, как будто песко-струйкой…

— А что еще положено клошару на халяву?

— Бесплатное посещение музеев и выставок, спортивных мероприятий, кинотеатров. Один раз в месяц я имею право на бесплатный сеанс массажа и беседу с психологом. Я также могу подать заявку, сказав, что меня интересует такое-то мероприятие или такой-то матч, и мне сделают билет. Вообще, во всех ночлежках раскиданы брошюры, которые советуют клошарам, куда им обращаться, если им что-нибудь нужно.

— А медицинское обслуживание?

— Бесплатное, конечно. Причем, поскольку мой французский еще очень плох и я толком не могу объяснить, в чем моя проблема, они приглашают на определенный день переводчика и просят меня подойти именно в этот день и в это время.

— И что нужно для того, чтобы получить такую сказочную халяву?

— Вот типичный вопрос совка! Меня все спрашивают, какие справки надо собрать, чтобы кормили-поили-обстирывали бесплатно. Никакие! Я могу даже свой паспорт не показывать. Просто, если человек обращается в социальную службу за помощью, значит, он реально в ней нуждается, иначе бы не пришел. Так зачем еще какие-то справки?!.

— И я могу, что ли, заявиться туда и получить талон в ресторан и бесплатную ночлежку с чистым бельем?

— Конечно.

— И никто визу не спросит?

— Интересоваться визами — не дело социальных работников. Их дело — оказывать помощь людям. И если к ним приходит человек без документов, они просто помогают ему, не интересуясь, откуда он взялся… Там давно уже решили, что дешевле для страны бесплатно кормить бездомных на свободе, чем сначала терпеть от них преступления, а потом так же бесплатно кормить их в тюрьме да еще платить полицейским, которые их ловят… Дешевле бесплатно обстирывать бомжей, чем бороться с антисанитарией и терпеть на улицах города живые рассадники вшей и блох.

— Но есть еще так называемые общественные работы — махать лопатой, строить дороги… Можно заставить убирать мусор вместо гастарбайтеров. Проблема в том, что они просто не хотят работать! Вот ты, почему ты не работаешь?

— Не хочу.

— О том и речь… Ладно, продолжим экскурсию по коммунизму. Я знаю, у тебя есть интернет-адрес. Откуда у бомжа Интернет?

— Хожу в Национальную библиотеку, там бесплатный Интернет.

— И что нужно, чтобы записаться в библиотеку? Паспорт?

— Библиотеки бывают разные. В Центре Помпиду вообще ничего не нужно. Просто заходишь и сидишь. В Помпиду, кстати, собирается очень много клошаров, они там не всегда читают книги, а часто просто спят за столом.

— С едой, мытьем и электричеством понятно. А где ты берешь одежду?

— Ее кругом полно! Все, что на мне надето, я взял на улице. Еще вполне хорошие веши люди не бросают в мусорные баки, а, вычистив, вешают возле своего дома на плечиках. Я иду, вижу — висит пиджак или свитер, меряю… Так у меня появился почти новый пиджак «Хьюго Босс». Скажу тебе честно, у меня никогда не было столько отличных вещей, как сейчас! Когда я занимался политической борьбой в Латвии и России, ходил в старой шинели.

— А нижнее белье тоже выдают?

— Нижнее белье можно заказать в социальной службе. Но проще взять в магазине. Раньше я вообще в магазины не ходил. К чему? Потом пошел и просек фишку. Ой, как же там тырят! Про то, что под полу засовывают по мелочи, я уж и не говорю. Но некоторые умудряются заходить в супермаркет с огромными сумками, типа таких, какие у нас челноки носят, набивают эти сумки товаром и выносят. Изнутри они обделаны фольгой, которая экранирует сторожевые пищалки. А обыскивать людей без повода там не принято. Вот и прут. Магазинные кражи в Париже — целый бизнес! В день реально вынести из магазинов товару на тысячу евро и толкнуть его за полцены — за 500 евро. А какому-нибудь французу за 500 евро нужно неделю работать… Когда я все это понял, вошел в азарт! Но не корысти ради. Просто перед тем как ехать в Россию, вдруг подумал, что неудобно приезжать без подарков. Пошел в магазин компакт-дисков и вынес оттуда… Сколько бы ты думал?.. Я потом общался с одним клошаром, который сказал, что его личный рекорд -50 дисков за день из разных магазинов. А я из одного магазина за один раз вынес 100 дисков — полное собрание французской оперы за много лет и всю Эдит Пиаф!.. А в следующий раз всем своим московским знакомым женщинам духов французских привезу.

— Но как ты попал в Москву без денег?

— Ты думаешь, если нет денег, то и поехать никуда нельзя? — хитро улыбнулся Московцев. — Многие клошары ездят отдыхать на Корсику, на южный берег Франции. Садишься на паром или в поезд и едешь.

— Без билета?

— А зачем билет?

— А вдруг контролер?

— Не вдруг, а обязательно! Система работает как часы: пока едешь, обязательно пройдет контролер. Скажешь ему, что у тебя нет билета, он выпишет штраф, даст тебе квитанцию: «Пожалуйста, месье, вот вам сувенир».

— А на самолет?

— Тут сложнее. Но есть в Париже одна международная организация, которая может помочь в решении этого вопроса. Мне эту конторку один человек посоветовал. Я туда пришел и сказал: так вышло, что я оказался во Франции, а теперь хочу возвратиться на родину. Они начали заполнять анкеты, бумаги. Пообещали рассмотреть мой вопрос и просили прийти через несколько дней. Я прихожу, мне говорят: в такой-то день, в такое-то время приезжайте в аэропорт де Голля, к такой-то стойке. К вам подойдет женщина и даст билеты. Так и случилось. А помимо билетов я получил на руки еще триста евро, что логично: не могу же я оказаться на родине совсем без денег! Если бы я попросил и обосновал, что мне надо 600 евро, дали бы 600. А если бы я сказал, что хочу открыть на родине небольшой магазинчик и мне на обзаведение необходимо 10 тысяч евро, думаю, дали бы и 10 тысяч.

— Ты рассказываешь какие-то невероятные веши!

— Самое удивительное, что этому не верят не только русские, но и многие французы, даже сами клошары! Когда я рассказывал своим знакомым клошарам про эту контору, они стали говорить, что здесь наверняка какая-то подстава, и если мне дадут бесплатный билет из Франции, потом я уже никогда не смогу вернуться обратно… Чушь! Я лично знаю одного бывшего нашего, который таким образом каждый год летает из Парижа в свой родной Ижевск в отпуск. Он получает билет, деньги на расходы, в Ижевске на эти деньги гуляет, гнет «пальцы веером», а потом улетает обратно.

— Слушай, а может, тебе и пенсия положена?

— А как же! По возрасту.

— Но ведь ты же не работал во Франции ни дня! Ты же пальцем о палец не ударил, — возмутился я.

— Какая разница? Пенсия ведь полагается не за заслуги, а по возрасту. Я не знаю, как это будет выглядеть. Может, как денежное пособие, а может, это будет что-то вроде санатория, где меня будут кормить и за мной ухаживать. Но я уверен, что брошенным не останусь…

Вот такая история. Как видите, жить без денег очень даже можно. Но для этого нужны деньги. Чужие. Коммунистическая халява — она всегда за чужой счет. Вы бы хотели для себя такого нищего коммунизма? А оплачивать из своего кармана жизнь тех, кто не работает не потому, что не может, а потому, что просто не желает, хотели бы?

За нашего героя платят другие — работающие французы и французские предприятия. У которых из-за сильно развитой социальной системы Франции высоченные налоги. Которые флегматизируют бизнес и частную инициативу, принижают уровень жизни работающих и повышают уровень жизни бездельников, выравнивая их.

Уравниловка. Социализм.

Швыряют французы деньги на социалку, словно бисер мечут…

Глава 2Поаккуратнее надо с бисером…

Деньги — величайшее изобретение человечества. Которое никто специально не изобретал. Просто так получилось, что они появились и начали свое победное шествие по земному шару, неся с собой прогресс и цивилизацию. Деньги связаны с торговлей. Не покривлю душой, если скажу, что цивилизация, собственно говоря, началась не тогда, когда возникло производство чего-либо, а когда возникла идея мены. Когда произведенное одним человеком было им обменено на что-то, произведенное другим. Причем, что любопытно, менять можно не только предмет, произведенный трудом с помощью инструментов, но и нечто не произведенное, а найденное — например, банан. Или вообще не предмет, а услугу. С этой точки зрения обмен первичнее производства. Теоретически можно производить, но не иметь экономики (цивилизации), а можно ничего не производить, но при этом иметь развитую обменную систему. Именно поэтому я и сказал, что торговля для становления цивилизации в чем-то даже важнее производства. Именно купцы, руководствуясь любовью к деньгам и предлагая товары на обмен, приносили с собой культуру и цивилизацию в самые отдаленные окраины.

При этом, как всем известно, прибывая в самые дикие местности, купцы норовили всучить туземцам нечто дешевенькое типа стеклянных бус, а взамен старались получить «реальные ценности» типа золота. (К вопросу о том, насколько «реальными» оказались эти ценности в реальности, мы еще вернемся.) Злосчастные стеклянные бусы даже вошли в поговорку как символ самого бессовестного одурачивая наивных, доверчивых простаков. Но было ли это одурачиванием? Если дикари отдавали золотые изделия за бусы, значит. такова была их (бус) стоимость. Ведь стоимость не есть абсолютная, богом данная величина. Это величина относительная и является предметом договоренности сторон.

А бусы эти, между прочим, в туземных странах часто становились мерилом стоимости, то есть деньгами. Именно поэтому царек Уганды однажды сделал попытку обрести «бусовую независимость» от белых людей — велел подданным собрать побольше бусинок и засеял ими огромное поле. Увы, тот год выдался неурожайным на бусы…

Любопытно, что «бусоденьги» были подвержены приступам неожиданной инфляции, связанной… с модой. Как только в моду входили длинненькие красные бусы, владелец крупного капитала из кругленьких зелененьких бус мог считать себя полностью разоренным. Его товар уже больше никому не был нужен. Знатоки поговаривают, что в отдельных местностях нашей планеты деньги из стеклянных бус до сих пор имеют хождение.

Чего только не придумывало человечество в мучительных поисках Единого Универсального Эквивалента! В отдельных глухих районах Китая вплоть до начала XX века в качестве денег использовались фарфоровые и глиняные плитки. А в средневековом Китае деньгами служил рис. Им выплачивали жалованье и налоги. И в этом был смысл: рису можно отсыпать, сколько надо, он долго хранится и всегда нужен — его можно съесть, то есть утолить с помощью «денег» базовую потребность. Одно неудобство — «рисовые деньги» имеют не очень большую цену. Риса для пропитания нужно много, и выращивают его в огромных количествах. Поэтому, чтобы купить нечто действительно дорогое, например, дом, «рисовые деньги» нужно было бы десятками возов вывозить. Так что рис был скорее мелкой разменной монетой…

Но факт тем не менее остается фактом: еда в качестве денег использовалась довольно давно. В поисках Универсального Эквивалента люди плясали от базовых потребностей, что вполне естественно. Это потом, по мере усложнения потребностей и самой цивилизации, деньги становились все более абстрактными. А вот во времена более простые люди не стеснялись использовать в качестве денег кульки с маниоковой мукой, съедобную сердцевину пальмы саго и даже вяленые на ветру ломти свинины.

А от денег-пищи один шаг до денег-«полупищи» или «послепищи». Я имею в виду вот что: если рис или мясо суть основная еда, то существует еще такая пища, без которой запросто можно обойтись и не умереть. Эта пища служит не для поддержания биологического существования человека, а для получения им удовольствия. Речь о приправах, если кто не понял. О тех самых приправах, которые делают пищу вкусной и которые так сильно ценились в разные эпохи у разных народов. И я говорю не только о всем известных восточных специях, за которые в Европе убить были готовы. Соль! Обычная соль в виде брусков или кристаллов порой служила Универсальным Эквивалентом. Так было, например, в Африке. В Тибете деньгами одно время являлись орехи, в Америке — какао-бобы, в Китае — бруски прессованного чая, на Каролинах — куркума.

Следующий шаг — от «послепищи» к «суперпище», то есть к наркотикам. Они — совсем уже не еда, а чистый кайф. И было это не когда-нибудь в стародавние времена, а в XX веке! Альберт Швейцер — совесть европейской цивилизации XX века и ментальное дитя века Х1Х-го (родился в 1875, умер в 1965 году) — философ, врач, мыслитель, профессор, музыковед и филантроп, который на свои средства основал в Габоне бесплатную больницу в крохотном городке Ламбарене, писал, что преимущественными деньгами там были листья табака. Он даже зафиксировал «курс» этих растительных «наркоденег»: за два французских франка (Габон был французской колонией) давали семь листьев табака. А за один лист можно было купить два ананаса.

В Южной Америке вместо денег ходили листья коки, а в Китае — опиум. Да чего далеко ходить! В российской глубинке до сих пор ценится валюта под названием «бутылка».

И если наркотики уже «перепища», то нужно отметить, что в качестве денег использовалась и «недопища», а именно — скот. Кое-где и по сию пору используется. Бедуины в Сахаре могут, например, попросить заезжего туриста продать ему жену за 10 верблюдов. У кочевых народов само слово, обозначающее «скот», порой было синонимом слова «богатство» или просто имело второе значение — «достаток». А отсюда один шаг до использования скота в качестве валюты.

А от скота совсем чуть-чуть до производных от него — шкур. Рис полезен, вяленое мясо полезно, скот полезен, соль и приправы полезны — все это можно съесть. Шкуры тоже полезны — из них можно сшить одежду и обувь, покрыть ими вигвам, обшить щит… Соответственно, шкуры и шкурки тоже проходили «кастинг» на роль денег. Кстати, в Хорватии денежная единица до сих пор называется «куной». От слова «куница». А кроме куньих шкур «деньговали» лосиные, беличьи, соболиные, бобровые и прочие. Кстати, в царской России северные народы платили дань (на современном языке — налог) именно мехами.

Заметьте, деньги-шкурки не только практичны, но и красивы. То есть практицизм плюс красота. А если сделать еще шажок и отделить практицизм от красоты?..

Всем известны ракушки каури, которые только за их красоту использовали в качестве денег островитяне Тихого океана. И не только Тихого! Но и Индийского, о чем широкой публике известно меньше. Более того, Марко Поло видел деньги-ракушки в Китае. Ходили они и в Африке. А по некоторым данным, и до сих пор ходят — в наиболее далеких от цивилизации районах. Первые европейцы отмечали хождение денег-ракушек и у индейцев Северной Америки. Ракушки эти внешне походили на миниатюрный слоновий бивень.

Любопытно, что упомянутые выше дикари Океании при изготовлении денег из ракушек проводят целый религиозный церемониал, освящая свежесделанные «монеты» и наполняя их волшебной силой всеобщей нужности, притягательности. То есть Свойство Всеобщей Меры Ценности считалось людьми сакральной особенностью денег.

Для полноты картины стоит упомянуть, что на некоторых островах в качестве материала для производства Универсального Эквивалента островитяне использовали черепашьи панцири, а в Меланезии деньги «ручной выделки» представляли собой весьма сложные предметы — бусы из собачьих зубов, обточенных деревяшек, стекляшек и свиных хвостов. Залюбуешься!.. В «Очерках первобытной культуры» под редакцией Е. Смирницкой так описаны эти деньги-ожерелья:

«Длиной почти в двенадцать метров из длинной снизки бело-черных раковинных кружков с нанизанными через определенные промежутки более крупными «монетами», роль которых выполняли кружки из плодовой скорлупы. В центре находился сплетенный из черных и оранжевых полос ротанга и украшенный по углам раковинными кружками и свиными зубами квадрат, к которому были привязаны снизки белых раковинных кружков, две параллельные снизки горизонтально расположенных раковинных кружков, снизка белых и оранжевых кружков вперемежку с бусинами из кокосовой скорлупы, четыре собачьих зуба, еще одна снизка белых раковинных кружков и восемь белых раковинных ниток. К нижнему концу квадрата были прикреплены три свиных зуба и большая перламутровая раковина. Этот вид денег употребляется главным образом для покупки свиней и женщин. Но за женщину приходится приплачивать еще дополнительно две снизки собачьих зубов».

Кстати, ограниченная определенными товарами покупательная способность определенных денег — вовсе не исключение из правил. Так, например, североамериканские индейцы тоже использовали деньги-связки из ракушек только при покупке невест и еще в некоторых особо оговоренных случаях. И подобная ограниченная «дееспособность» некоторых видов денег существовала не только в древности. Люди пожившие еще помнят так называемые «чеки», на которые в СССР можно было купить товары только в сети магазинов «Березка». И помнят талоны — «дополнительные деньги», которые надо было прикладывать к основным деньгам для покупки того или иного товара, потому что советские рубли были «недоденьгами», то есть деньгами неполноценными, нуждающимися в дополнительном «оправдании» и подкреплении. Иными словами, советский рубль сакральным статусом денег не вполне обладал. Здесь советские вожди подкачали. Их камлания, в отличие от камланий островных дикарей, оказались слабыми.

И сейчас ограниченность денег существует, но носит естественный, страновый характер. Доллар, безусловно, деньги. Но для того чтобы купить на доллар что-то в России, нужно сначала сходить в обменный пункт и обменять доллар на рубль. Потому что деньги — всего лишь символы договоренности. А здесь (в России) договорились, что деньги должны выглядеть именно так (чтобы освежить в памяти, как именно, достаньте из кошелька пару купюр и насладитесь их видом).

Интересно, что деньги бывали ограниченными не только по товарам, но и по тендерному признаку. Так, например, на Каролинских островах женщины расплачивались друг с другом деньгами из раковин, а мужчины — монетами из камня. А еще деньги бывали сословными. Один из европейских авторов не столь далекого прошлого (XVIII век) писал, что в Камеруне были в ходу жемчужные деньги. Но пользоваться ими могли только вожди и члены их семей. (Удивляться этому не стоит. Вожаки во все эпохи старались присвоить себе лучшее — некоторую пищу, которая считалась особо роскошной, разрешалось есть только императору или падишаху. Порой даже отдельные цвета резервировались за знатью. Так, например, смельчака, который в Лондоне XVI века рискнул бы выйти на улицу в фиолетовом платье, ждала печальная участь, поскольку цвет этот был разрешен к ношению только королевскими особами. Его могли носить только король, королева и театральные артисты, изображавшие на сцене короля.)

…Путь к поиску наилучшего вещества для изготовления денег был нелегким. Были в истории человечества деньги из разноцветных птичьих перьев, магнезитовых и доломитовых конусов, мраморных колец и даже из латекса. Последние — в виде гуттаперчевых прыгучих шариков небольшого диаметра — получили распространение в тех краях, где росла гуава, из сока которой получали каучук. Какие только материалы не опробовало человечество, в поисках Универсальной Меры Стоимости!

Кость была одним из таких материалов. И в первую очередь дикими людьми ценись почему-то зубы, и в особенности клыки. Клыки кабана, зубы акулы, опоссума, собаки, кенгуру, дельфина, летучей мыши… Порой для увеличения «номинала» люди шли на хитрости: папуасы Новой Гвинеи, например, удаляли у молодых кабанчиков клыки верхней челюсти, из-за чего клыки на нижней челюсти, не сдерживаемые более ничем, вырастали, завиваясь кольцом. Такие кольцевые клыки ценились особенно высоко.

Кроме того, в качестве материала для производства денег использовались кожа, циновки и тканая материя. Кое-где доверие туземцев к своим деньгам из циновки было столь высоким, что в качестве платежного средства эти деньги принимали даже колонизаторы. Так, например, поступали в Анголе португальцы. Они принимали от дикарей в уплату налогов рулоны циновки и расплачивались с аборигенами за местные товары этими же циновками. В той же Африке среди туземцев в качестве денег одно время была в ходу европейская ткань, а в Тибете расплачивались китайским шелком. Причем, что интересно, в зависимости от колебаний моды, деньги-ткани одной расцветки могли внезапно потерять свою ценность. Та же история, что и со стеклянными бусами… В этом неудобство денег-украшений.

Как вы понимаете, от денег из кожи, тряпки и циновки один шаг к деньгам из бумаги. И этот шаг впервые был сделан в Китае. Китайцы, как видите, не только первыми изобрели компас, порох и бумагу, но и бумажные деньги.

Беглый взгляд на историю денег показывает, что материалы для их производства были в прямой связи с технологическим уровнем общества. В каменном веке деньги были, как правило, каменными — в неолите, например, деньгами часто служили каменные топоры и наконечники копий. А что? Топор — вещь нужная, практичная, всегда пригодится. Причем деньги-топоры и деньги-копья ходили без древка. Потому что ручка топора делает его обращение в качестве денег неудобным: слишком габаритно. Если же кому-то понадобится использовать топор не как денежку, а по прямой необходимости, сделать ручку не составляет большого труда.

После изобретения металлов деньги-топоры и деньги-копья стали металлическими. И тянулось это довольно долго — например, как отмечают исследователи, туземцы африканского племени пангве еще в XX веке покупали винтовку за 150 железных наконечников копий, стальная ложка стоила 2 наконечника, а слоновий бивень шел за 200. Вообще появление в Африке белых людей разнообразило местную валюту. Деньгами в Африке стали не только наконечники копий, но и ножи, иголки, гвозди, мотыги и даже патронные гильзы… То есть опять-таки предметы практического применения (гильзы у дикарей выступали как стандартизованные порции металла).

Причем, что забавно, когда практическая и символическая составляющие денег разделились и деньги превратились в чистый символ Абстрактной Ценности, еще долгое время металлические деньги имели вид предметов утилитарных — небольшого топорика или серпика, например. А китайское слово «цянь», означающее деньги, имеет и другое значение — лопата. Это был отголосок прежней эпохи — эпохи, когда деньги еще имели настоящую ценность, то есть могли приносить практическую пользу — как бытовой предмет. Именно такими были деньги из еды, металла, каучука и даже ракушек, если понятие пользы трактовать расширенно, как практическую возможность украсить себя.

Путь от прагматики к символизму человечество прошло довольно быстро. Мы уже знаем, как это случилось. Посредником послужила красота. Каменные деньги делались из нефрита, яшмы, агата и прочих полудрагоценных камней. На смену им пришли красивые металлы, названные позже благородными.

Деньги проэволюционировали от предмета практически полезного до символа и ныне выродились уже в чистую абстракцию, голую виртуальность; потеряв не только практическую и эстетическую ценность, но и вообще материальное наполнение, — они стали электронными. Просто цифрами на счету. Пластиковой карточкой, на которой записана информация об этих цифрах. Причем даже не на самой карточке, а в глобальной информационной системе, в банковских компьютерах.

Деньги исчезли. Но сила их возросла многократно. При этом на всем протяжении истории люди пытались осмыслить природу денег…

Каждый знает, что такое деньги. Это вроде бы совершенно простая штука. Но вместе с тем совершенно особенная: природа денег уже тысячи лет занимает человеческие умы. О философии денег задумывался еще Аристотель, которого можно назвать первым из известных нам политэкономов древности. Первым из известных я назвал Аристотеля не зря: уже до него в обществе сложилась какая-то первичная теория денег, на которую Аристотель и опирался. Оно и неудивительно — до Аристотеля были тысячи лет истории — Древний Египет, Месопотамия, Индо-Харрапская цивилизация. И было бы странно, если бы за тысячи лет никто не задумался о такой простой и вместе с тем таинственной штуке, как Единая Мера Стоимости Вещей. Просто мы не знаем этих титанов древности, не знаем, на какие источники опирался политэконом Аристотель. Зато нам известно, что он писал.

Итожа осмысленное человечеством, великий грек отмечал известные и с высоты сегодняшнего дня тривиальные вещи: что деньги появились в результате развития меновых отношений, что они являются посредниками в оценке потребительской стоимости товара и что самостоятельной ценности могут вовсе не иметь, поскольку они, по сути, — итог «всеобщего соглашения» и представляют собой не более чем «условность». О чем соглашение?

Соглашение об условной ценности! Люди как бы договариваются, что вот эти кругляши имеют самостоятельную ценность и как бы всем и всегда нужны. Нужны были вчера, нужны сейчас и будут нужны завтра.

Может показаться странным утверждение, что деньги раньше имели лишь условную ценность, ведь они прежде были золотыми! Разве золото — не безусловная ценность?

Не безусловная! Кто сказал, что золото — всем необходимая вещь? Зачем лично вам золото как таковое? Золото нужно электронной промышленности для производства контактов. Золото нужно ювелирам для производства украшений. А всем остальным золото нужно лишь для обмена на прочие блага. Золото нельзя съесть, золото не покажет вам фильм, золото нельзя почитать и на нем нельзя поехать. Как практический металл для производства повседневных изделий золото не слишком хорошо: оно мягкое и тяжелое. В общем, золото, равно как и бумажные деньги, необходимо лишь постольку, поскольку люди знают: это всегда пользуется спросом. Иными словами, люди верят, что другие люди верят в ценность золота. Вера эта так сильна, что люди надеются: даже в голодные годы, когда реально нечего жрать, золото не потеряет своей псевдонужности и условленной, договорной ценности и его можно будет обменять на буханку хлеба.

И ведь действительно меняют! Вера в как бы самостоятельную ценность золота настолько велика, что не исчезает даже в самую лихую годину. Она проверена временем! Множество веществ и предметов обкатывало человечество в качестве Универсального Эквивалента Стоимости: ракушки, камни, меха, серебро, железо, медь… но впереди — с большим отрывом — лидировало все-таки золото.

Почему?

Ну, это просто. Универсальный Измеритель Ценностей должен удовлетворять нескольким техническим условиям, которым золото вполне удовлетворяло.

Редкость. Которая сама по себе уже отчасти есть почти синоним ценности.

Делимость. И обрабатываемость. Чтобы можно было наделать разные номиналы ценности.

Однородность. Если кусок однородного материала разрезать ровно пополам, обе равные по массе половинки будут стоить одинаково именно потому, что в материале нет неоднородностей.

Компактность. Небольшие по массе и объему кусочки Универсального Эквивалента должны вмещать в себя уйму Условной Ценности.

Прочность. И хранимость. Это не совпадающие, но рядом стоящие характеристики. Универсальный Эквивалент не должен быть скоропортящимся. Его не должна бить моль или точить ржа, а если он случайно упадет или на него кто-нибудь наступит, он не должен приходить в негодность, как какая-нибудь ракушка. Иначе какой смысл отдавать что-то за деньги, которые через месяц могут испортиться или поломаться от неосторожного обращения?.. И это свойство хранимоести уже само по себе породило следующее следствие — накапливаемость. Раз можно долго хранить, значит, можно без опаски насобирать много, концентрируя капитал в одних руках.

Короче говоря, именно металл с периодическим номером 79 выбился на нашей планете в лидеры менового посредника и стал для человечества общепризнанным мерилом Потребительской Ценности Вещей. Именно потребительская ценность, то есть полезные свойства вещей нам и нужны. Аристотель это понимал. Поэтому и писал, как Карл Маркс прошлой эры, о роли человеческих потребностей в становлении денежного обращения: «Все должно измеряться чем-то одним. Такой мерой является потребность, ибо не будь у людей потребностей, не было бы и обмена… и в качестве замены потребности появились монеты».

Не забыл Аристотель пройтись и по моральным особенностям денежной системы. Он, например, решительно осуждал ростовщичество, то есть продажу денег. Потому что не понимал одной простой вещи, которая была понята и осмыслена человечеством позже: коль скоро деньги приняли на себя знак ценности вещи, которая участвует в обмене, то бишь является товаром, значит, и сами деньги стали товаром. Это понятно: бронзовый нож стоит, условно говоря, один динар. И один динар тоже стоит один динар! Я могу продать нож за динар или купить его за динар. В любом случае я имею один динар — в ноже или в золоте. Я могу иметь капитал в коровах, или в глиняных горшках, или в деньгах — в любом товаре, это все оборачивается, как в мире элементарных частиц, где одни частицы превращаются в другие.

И если уж возникла аналогия с физикой элементарных частиц, проведу ее дальше. В физике существуют разные взаимодействия между частицами — сильные, слабые, гравитационные, электромагнитные. А как же они передаются? А с помощью особых передатчиков взаимодействия — электромагнитных фотонов, глюонов, бозонов. Которые тоже являются частицами! Они излучаются и поглощаются, передавая взаимодействие. Так вот, деньги являются для товаров такими передатчиками взаимодействия. И одновременно товаром. Частицы — передатчики взаимодействия обладают всеми свойствами обычных частиц. А деньги обладают всеми свойствами обычных товаров.

Вывод? Деньги, как и все прочие товары, можно продавать и покупать. И к морали это не имеет никакого отношения — так же, как не имеет к ней отношения наличие массы у векторного бозона. Точка.

Однако не всем в древние времена это было ясно так, как нам теперь. Аристотель, осуждавший ростовщичество, оказал сильное влияние на средневековых мыслителей, которые очень уважали авторитет великого грека. И Франциск Ассизский, и Фома Аквинский, и прочие теологи равно осуждали ростовщичество на том же основании, что и Аристотель: раз деньги — не товар, а всего лишь общественная условность, предмет договоренности, не имеющий самостоятельной ценности, человек, который одалживает деньги, ничего при этом не теряет. А значит, не может претендовать на процент от вложенного капитала. Простая мысль о том, что человек этот теряет время, в течение которого сам не может пользоваться своими деньгами, а кроме того, рискует их потерять, в голову средневековым последователям Аристотеля просто не приходила.

Однако жизнь и развитие экономики требовали продажи денег, и потому ростовщичество, конечно же, существовало. Все, что реально требуется людям, продолжает существовать, как бы оно ни третировалось и ни осуждалось из абстрактных соображений. Скажем, в средневековой Англии считалось приличным осуждать игру на деньги, проституцию, театры и прочие мелкие радости бытия. Однако, поскольку потребность во всем этом была, пар нашел выход из котла — в Лондоне, то есть на северном берегу Темзы, ничего из перечисленного не было, а вот в пригороде, на южном берегу, все это было в достатке. Поэтому те, кто хотел телесных или духовных радостей, на время оставляли высокоморальные беседы и устремлялись на правый берег Темзы.

То же самое верно и по отношению к ростовщичеству. Людям нужны были деньги, и они их покупали, как проституток, несмотря на формальное осуждение греховности этого, в общем-то, совершенно нейтрального занятия. Однако отношение к ростовщичеству везде в Европе было разным! Скажем, на Руси православная церковь не запрещала ссудный процент аж до середины XVI века. Более того, церкви и монастыри сами давали капитал в рост, выполняя роль банков. В деловой жизни средневековой Руси «банковский» процент колебался в районе 7–10 % годовых. Если деньги одалживались в товарной форме, например, в виде зерна, процент брался тоже зерном. Было даже специальное слово — «присып». Должник должен был отдать на одну взятую меру зерна такую же меру, но с «присыпом», то есть с максимально возможной горкой, которая могла удерживаться, не рассыпаясь под собственным весом. Это примерно и соответствовало семи процентам.

Любопытно, что было два момента, когда ставки на Руси начали расти. Первый раз это случилось в XII веке. Дело в том, что хозяйство и торговля, подстегиваемые кредитами, росли, а количество драгметаллов за ними не поспевало. Просто элементарно стало не хватать денег! А если какой-то товар в дефиците, цена на него начинает расти. Вот цена на деньги и начала расти. Легальность ростовщичества в России и нехватка драгметаллов для обеспечения растущего товарного обмена привлекли в Россию зарубежных инвесторов — на Русь потянулись иностранные ростовщики со своим предложением. То ли их наплыв, то ли ограничительные меры властей несколько сдержали рост процента. «Русская Правда» Владимира Мономаха законодательно ограничила максимальную процентную ставку двадцатью процентами годовых.

Второй всплеск случился как раз в том самом XVI веке, о котором говорил Хазин. И по той же причине: экономика росла, а количество золота за ней не успевало. (Забегая вперед, скажу, что из этого факта пытливый читатель может сделать вывод о том, что привязка бумажных денег к золоту, предлагаемая ныне некоторыми посконными экономистами, ничего не даст — количество денег должно расти вместе с экономикой, иначе будет кошмар дефляции. А где взять лишнее золото? Золотодобыча за ростом экономики не поспевает. Вывод: «золотые» деньги будут тормозить рост экономики.)

Законы Мономаха к тому времени подзабылись, и царь Федор Иоаннович своим указом еще раз ограничил максимальный ссудный процент теми же двадцатью процентами годовых, а срок кредита — пятью годами. И русская церковь, будучи инструментом в руках светской власти, поддержала царя идеологически — Стоглавый Собор решительно осудил взимание чересчур высоких процентов.

А что же происходило в это время в Европе? В Европе XVI век был неспокойным. Я вам больше скажу: XVI век стал для человечества переломным. До той поры цены могли держаться в неизменности столетиями, развитие шло медленно. А XVI век стал веком революций — за период с 1530 по 1650 годы цены во всех европейских странах выросли без малого в три раза. По нашим временам это смешно — за 120 лет всего втрое! А для тогдашнего неспешного мира это было потрясением. По Европе прокатилась целая волна мятежей. Естественно, не обошлось без теории заговора: глупые люди Средневековья сделали то же самое, что делают глупые люди сейчас, — начали во всем обвинять спекулянтов. То есть торговцев. Европейское простонародное мнение склонялось к тому, что виновником роста цен стал «заговор торговцев». На вопрос о том, как могли торговцы всей лоскутной Европы договориться между собой (в отсутствие мобильных телефонов, телеграфа и Интернета), никто отвечать даже и не думал, потому что никто этого вопроса не задавал: абсолютное большинство европейцев всю свою жизнь проводили там, где родились, и далеко не ездили. Поэтому не знали, что творится в соседних странах. Но отчетливо видели на своем кармане — цены растут. А цены запрашивает кто? Продавец. Значит, просто продавцы нашего городка сговорились… А может, и во всей стране тоже! Поговаривают, что цены-то по всему королевству выросли!..

Что же произошло в XVI веке с Европой?.. Это чертовски интересная экономическая история, которая заслуживает подробного рассказа.

Все началось с Колумба. Точнее, с таинственных древних карт, которые попали к нему в руки и убедили в том, что за Атлантическим океаном находятся не «тьма и пар», как полагали средневековые схоласты, а богатые золотом земли, заселенные наивными дикарями, у которых это самое золото можно выменять на стеклянные бусы (напомню: подробнее — см. «Предсказание прошлого»).

Тряся перед носом спонсоров документами, Колумб выбил финансирование проекта. Выбил не сразу. Генузцы ему отказали. Португальцы отказали. А испанский королевский двор согласился. На испанскую корону и обрушилась первая лавина американского золота. Испания приняла первый удар. И рухнула…

Что же представляла собой тогдашняя Испания? Великолепный цивилизационный центр! После того как мусульмане были вытеснены с Пиренейского полуострова, а вся Испания после серии войн объединена в одну страну, начался необыкновенный ее расцвет. Под властью испанского короля Карла I были также Нидерланды, Сардиния, Сицилия, половина Италии южнее Рима и даже земли в Восточной Европе. Влияние испанской короны росло, развивались экономика и торговля. Испанские товары можно было встретить везде в Европе, и в первую очередь — испанские ткани. Армия Испании считалась одной из сильнейших, флот был бесподобным, а символическим венцом всего этого могущества стало избрание Карла императором Священной Римской империи. (У человечества была еще жива память о самой величайшей империи мира — Римской, отсюда и перманентные попытки ее воссоздать.)

Испанские ткани я упомянул не зря. Испании оставался буквально один шаг до вступления в промышленную эру, которая, как известно, началась с массового, промышленного применения ткацких станков. Овцеводство было в Испании чрезвычайно развито. И, возможно, именно Испания, а не Англия стала бы первой промышленной державой мира и была бы потрясена серией буржуазных революций с последующим известным итогом — развитием капитализма. В Испании к тому времени была уже уйма лишнего народу, каковой можно было бы использовать в качестве рабочей силы на фабриках. Но — увы… Колумб уже открыл в Америку! И лишний народ поплыл в Новый Свет, а не на фабрики, а ему навстречу в Испанию потекло золото.

До этого в Испании цены снижались. Потому что люди стали вырабатывать, а купцы привозить из-за рубежа такое большое количество самых разных товаров, что серебряные шахты, которые добывали деньги, не успевали обеспечивать Универсальным Эквивалентом Стоимости бурный рост экономики.

И тут сбылась мечта людская — деньги посыпались буквально с неба, их стало можно получать непосредственно, практически не затрачивая труда. Халява! Денег (золота) стало чертовски много!..

Но деньги невозможно есть. Деньги нельзя надеть на себя. Деньгами нельзя стрелять. Испания словно попала в древнегреческую легенду о царе Мидасе, которому боги даровали способность превращать в золото все, к чему он прикасался. Поначалу Мидас обрадовался этой способности. Но потом понял, что крупно попал, — жратва, к которой он прикасался, становилась золотом. И одежда тоже. И вообще все оказалось как-то сложнее, чем ожидалось…

На протяжении десятков лет в Испанию потоком лилось золото. Таблицы импорта драгметаллов в Испанию поражают. Количество драгметаллов, привезенных из Америки, сначала исчислялось (в тысячах испанских песо) четырехзначными цифрами, потом достигло пятизначных и продолжало расти. За пять лет — с 1506 до 1512 года — в Испанию было ввезено золота на общую сумму 816 тысяч песо. За следующие пять — еще 1195 тысяч песо.

А начиная с 1525 года поток увеличивался практически каждую пятилетку: 1038 тысяч песо, 1650… 3937… 4954… 5508… 9865… 7998… 11 207… 14 141… 11 906… 17 251… 29 374…

Что же происходило с ценами и с экономикой? Катастрофа. Инфляция. Золотые деньги обесценивались на глазах. Цены в золоте на простые товары росли как на дрожжах…

Здесь я прерву ненадолго испанскую серенаду, чтобы ответственно заявить: подобные вещи в истории случались не раз. Скажем, в XVI веке в боливийских Андах рядом с серебряным рудником возник горняцкий поселок. Поскольку месторождение было богатое, поселок быстро разросся до крупного города с населением в 100 тысяч человек. Для того времени и той высоты (4000 метров над уровнем моря) — это немало. Так как серебра в городе было пруд пруди, цены подскочили настолько, что, по выражению исследователей феномена, «стали абсурдными даже для богачей: курица стоила до восьми реалов, а яйцо — два реала… что можно сказать кроме того, что деньги там ничего не стоили?». Аналогичная история произошла в конце XIX века на Аляске, когда на реке Клондайк нашли золото…

Итак, золото в Испании обесценивалось на глазах. Цены в золоте на простые товары стремительно росли. Производить товары внутри страны стало просто невыгодно — дешевле купить за рубежом. Испанские производители всухую проигрывали зарубежным, стремительно теряя всякую конкурентоспособность.

Инфляция для той эпохи была плоха еще и вот чем. У социальной системы не было к ней иммунитета — столетиями цены не менялись, люди жили в спокойном, стабильном, застойном мире. И потому налоги были выражены в абсолютных величинах. После начала роста цен люди по-прежнему платили налоги по номиналу. Но этот номинал уже не соответствовал старой покупательной способности — на каждый уплаченный дукат теперь было можно купить меньшее количество товаров. Не изменившись в цифрах, королевская казна похудела в пересчете на товары. Однако какое-то время это похудение с лихвой компенсировалось потоком золота из-за океана.

Халявные деньги кружат голову — и испанская корона на фоне ухудшающейся ситуации с внутренним производством и собираемым бюджетом начинает серию войн. Теперь они могли себе позволить такую роскошь! Инфляцию (лишние деньги) нужно было куда-то сбрасывать, и она утекала в прорву бессмысленных войн, которые длились десятилетиями. Испания перессорилась со всеми соседями, пытаясь донести до них свет католической истины.

Испании уже не нужно было обращать внимание на инновации и развитие собственной промышленности, не нужно было совершенствовать социальную организацию, в частности, проводить налоговую реформу. А вот ее противникам это было жизненно необходимо. В результате Испания начала потихоньку отставать.

Нельзя сказать, что рост цен остался для короны незамеченным. Не все испанцы были причастны к нефтяной трубе… ой, простите… к подвозу золота из Нового Света, некоторые продолжали по-прежнему трудиться на земле, и по ним повышение цен било особенно сильно. Они стали роптать. Власть ропот услышала. И решила действовать так, как в подобных случаях обычно действуют власти, не владеющие азами экономической теории, как действовал когда-то император Диоклетиан (подробнее — в «Судьбе цивилизатора»), то есть по-социалистически. Они стали регулировать экономику. Начали с цен.

Были заморожены цены на стратегическое сырье — зерно. Результатом стал дефицит. Это просто классика жанра! Простаки думают, что цены задирают жадные торговцы. А торговцы здесь ни при чем, цена — показатель не субъективный, а объективный и регулируется естественно, «природно» — рынком. Цена — всего лишь кривая рожа, которую показывает зеркало. И если, осерчав на рожу, зеркало разбить, рожа прямее не станет. Ликвидировали рынок — получили отсутствие товара. Оставалось только вводить продотряды. К счастью, до этого испанская корона не додумалась.

Получая постоянную и халявную денежную подпитку из-за океана, Испания «подсела» на нее, как на наркотик. Реки золота казались нескончаемыми, и на них стали закладываться, то есть рассчитывать, верстая бюджет. Причем закладываться «с опережением графика» — это давно известный социопсихологам момент: потребности и ожидания всегда растут быстрее нарастающих возможностей. Да и как было не заложиться с опережением, если известно, что с каждым годом количество прибывающего золота только растет?

Но экономисты знают: деревья не могут расти до неба. За ростом всегда следует падение. Так оно и случилось: с середины XVI века поток американского золота стал иссякать — все, что было за столетия добыто великими индейскими цивилизациями, за десятилетия вывезли. График вывоза напоминал колокол — рост, достижение максимума и медленный спад. Спад начался с конца XVI века. Страна подошла к этому рубежу с огромными военными затратами и подорванным внутренним хозяйством. Начинала Испания свое победное шествие по планете как высокоразвитая страна, со своей промышленностью, отличными заделами и сельским хозяйством. А закончила — как типичный сырьевой придаток с угнетенной и отсталой собственной экономикой. Разница только в том, что Испания не продавала никакое сырье на сторону, а сразу ввозила в страну живые деньги.

Как только доходы стали расходиться с расходами, выяснилось, что внутренних резервов для пополнения бюджета нет: хозяйство угнетено и налогов с него особых не соберешь, налоговая система устарела и не способствует развитию производства. Бюджеты стали верстаться с дефицитом, государственный долг нарастал. Поскольку о неиссякаемом потоке золота было известно всем, Испании легко давали в долг, а Испания, соответственно, легко занимала и тратила. Кто давал? Генуэзские купцы, например. Причем давали под высокий процент — потоки золота это позволяли. А высокий процент, как известно, угнетает реальный сектор экономики, поскольку производство не обеспечивает таких прибылей, которыми можно расплатиться по высокой ставке; подобные прибыли дают только спекуляция и грабежи, чем, собственно, и занималась Испания в колониях. Ну а раз нет кредита под нормальный процент, нети производства.

Примечательно, что испанские бюджеты стали дефицитными еще до того, как золотая река начала мелеть: в 70-х годах XVI века расходы короны в полтора раза превышали доходы. И значительная часть этих расходов шла на покрытие старых долгов. Как отмечают специалисты, «только в 1575 году на оплату старых долгов было потрачено 36 миллионов дукатов, что составляло эквивалент шестилетних доходов». К 1667 году долг достиг невероятной для той эпохи величины -180 миллионов дукатов.

Дни империи были сочтены. Банкроты не выживают… Это мы знаем по примеру с Советским Союзом.

Агония длилась по-средневековому неспешно и сопровождалась политическими и экономическими потрясениями. Король Карл I подал в отставку (отрекся от престола), далее последовала целая серия дефолтов (1557, 1560, 1575, 1596, 1607, 1627, 1647, 1653, 1680 годы), и испанский мир перестал существовать — так же, как когда-то перестал существовать мир романский. За экономическими катастрофами неизбежно следуют военные, и разгром Непобедимой Армады в 1588 году это только подтвердил. Вместе с экономическим закатом произошел закат цивилизационный и военно-политический: Испания из первейшего государства стала отсталой европейской страной, каковой отчасти продолжает оставаться и поныне.

Глава 3Теория и практика денег

Упомянутый выше Аристотель был не первым и не последним мыслителем, который задумался о роли денег в формировании мира людей. В том самом переломном XVI веке жили довольно неглупые люди, которые сообразили, в чем причина охватившей Европу великой инфляции. (Первый удар приняла на себя Испания, но и остальным не могло не достаться. Во-первых, потому что в Америку устремились все; во-вторых, потому что из Испании золото начало расползаться по Европе, поскольку глобализация не является порождением XX и XXI веков, она началась гораздо раньше, о чем мы еще поговорим.) Так вот, эти умные граждане догадались, почему начали расти цены. В XVI веке писались целые трактаты о взаимосвязи между инфляцией и количеством золота, затопившего Европу. Среди авторов этих трактатов был и Николай Коперник, между прочим…

Перед потрясенными европейцами, которые считали золото великой самоценностью, то есть таким чудесным веществом, которое несет в себе некую абсолютную «природную ценность», вдруг открылась бездна экономической относительности. Оказалось, ценность золота — придуманная! Надо сказать, перед физиками принцип относительности открылся позднее: французский философ и экономист Жан Боден опубликовал свой труд об относительной ценности золота в 1568 году, а Галилео Галилей сформулировал принцип относительности в механике чуть позже. Как видите, именно в XVI веке человечество начало отходить от детского максимализма мировосприятия, расставаясь с иллюзиями об Абсолюте, и приходить к более сложной мировоззренческой картине.

Через двадцать лет после Бодена итальянец Даванзатти подвел итог: «Деньги есть золото, серебро или медь, отчеканенные в монеты по желанию публичных властей и являющиеся по согласию наций ценой и мерой вещей». Мало денег — плохо: угнетается торговля, а стало быть, и развитие общества. Это похоже на недостаток крови в организме. Много денег — тоже плохо: они обесцениваются… Чуть позже была открыта роль скорости обращения денег. Если торговля оживленная, деньги ходят быстро, и для обеспечения всего товарооборота их требуется меньше.

Ну, а раз золото — ценность условная, значит, его можно заменить чем-нибудь другим. Ясно, что это «другое» не должно быть легко воспроизводимым и подделываемым. Открытие Нового Света и опыт XVI века показали, что золото можно легко «воспроизводить», привозя на кораблях оттуда, где его много. Поэтому английский теоретик Джон Ло, живший на рубеже XVII–XVIII веков, придумал использовать в качестве твердой и неизменной основы землю. Ее не подделаешь, и ее больше не производят — сколько есть земли, столько и есть. Она обладает собственной ценностью, поскольку всегда нужна: на ней выращивают еду и строят дома. Понятно, что земля бывает разная — плодородная и не очень, а кроме того, ее невозможно с собой носить и, соответственно, ей расплачиваться. Значит, носить нужно документы на землю. Причем документы эти можно стандартизировать.

Джон Ло предложил организовать специальное учреждение, которое будет эмитировать особые бумаги, принимая в залог землю. У тебя плохой и маленький участок? Получи мало бумаг. Большой и хороший? На тебе много! У тебя вообще нет земли? Наймись на работу, заработай бумаг. Собственно, Джон Ло предложил выпускать бумажные деньги, просто обеспеченные не золотом, а землей, вот и все. Идея бумажных денег новой не была. В Китае за несколько столетий до Джона Ло уже применялись бумажные деньги, которые эволюционно произошли от кожаных. Эти деньги видел в своем знаменитом путешествии в Китай Марко Поло и описывал их так: «Каждая бумажка снабжается не только именами, но и казенной печатью специально для этого существующего корпуса чиновников. После того как на бумажке будут поставлены подписи в соответствии с официальным служебным порядком, уполномоченный на то его величеством высший монетных дел мастер окунает свою печать в красную краску и прикладывает ее к бумажным деньгам. Таким образом, они превращаются в настоящие деньги, и фальшивомонетчик, который пытался бы их скопировать, карается как тяжкий преступник».

Но Джона Ло на его идею натолкнула не книга Марко Поло, а кредитные билеты банков, которые к тому времени уже получили хождение в Голландии. Впрочем, есть и еще одна версия того, как в голову Ло пришла «бумажная» идея. Джон Ло был человеком небедным и склонным к азартным играм. На игру ему приходилось таскать с собой довольно много золота, которое невозможно было разместить в виде ставки на игровом столе. Поэтому вместо золота Ло использовал бумажные марки с записями номиналов — их разместить на столе, как вы понимаете, не составляло труда. В конце игры бумажки обменивались на реальное золото… Думаю, эта история — всего лишь легенда. А идея Ло лежит корнями все-таки в Голландии. Дело в том, что Джон Ло был не только талантливым, но и весьма интересующимся человеком, хотя некоторые авторы пытаются представить его как обычного афериста. Проанализировав работу Амстердамского банка и осмыслив ее, Ло написал книгу «Деньги и торговля, рассмотренные в связи с предложением об обеспечении нации деньгами». Уже не аферист, как видите.

В этой книге Джон пришел к тому же выводу, что и некоторые другие исследователи: причиной экономических проблем может быть не только избыток денег, но и их недостаток. К тому времени Европа худо-бедно переварила американское золото и, как считают многие экономисты, начала испытывать проблемы уже от нехватки денег: численность населения выросла, то есть производящей силы стало много — люди всегда размножаются быстрее, чем подвозят золото, тем паче, что к тому времени золотая река из Америки практически высохла.

Не хватает денег для стимуляции торговли? Ну так давайте наполним финансовые артерии более простыми в выпуске деньгами — бумажными!.. Кому только Ло не предлагал эту идею — и англичанам, и генуэзцам, и Савойскому герцогству, но ухватились за нее только во Франции.

Франция в то время переживала не лучшие в финансовом смысле времена. Ее сильно ослабила затяжная война с европейской коалицией за испанское наследство — европейские вороны делили тушу когда-то сильной, а теперь ослабленной и потому распадающейся Испанской империи. Молодые хищники делили Нидерланды, Миланское герцогство, Неаполитанское королевство, Сардинию, Сицилию, засматривались на американские колонии… К изнурительной войне добавился фактор нехватки наличности, который также ослаблял экономическую деятельность, склоняя ее в сторону натурального хозяйства. Франция была готова хвататься за любую соломинку. И схватилась. И не прогадала…

Надо сказать, во Францию Ло попал в некоторой степени случайно. Будучи человеком разносторонним, он ввязался в какую-то дуэль из-за бабы, убил соперника, был арестован и приговорен к смертной казни, но бежал и вскоре всплыл в Европе. Там, собственно, и началось его увлечение финансами. Попутешествовав по Старому Свету, познакомившись с голландской и генуэзской экономическими школами, Джон Ло в 1708 году наконец оказался в Париже, где быстро офранцузился, и даже имя англичанина было переиначено на французский манер — его стали называть Жан Ла.

Идеи Жана понравились Филиппу Орлеанскому. Выслушав талантливого англичанина, он воскликнул: «Если вас послал Бог, то оставайтесь, если же дьявол — тоже не уходите!» Правда, немедленному воплощению новых идей мешал престарелый король Людовик XIV, который настолько невзлюбил Джона-Жана за увлечение карточными играми, что велел выслать его из Франции. Что и было сделано. К счастью, король в 1715 году умер, а Филипп Орлеанский стал регентом при новом малолетнем короле Франции. И для Джона Ло наступил звездный час. Всего через два месяца после смерти Людовика он уже снова был в Париже. Для Франции началась новая эра — эра Джона Ло.

Наш герой получил в Париже патент на открытие банка и право выпускать банковские билеты номиналом в 1000 и 10 ООО экю. Разумеется, эти билеты банк должен был по первому требованию держателей обменивать на золото. Как видите, старая идея Ло с обеспечением денег землей не выгорела, но бумажные деньги он все-таки начал производить. Это было главное.

Известно, что при использовании золото истирается примерно на 0,5–1 % в год. Мягкое оно!.. Так лучше положить золото в банк и использовать вместо монеты ее «светлый образ» — бумажный дубликат, не правда ли? Это безопасно, поскольку банк обязуется в любой момент обменять вашу банкноту на вашу золотую монету. Если это понадобится. Только зачем это может понадобиться, коли везде принимают банковские билеты? Пускай золото лежит спокойно в банке, целее будет.

Ну а раз у публики нет нужды забирать свое золото из банка, Ло мог напечатать бумажных денег больше, чем было у него золота. Конечно, если бы все вкладчики сразу бросились менять свою бумагу на золото, банк Ло обанкротился бы, но с какой стати все вдруг бросятся менять? Сговорятся они, что ли? Это абсолютно нереально — людей тысячи, они все разные, из разных сословий, живут в разных городах… Не могут они сговориться!

Джон Ло приводил следующий расчет: допустим, в золотой монете у банка 15 000 ливров, а банк напечатал банкнот, как бы обеспеченных золотом, на 75 000 ливров. Если никто об этом не знает, люди не кинутся менять свою бумагу на золото. Потому что они доверяют банку и новой монете. А банк «лишние» 60 000 ливров может раздать предпринимателям в виде кредитов. Те побегут расширять свой бизнес и обеспечат эти самые вроде бы пустые деньги своей продукцией и услугами. Богатство страны вырастет. Но вырастет оно не в золоте, которое есть всего лишь условная ценность (как и бумажные деньги) и само по себе никому не нужно, а в реальной потребительской стоимости — в товарах, которые действительно нужны людям. Гениально!

Кстати, через сто лет эту политэкономию самым замечательным образом и буквально в паре строк изложил Пушкин. Помните, Евгений Онегин «читал Адама Смита, И был глубокий эконом, То есть умел судить о том, Как государство богатеет, И чем живет, и почему Не нужно золота ему, Когда простой продукт имеет».

В общем, стоит только сломить недоверие граждан к бумаге, или, точнее, запустить их доверие к новой форме Универсального Эквивалента, как экономическая система даст положительный отклик… Поэтому Ло без опаски давал кредитов бумажными деньгами больше, чем у него было реального золота. А раз так, он мог демпинговать на кредитном рынке, понижая процент. Банк Джона Ло давал деньги под меньший процент, чем просили остальные ростовщики. И тем пришлось тоже снижать процент по кредиту: конкуренция!

Дешевые кредиты привели к невероятному экономическому буму. Это был самый настоящий экономический взрыв! Тем более что Джону Ло помогла корона. Его банк был объявлен государственным, и само государство обязалось принимать от населения налоги, пошлины и штрафы бумажными банкнотами. Минфин Франции разослал циркуляр, который обязывал чиновников из провинции отправлять в столицу деньги только в виде банкнот, что усилило интерес к новым деньгам и конкуренцию за них. Кроме того, пело ревозить бумагу оказалось дешевле и безопаснее, чем металл, что также положительным образом сказалось на экономике.

Население с удовольствием пользовалось бумажными деньгами. Носить с собой легкие бумаги оказалось гораздо удобнее, чем тяжелое золото, и люди охотно несли в банк монеты, меняя их на бумагу. Кому-то легкость денег может показаться несущественным преимуществом, но это только потому, что вы никогда не носили с собой золотых денег. Вот вам один только пример: для того, чтобы купить поместье или крупный пакет акций, нужно было отсчитать около 100 килограммов золота или полторы тонны серебра! Неудивительно, что французы предпочли бумагу, которая позволяла резко ускорить расчеты, поскольку положить в карман кошелек проще, чем нанимать охрану для перевозки каравана с серебром. Да и прятать дома крупные купюры легче, чем сундуки с золотом.

Вскоре при продаже недвижимости ее владельцы и слышать ничего не хотели про золото и требовали в уплату банковские билеты. Если билетов не было, на золото соглашались неохотно и брали на 10–15 % большую цену, то есть бумага в то время стоила дороже золота! Золото стремительно выходило из моды и на глазах теряло свою ценность и привлекательность. Оно дешевело и все меньше и меньше оставалось Универсальным Эквивалентом Стоимости, ценность коего в самой его природе.

Как я уже говорил, насыщение «кровеносной системы» экономики кровью денег привело к ее невероятному взлету. Полунищая страна стремительно превращалась в процветающую державу. Производство росло, как на дрожжах, отчего не только золото, но и многие другие товары стали дешеветь. Во Франции появилось то, что много позже было названо «средним классом», — те, кто раньше и мечтать не мог о красивой мебели, посуде, карете или лишней паре лошадей, теперь могли себе это позволить. Франция стремительно богатела, цивилизовывалась и превращалась в нацию потребителей.

Экономическое чудо, произошедшее во Франции, Джон Ло объяснял следующим образом… Конечно, деньги — это условность. Но условность предметная, а не абстрактная. Иными словами, люди договариваются о том, что данный предмет (например, золото, ракушки или банкноты) они будут считать всеобщим эквивалентом стоимости. Но эта договоренность действует только до тех пор, пока сам предмет имеет в глазах людей ценность. То есть цену. Ведь деньги — это товар. И как всякий товар они могут стоить дешевле или дороже. И цена (ценность) денег зависит от общего состояния экономики в стране, поскольку ценность денег поддерживается товарами, которые на них можно купить. А количество товаров зависит от развитости производства и обмена в стране.

Ло писал: «Торговля и деньги находятся во взаимной зависимости. Ценность монеты изменяется, когда торговля падает, а когда количество монет уменьшается, тогда падает торговля». Это понятно: если денег в стране мало, они могут обеспечить оборачиваемость только небольшого количества товара. И нет стимула что-то производить. Например, есть в стране 100 золотых монет. Они обеспечивают производство 100 штук товара. Сто первую штуку производить бессмысленно — ее не продать. Либо придется снижать цену. Иными словами, при ограниченном количестве денег увеличение производства приводит к дефляции. То есть к обесценению труда. Мы об этом уже говорили: при дефляции выгоднее вообще ничего не производить, а просто сидеть на деньгах.

Поэтому, если производство развивается туго, надо насытить экономику кровью — деньгами, рассуждал Ло. И насытил. И все заработало. А дальше случилось то, что потом еще не раз случалось в истории и что по механизму действия было похоже на испанский кризис столетием раньше.

Объявленный королевским и открывший филиалы по всей Франции банк Джона Ло, по сути, стал государственным банком. Королевский двор попал в пленительную ловушку: он сам стал источником денег и не мог удержаться от соблазна печатать их по потребности. Видимо, при дворе не знали закона Никонова, который я сформулировал в своем великом произведении «Апгрейд обезьяны»: всякая значимая зависимость носит экстремальный характер. Есть пик, оптимум функции. Меньше — хуже, больше — тоже хуже.

К осени 1719 года было выпущено в обращение 900 миллионов банкнот разного достоинства. Много это или мало? Никто не знал. Если выпуск бумажных денег приводит к такому чудесному экономическому росту, почему бы не напечатать еще денег?.. Удержаться от соблазна всегда так трудно!

Качество печати банкнот все время ухудшалось: жалко было тратить на это время, ибо нельзя было останавливаться ни на минуту — родина нуждалась в деньгах! Поначалу каждый банковский билет выпускался за тремя подписями — Главного казначея банка, Главного инспектора по «финансовым бумагам и Контролера. Но разве могут три человека подписать миллионы бумажек? Поэтому на банкнотах в тысячу ливров и менее стали появляться подписи второстепенных служащих. А потом и вовсе отказались от подписей на мелких купюрах. Все бумажные фабрики были загружены заказами по печати банковских билетов и не успевали с этими заказами справляться… Соблазн оказался сильнее разума, а у Ло не хватило сил сопротивляться давлению королевского регента, которому Ло был всем обязан — ведь именно он предоставил Джону Ло Францию в качестве полигона для испытания новой экономической системы.

Люди прозорливые понимали, к чему все это может привести. Очень хорошо понимали! Накопивший к тому времени целый воз бумаги принц де Конти погрузил эту бумагу на телегу и отправил в банк для обмена на золотые монеты. Это было сделано прилюдно.

…История повторяется, и в дальнейшем мы еще столкнемся с совершенно аналогичным случаем в XX веке. Так поступил де Голль с американцами…

Требование принца было, как вы понимаете, вполне законно. Но поскольку де Конти был родственником регента, Джон Ло бросился к своему патрону и попросил регента уговорить родственника отказаться от своего требования. Регент нажал на Конти, и тот отказался от намерения обменять бумагу на золото.

Почему этот случай не насторожил парижское общество? Только потому, что принц де Конти был известен своей эксцентричностью, и публика списала его требование на странность характера. Но конец, тем не менее, был уже близок. Пирамида ничем не обеспеченных бумажек рано или поздно должна была обрушиться. И она обрушилась, как рухнула пирамида «МММ» Мавроди, как рухнула пирамида российских ГКО в 1998 году, как рушились и будут рушиться все пирамиды во все эпохи.

Еще до обрушения наиболее прозорливые граждане начали выводить свои деньги из бумаги и переводить их в золото. Некий купец по фамилии Вермаль мелкими порциями обменял миллион бумажных ливров на серебро и золото, положил на телегу, сверху в целях безопасности закидал навозом, сам переоделся крестьянином и вывез драгметаллы в Голландию. Вслед за ним потянулись и остальные. Число людей, желавших разменять банкноты на золотую монету, стало возрастать. Золотые запасы банка таяли на глазах. И тогда, пытаясь оттянуть неизбежный крах, Ло руками регента издал королевский указ, который существенно затруднял обмен бумаги на золото. Разумеется, это только ослабило и без того тающую веру населения в бумажные деньги. Люди бросились в ювелирные магазины покупать золотые изделия и драгоценные камни. Ло издал указ, запрещающий продажу золотых изделий за банкноты — теперь золото можно было обменять только на золото (украшения на монеты). Кроме того, был принят указ о запрете крупных платежей серебром и золотом.

Золото стремительно вымывалось из обращения. Почуявшие неладное граждане заныкивали его подальше или старались вывезти за границу. Джон Ло выпускает закон о запрете владения драгоценностями. По этому закону ювелирам запрещалось делать изделия тяжелее одной унции, а столовую посуду — тяжелее определенного веса. И логическим следствием этой безуспешной политики затыкания дыр стал запрет на владение золотыми монетами в сумме свыше 500 ливров. Все, что превышало эту сумму, подлежало конфискации и выплачивалось в виде премии доносчику. По всей стране прокатилась волна доносов и обысков. По королевскому указу члены спецкомиссий могли без ордера проводить обыски в любых помещениях, включая помещения королевского дворца. Это было уже агонией денежной системы.

В последней попытке спасти положение в мае 1720 года регент девальвировал банкноты относительно золотых монет в два раза. Это могло бы облегчить ситуацию, если бы вместе с экономической силой двор так же стремительно не терял силу политическую. Возмущение девальвацией в обществе было столь велико, что двору пришлось быстро отыграть назад, отменив решение о девальвации. Но количества золота это не прибавило, и потому королевский банк был вынужден вовсе прекратить обмен — формально сохранив прежний, докризисный курс.

Обстановка накалялась. Олигархи, как это обычно бывает, вовремя вывели деньги из бумаги и в накладе не остались. Скажем, один из родственников короля, который нажил на спекуляциях с акциями десятки миллионов ливров, успел переложиться в золото и потому чувствовал себя прекрасно. В отличие от Джона Ло, на которого вызверился весь Париж. Однажды карету Ло остановила разъяренная толпа и едва не растерзала бедолагу.

В конце концов дело дошло до стрельбы — в июле того же года солдаты стреляли в разбушевавшийся народ. Погиб от пули один человек. Но это было ерундой в сравнении с тем, что сама толпа у железных ворот банка задавила полтора десятка человек. Закончилось все тем, что люди пошли в Пале-Рояль, где жил регент. Один из свидетелей того времени и тех событий писал, что в Париже всерьез опасались революции.

В конце концов в августе 1720 года Королевский банк Франции был объявлен банкротом. Так закончилось для Франции головокружение от успехов. Джон Ло из-за всех этих треволнений изрядно похудел, стал раздражительным и нервным. И в конце 1720 года был вынужден покинуть страну «в добровольно-принудительном порядке». Скорее, это напоминало высылку. И до самой смерти ему так и не удалось увидеть свою семью — жену и дочь, которых он вынужденно оставил в Париже.

Иногда можно встретить утверждение, что Джон Ло был мошенником. Это не так. Джон Ло был великим финансистом и внутренне порядочным человеком. Будучи на пике своей славы, став кумиром Франции и одним из самых богатейших людей страны, Ло не отщипнул себе ничего, не перевел деньги в золото и не вывел даже пару миллиончиков за границу. До конца жизни он существовал за пределами своей второй родины (Франции) на небольшую пенсию, которую платил ему его старый друг и сподвижник Филипп Орлеанский.

Франция пережила страшный удар. Депрессия. Экономический спад. Крушение надежд. Но этот тяжелый опыт не прошел для Ло даром. Он проанализировал свои ошибки и понял, что его система может работать, если не увлекаться эмиссией. Эмиссия денег — как алкоголь: в небольших дозах он повышает качество жизни, а в больших — резко ее снижает.

Результатом этого анализа стали письма Ло к регенту, в которых он указывал на ошибки и предлагал запустить систему бумажных денег еще раз, поставив на нее пару клапанов и регуляторов — чтобы не разнесло, как в первый раз. Если вы думаете, что после всего случившегося регент отверг эти предложения, то сильно ошибаетесь — Филипп согласился, но, к сожалению, пригласить Ло не успел, поскольку умер в 1723 году. Так Ло потерял своего единственного покровителя. И ему ничего не оставалось делать, кроме как писать в изгнании книги. В 1729 году великий экономист умер в Венеции, оставив после себя фундаментальный труд «История финансов во времена регентства». Причем, что интересно, труд это был опубликован только через две сотни лет после кончины Ло.

Я без всякой иронии назвал его великим экономистом, поскольку мыслителем Ло был гораздо в большей степени, чем авантюристом. Его идеи порой намного опережали время. Так, например, он прикладывал немалые усилия, чтобы уничтожить в стране внутренние таможни, затруднявшие ведение бизнеса и торговлю. Это был чертовски прогрессивный шаг, который окончательно осуществился только в наполеоновскую эпоху, почти столетием позже.[7]

Ло предложил заменить устаревшую налоговую систему более современной — отменить запутанные прежние налоги и ввести единый вмененный налог (королевскую подать). По его прикидкам, на взимание этого понятного и прозрачного налога, который принес бы в бюджет 200 миллионов ливров (что полностью покрывало все расходы казны), государство затратило бы 4 миллиона ливров (на жалованье тысячи чиновников). А старые налоги требовали для сбора той же суммы в бюджет 40 тысяч чиновников и 20 миллионов ливров расходов.

Кроме того, у Ло в голове был проект по уничтожению бедности в стране. Точнее, нищенства, поскольку бедных в условиях прущей вверх как на дрожжах экономики быть не могло — рабочих рук не хватало: обилие денег позволяло занять всех. Но были нищие, то есть те, кто работать не хотел. Они плохо пахли, неприятно смотрелись и при случае воровали. Короче, портили весь внешний вид процветающего государства. Ло предложил забирать бомжей в полицию; способных к труду отправлять на общественные работы, а инвалидов и к труду непригодных — в государственные дома призрения.

Увы, осуществлению всех этих планов помешал финансовый кризис. Который переметнулся на реальную экономику. Оно и понятно: когда денег напечатано слишком много, это одновременно означает, что их не хватает. То есть бумаги-то полно, но реальных денег нет. Реальные деньги — это те, которые ценятся. Золото, например. То самое золото, которое отступило на первых порах под натиском денег, а теперь снова вошло в моду. Но не потому, что обладало мифической «собственной ценностью», а потому, что оно в сравнении с банкнотами было более редким. И потому стало стоить дороже банкнот. Ничего катастрофического бы не случилось, если бы курс бумага/золото был плавающим, а не фиксированным. Но государство, стараясь удержать курс на прежнем уровне, делая вид, что цена бумажной денежки по-прежнему равна золотой, привело экономику к резкому обвалу, то есть к катастрофе — вместо плавного торможения. Россиянам это хорошо знакомо по недавней истории страны…

Кризисы — вещь, конечно, неприятная. Очень тяжелая и болезненная для населения, которое теряет работу, начинает испытывать нужду. Банкротятся бизнесы. Растет число самоубийств и голодающих… Современники отмечали: «Люди, которые пережили ужасы того времени, теперь смотрят на них, как на страшный сон…» Все так. Уезжая из кризисной Франции, Ло с горечью отметил, что оставляет страну в том положении, в котором нашел ее, когда впервые прибыл сюда. И вот в этом он был неправ! Джона Ло нельзя было назвать неудачником, несмотря на то, что его проект окончился провалом. Почему?

Потому что он показал, что двигатель может работать, если не заливать свечи бензином.

Джон Ло уделял развитию экономики колоссальное внимание. Он привлекал из-за границы редких специалистов, создавал школы профтехобучения. Развивал акционерный капитал. Поручил Академии наук произвести «инвентаризацию Франции». Подобную задачу решала позже научная экспедиция Наполеона в Египте — ученые парижской Академии наук описывали Египет, начиная с природно-геогра-фических условий и заканчивая хозяйственной системой — с тем, чтобы наметить пути развития страны. Джон Ло велел Академии составить общее описание промышленности страны, для чего все фабриканты получили приказ не чинить исследователям препятствий в ознакомлении с производственными процессами и оборудованием.

Понимая, что без инфраструктуры не будет экономики, Ло положил массу усилий на строительство дорог и каналов. Дороги строились, каналы рылись и вводились в эксплуатацию. Была даже идея соорудить в Париже полноценный морской порт, куда по Сене могли бы заходить океанские корабли. Бурно растущая экономика позволяла осуществлять подобные масштабные проекты.

Как я уже говорил, вместо прежней незанятости, возникла нехватка рабочих рук. Число мануфактур в стране выросло в полтора раза, и фабриканты искали способных к труду даже в инвалидных домах, брали на работу стариков и детей. Если раньше в Париже каждый год около 4000 человек просили отсрочки по уплатам налогов, то во времена взлета количество людей, испытывающих затруднения с уплатой налогов, упало в 20 раз.

Наконец, начался необыкновенный строительный бум — везде как грибы росли новые дома, цеха, дворцы. Простые и непростые французы переезжали в новые, более комфортные жилища. Именно тогда государство начало в массовом порядке строить казармы — до этого солдаты расквартировывались по домам местных жителей, причиняя им массу неудобств. Это был своего рода натуральный налог на граждан. Теперь он был отменен, государство отныне само содержало своих солдат. В социальном, эмоциональном и психологическом плане это имело огромное значение — страна все больше разделяла военное и гражданское. Военное уходило в казармы, а гражданское общество освобождалось от привычки к казарменности. Каждому свое: военным — тяготы службы, гражданским — комфорт мирной жизни.

Страна стремительно летела в современность и буржуазность. Жить становилось лучше, жить становилось веселее.

Кстати, армия тоже не дремала: чтобы солдатики не простаивали, даром пожирая государственный хлеб, армию бросили на строительство объектов государственного назначения — они рыли каналы.

Так что, несмотря на печальное завершение опыта Джона Ло с бумажными деньгами, его положительные стороны не укрылись от других стран Европы. Даже до Москвы информация докатилась — теориями Ло очень интересовался Петр I. Он не только вступил с Ло в переписку, но даже встречался с ним в Париже в 1717 году, после чего пригласил Джона поднимать экономику России.

Да, Францию поразил жесточайший кризис. Но она вовсе не скатилась на тот же уровень, на котором была до приезда Ло. Построенные им дороги и каналы остались. Построенные при нем дома, фабрики и дворцы остались. Казармы остались. Новые технологии остались. Выпущенные вещи — гобелены, плуги, кареты, ткани… Все это было произведено во время бума и никуда не делось во время кризиса. Франция взошла на ступеньку вверх и остановилась передохнуть.

Кризис — это не катастрофа. Кризис — ступенька по пути прогресса. Падение экономики не стирает материальных завоеваний, а лишь уменьшает скорость наработки новых. Люди, которые верещат от ужаса в эпохи кризисов — «Все пропало! Гипс снимают!» — не понимают одного: прежний экономический всплеск, приведший к сегодняшнему кризису, нарастил в обществе очередной слой материальных богатств и знаний. Причем объем знаний наращивается даже в переизбытке! Дело в том, что избыточные общественные богатства на экономическом взлете достаются и науке, которая производит много больше интеллектуального продукта, чем в состоянии потребить общество на данном технологическом уровне. Да и зачем его потреблять, если заводы-фабрики уже построены по старым технологиям, и они должны выработать свой срок, чтобы окупиться и принести прибыль. А вот когда очередной кризис расчистит площадку, производства упадут, на ровном месте можно будет начинать следующий технологический цикл на основе современных решений.

И еще один момент. Несмотря на накопление новых технологий интеллектуальной элитой, в благополучные времена средний интеллектуальный уровень людей слегка проседает. Люди глупеют в сытые эпохи. А чего мозгами-то скрипеть, если все и так хорошо? В эту ловушку попадают и отдельные люди, и целые страны, ибо страны состоят из людей. Впрочем, о политкорректности мы еще поговорим… А кризис заставляет массы браться за ум. Именно суровые эпохи расширяют фронт инноваций (см. «Историю отмороженных»). Но сами идеи инноваций возникают заранее, в сытые времена, в головах отдельных исключительных индивидов, которым не нужно тратить свое время на добывание продуктов питания, и они могут просто выдумывать что-то полезное. Однако их выдумки до поры до времени лежат мертвым грузом. Это обычный эволюционный механизм: чтобы в изменившихся условиях какая-то новая форма (например, млекопитающие) вытеснила старую форму (например, динозавров), необходимо, чтобы к моменту изменения условий эта новая форма уже существовала. Кризис не порождает новое, но позволяет ему распространяться.

Сейчас много пессимистов, паникеров и красно-коричневых патриотов, которые толкуют о нынешнем кризисе как о цивилизационной катастрофе. Как о конце света. Как о свидетельстве «умирания капитализма» и самой идеи научно-технического прогресса. Они говорят, что если все хороше-нечко-хорошенечко организовать, то есть весьма разумно спланировать и жить в гармонии с природой, то все станет нормально и развитие экономики пойдет по плану, без кризисов.

Действительно, есть на земле сообщества разумных существ, которые живут без кризисов. И живут уже тысячи лет. Экономические кризисы, бушующие в мире, их совершенно не касаются, огромные волны прокатываются где-то далеко наверху. Эти сообщества и люди в них живущие — беспортошные дикари. Тысячи лет они бегают голыми, живут охотой и собирательством, стреляют из луков и протыкают носы для того, чтобы вставить в дырку клык убитого зверя. Они живут в полной гармонии с природой. Вот только умирают рано. И я бы с удовольствием собрал в кучку всех наших красно-коричневых и зеленых «гармонистов» и отправил в амазонскую сельву. Пусть пьют из лужи и носят экологические чистые юбочки из пальмовых листьев. А мы тут будем переживать убийственные волны кризисов, пригибаться под финансовыми бурями и строить — ступеньку за ступенькой. Вверх, вверх, вверх…

Глава 4Русский путь: третьего не дано

Как я уже сказал, в России внимательно следили за талантливым Ло. Хотя у нас и своих талантов хватало. Например, практически параллельно с Джоном Ло похожие идеи выдвигал русский мыслитель Иван Тихонович Посошков. Этот человек, родившийся в крестьянской семье, рано занялся бизнесом и неплохо поднялся. С 1697 года он входил в царский круг и подготовил российскому царю несколько проектов по модернизации финансовой системы страны. Как водится в России, умер этот мыслитель в тюрьме — в Петропавловской крепости. Куда был посажен за «Книгу о скудости и богатстве». В этой насквозь крамольной книге Посошков толкал либеральные идеи о том, что развитие экономики напрямую зависит от равенства людей разных сословий. И что торговому люду (купцам) государство должно не мешать, но всячески их поощрять, ибо торговля — основа основ развитой экономики. Кроме того, Посошков полагал, что необходимо всеобщее образование, независимая судебная система и что крепостничество тормозит развитие страны. О роли образования в развитии цивилизации мы еще поговорим, а сейчас вернемся к финансовым воззрениям Посошкова. Что же он предлагал?

Он тоже предложил систему эмиссии на основе частичного покрытия золотым запасом. А именно: золото использовать как стабфонд государства и для международных расчетов, серебро — как средство накопления для граждан, а медь — для повседневных расчетов. При этом номинал медной монеты, в отличие от золотой и серебряной, должен превышать стоимость меди, из которой ее сделали: «не вес в них числим, но исчисляем начертание на ней». Посошков опередил свое время. Предлагаемая им система сложилась в государствах Европы только через двести лет — в начале XIX века и продержалась до начала века XX-го. Принципиально это не сильно отличалось от системы Джона Ло, просто у Ло носителем номинала была бумага, а у Посошкова — медь.

Знал ли Посошков о так называемом «Медном бунте», который вспыхнул в Москве в 1662 году?.. История этого бунта проста. В 1656 году царь Алексей Михайлович издал указ о выпуске медных денег. Дело в том, что золото и серебро в Россию завозились. Русские деньги на монетном дворе чеканились из денег чужеземных. Драгметалла отчаянно не хватало для того, чтобы обеспечить товарные потоки в стране. И царский советник Ордин-Нащокин предложил печатать медные деньги с номиналом серебряных.

Сказано — сделано. Но сделано, как всегда в России, через задницу, изначально несправедливо. То есть жалованье бюджетникам (стрельцам, например) казна платила медью, а налоги, согласно царскому указу от 20.06.1656, должны были уплачиваться на треть медью, а на треть серебром. Это было первой миной. А вторая мина была граблями. Теми самыми граблями, на которые наступали правительства всех стран во все времена: получив халявный источник богатства, они не могли удержаться в рамках здравого смысла и приличий и начинали просто печатать (или штамповать) деньги, обесценивая их.

Поначалу все шло хорошо, подтверждая теорию о том, что драгметаллы не есть самоценность, а есть условность и что, насыщая подзаглохшую экономику деньгами, мы способствуем ее развитию. До 1658 года все шло просто прекрасно: медная копейка котировалась наравне с серебряной, хотя по цене металла была гораздо дешевле. Но потом количество начеканенных денег перешло в неприятное качество. За несколько лет правительство нашлепало более 20 миллионов рублей в меди, по тем временам — умопомрачительная сумма!

Росли цены. Царь — наивный социалистический дурачок! — пытался сдержать цены указом, но цены отчего-то указа не слушались, а продолжали расти. За один серебряный рубль давали 17 медных, а царские налоговики по-прежнему требовали платить налоги в невероятно вздорожавшем серебре.

Результатом был бунт. По Москве были расклеены листовки неприятного для властей содержания с требованием отмены медных денег, а посадский люд подошел к царскому дворцу в Коломенском, отчего изрядно струхнувшему царю пришлось выйти к народу, каковой народ говорил с божьим помазанником весьма резко и нелицеприятно. Так однажды римский плебс, требующий хлеба и зрелищ, поговорил с императором, отчего у последнего нервных клеток тоже не прибавилось. Страшное это дело — противостоять толпе.

Очевидец событий Патрик Гордон — иностранец на русской службе — позже вспоминал:

«Мятежники толпою вышли из Серпуховских ворот. Их было около 4 или 5 тысяч, без оружия, лишь у некоторых имелись дубины и палки. Они притязали на возмещение (убытков) за медные деньги… С сею целью в разных местах города были расклеены листы, а один стряпчий перед Земским двором читал лист, содержащий их жалобы, имена некоторых особ, коих они мнили виновными в злоупотреблениях, и призыв ко всем идти к царю и добиваться возмещения, а также голов дурных советников.

Когда чернь собралась, иные пошли грабить дом гостя или старосты по имени Василий Шорин, но большинство отправились в Коломенское, где, пока Его Величество пребывал в церкви, они домогались у бояр и придворных обращения к царю. Наконец, когда царь вышел из церкви и сел на коня, они весьма грубо и с громкими воплями настаивали, чтобы он загладил их обиды. Царь и кое-кто из бояр порицали их за то, что пришли в таком беспорядке и количестве, и объявили, что обиды будут заглажены, а посему немедленно будет созван совет — им должно лишь немного потерпеть. Тем временем при первом их появлении был послан приказ двум стрелецким полковникам идти со своими полками как можно скорее в Коломенское, а прочим было велено подавить оставшихся в Москве».

В общем, закончилось все печально. Пообещав разобраться и строго-настрого наказать виновных в народных бедах, бледный царь вызвал войска и народ изрядно пострелял… Однако чеканку медной монеты пришлось прекратить.

Это был не последний случай выпуска необеспеченных денег в нашем отечестве. Эксперимент с бумажными деньгами, подобный французскому, был проведен и в России. Кем? Екатериной Второй! Той самой Екатериной, которая блистательно предсказала появление во Франции Наполеона (см. «Наполеон. Попытка № 2»)! Той самой Екатериной, которая неплохо разбиралась в финансах и в людях.

XVIII век был веком наук и авантюристов. Многочисленные чародеи, алхимики, прорицатели, целители и прочие международные шарлатаны колесили по Европе, охмуряя аристократию и обещая чудеса чудные. Знаменитый граф Калиостро — порождение как раз этой эпохи. Почему появилось подобное предложение на рынке услуг? Потому что возник спрос. XVIII век — это век атеизма. Знаменитые французские философы-материалисты, заложившие идеологический фундамент для Великой Французской революции, неслучайно появились именно в XVIII веке. Именно в этом веке человечество — в лице лучших своих представителей — наконец достигло того уровня жизни, который имели древние римляне времен расцвета. А древнеримская аристократия была в массе своей довольно скептично настроена по отношению к религии. Видимо, существует некий уровень развития, при котором в социальной системе начинается неизбежное отторжение религии. Точнее говоря, уровень мышления и автономизации личности достигает такого порога, за которым усилившаяся критичность взламывает прежние схемы и устои — подпорки для старого мира. И мир начинает трещать и рушиться.

Люди стали активно искать новые модели взамен старых мировоззренческих сказок, которые уже не выдерживали никакой критики. И, естественно, тут же возникло предложение. Рынок идеологии похож на рынок товарный. Идеи продаются и конкурируют между собой до тех пор, пока одна из них не занимает монопольного положения на рынке, подавляя другие — в том числе и административно. И если раньше люди охотно покупали новые идеи, как аристократы XVIII века, платя их носителям живыми деньгами и вниманием, то идеологема, ставшая государственной, уже не продается, а вменяется гражданам.

Времена потрясений богаты на продавцов идейного «мыла». Переломные эпохи начинают активно продуцировать и реплицировать предложения по выходу из кризиса. Начинается глобальная рефлексия. И с этой точки зрения XVIII век был, конечно, переломным, революционным. Как и наша эпоха.

Путешествуя по Европе, носители новых мирокартинок активно заинтересовывали ими тех, кто мог за картинки платить. Картинки были не только общемировоззренческими (в виде новых экзотических религий, смоделированных на базе восточных), не только сугубо приземленными (типа разного рода эликсиров молодости), но и социально-прагматическими — типа системы Джона Ло.

Носители подобных сверхценных идей с упорством маньяков пробиваются во властные верха. Помню, дочь президента Ельцина Татьяна рассказывала, как ей привели одного такого «астрального теоретика», который познал все во Вселенной, имел способ вывода страны из кризиса и хотел сообщить его президенту Ельцину. Татьяна, которая тогда была советником Ельцина, еле сдерживалась от смеха, слушая бредни этого сумасшедшего. Как видите, подобные люди имеют свойство пробиваться с помощью окружения первых лиц до самих первых лиц. Пронырливы, как сперматозоиды! Потому что в эпохи перемен верха тоже нуждаются в вариантах. Именно так — через ближайшее окружение — Джон Ло был в свое время впервые представлен Филиппу Орлеанскому. Ло был гением, хоть и неудачником, но на 99,9 % все эти самостийные теоретики — шарлатаны, часто добросовестно заблуждающиеся, а иногда недобросовестно вводящие в заблуждение других.

Так вот, как-то придворный скульптор Фальконе хотел представить Екатерине II одного социального кудесника из Франции — заграничные кудесники всегда почему-то ценятся больше, чем доморощенные. Фальконе писал Екатерине, что сей экземпляр желает предложить императрице «простое средство заиметь в течение четырех месяцев 30 миллионов». На что мудрая Екатерина отписала скульптору: «Я имею обыкновение отвечать составителям золота и денежных проектов: господа, воспользуйтесь своими выдумками сами, чтобы не просить милостыни».

И тем не менее мудрая Екатерина угодила в ту же ловушку, что и французский регент… Манифест от 29 декабря 1768 года высочайше повелел выпустить в обращение бумажные ассигнации. Причиной тому явилась нехватка металлических денег. Золота и серебра было мало, основные расчеты осуществлялись медными, то есть, по сути, разменными деньгами. А золото в основном использовалось для внешней торговли — все, как завещал петропавловский узник Посошков. Для того чтобы заплатить 100 рублей медными пятаками, нужна была целая телега, потому что вся сумма весила больше шести пудов. А в пуде, если кто вдруг запамятовал, 16 килограммов. Весомы были екатерининские пятаки — по полусотне граммов каждый!

Почему речь идет именно о медном пятаке? Потому что медные деньги при Екатерине составили половину всей денежной массы, а самой расхожей медной монетой стал как раз пятак. Приезжать с телегой пятаков не очень удобно, согласитесь…

В общем, мы имеем те же проблемы, что были до эпохи Ло во Франции. И принцип выпуска бумажных денег оказался в России тем же: екатерининские ассигнации были всего лишь банковскими расписками на получение металлической монеты. По задумке, любой обладатель ассигнации в любой момент мог обменять ее в банке на металл. Соответственно, был открыт ассигнационный банк для операций обмена. Все по-честному — деньги беспрекословно менялись на ассигнации и наоборот, ассигнациями можно было уплачивать налоги…

Натолкнул Екатерину на эту идею действительный статский советник и губернатор Новгорода Яков Сивере, один из учредителей Вольного экономического общества. Головастый был мужик, много из его предложений было Екатериной принято, и вообще его бросали на затыкание экономических дыр. Именно так он и стал губернатором Новгород-чины, которая находилась до него в ужасающем состоянии. Потом Сивере был министром транспорта (директором водяных коммуникаций). Роль железных дорог тогда выполняли каналы, вот Сивер их строительством и занимался. Коренная реконструкция Знаменитой Вышневолоцкой водной системы, связавшей Рыбинск с Балтикой, — его рук дело.

Именно Сивере предложил ввести в России ассигнационную систему, а практической доводкой проекта занимался обер-прокурор Александр Вяземский. И дела он не затянул — через месяц после подписания царского указа были выпушены ассигнации достоинством 25, 50,75 и 100 рублей. Правда, через некоторое время выпуск 75-рублевок был прекращен, поскольку их начали подделывать, перерисовывая на 25-рублевке двоечку на семерочку.

Надо сказать, внешне екатерининские ассигнации мало походили на современные деньги. Это были здоровенные листы бумаги 17,5 на 22,5 см. А в остальном все как положено — номер ассигнации, номинал, текст с обязательством обменять по первому требованию и подписи директора правления банка, директора местного банка и сенаторов. Полиграфические возможности того времени были не такие, как ныне, но водяные знаки на бумаге уже присутствовали.

Поначалу все шло хорошо. Екатерининская эпоха вообще считается эпохой расцвета. (Кстати, народные названия червонца — «красненькая», а пятирублевки — «синенькая» родились именно в екатерининские времена, советские деньги просто переняли эту цифро-цветовую палитру.) Курс бумажного рубля равнялся курсу рубля металлического, деньги исправно менялись, правительство старалось поддерживать обеспеченность металлом — именно по этой причине Сенат в 1775 году отклонил предложение о продаже партии меди за границу. В банках страны лежало меди на 20 миллионов рублей, и ровно на такую же сумму было напечатано ассигнаций. Неудивительно, что курс был стабилен.

Но потом у власти началось головокружение от успехов. Увы! Так бывает всегда. Это чистая психология: когда дела идут хорошо, кажется, что так будет всегда. К общему головокружению добавилась война с Турцией. Войны — дело затратное, прямо провоцирующее на выпуск необеспеченных денег и, соответственно, разрушение экономики.

Пытаясь покрыть дефицит бюджета, граф Шувалов предложил выпустить 100 миллионов рублей ассигнациями. Но и эта умопомрачительная сумма была перекрыта более чем вдвое — нашлепали 212 миллионов. В результате к концу екатерининского царствования за 1 бумажный рубль давали 68 копеек металлом, а к 1815 году курс бумажного рубля упал до 20 копеек. Пришлось печатать другие деньги. Это было сделано в 1818 году.

Новые ассигнации — в связи с техническим прогрессом в области полиграфии — и выглядели покрасивше, и защищены от подделок были получше. Однако защита от фальшивомонетничества не есть зашита от инфляции. Государство вскоре опять начало шлепать на своих казенных фабриках «настоящие фальшивки». Поэтому в 1840 году опять пришлось проводить денежную реформу. На сей раз главным платежным средством в стране был объявлен серебряный рубль. А ему в подкрепление были приданы бумажные ассигнации нового образца. Они обладали плавающим курсом, и курс этот, как вы уже поняли, применив метод дедукции, плыл исключительно вверх.

История стабильно повторялась: каждый раз, выпуская в обращение новые деньги взамен обесценившихся, царское правительство уверяло сограждан в их стабильности и обеспеченности металлом. И, похоже, само верило своим клятвам. Однако вскоре какая-нибудь очередная война вынуждала начать печатать необеспеченные бумажки, приводя экономику к очередному разору. Несоблюдение монетаристских требований всегда выходит боком.

В истории России XIX века было всего два периода, когда монетарная политика осуществлялась правильно, денежно-бумажное обращение являлось устойчивым и способствовало экономическому росту. Первый период специалисты называют «серебряным монометаллизмом», он длился с 1843 по 1853 год. Второй — «золотым монометаллизмом», он продолжался с 1897 года до Первой мировой войны. Вплоть до 1913 года в России, вопреки досужим сказкам большевиков, уровень жизни рос очень быстро, а экономика развивалась столь бурно, что в 1913 году доходы бюджета на 433 миллиона рублей превысили расходы. Профицит.

Именно это, кстати, вкупе с войной и привело к революции 1917 года. То была не революция голодных масс. То была революция зажравшихся! Уровень развития экономики вошел в противоречие со старыми, закоснелыми политическими структурами, сдерживавшими экономику. Разбогатевшие люди почувствовали собственное достоинство и просто переросли замшелые политические догмы, которые мешали зарабатывать и активно раздражали. Плюс к тому свое веское слово сказало образование, которое к тому времени уже шагнуло и в деревню. Люди не могли жить настолько хорошо, насколько им хотелось или представлялось возможным в соответствии с их образованием и знаниями — вот причина крушения империи. (Та же причина убила и СССР: страна стала слишком образованной, а образованные люди исполнены достоинства и не терпят политических унижений и бедности. Когда масса новой интеллигенции превысила некий уровень, в стране возобладал резко критический настрой по поводу империи. И СССР рухнул. Никто не кинулся его защищать, но все с удовольствием разваливали, ибо империя в представлении людей «не давала жить».)

А спусковым крючком для развала царской России послужила Первая мировая война, которая развела растущие ожидания с фактическим положением дел. Так что когда хорошо — это не всегда хорошо! Вот почему у зрелых экономистов чересчур бурный рост экономики в стране вызывает некий страх. «Перегрев экономики — это опасно», — говорят они.

Но кто же провел такую чудесную реформу в России? Министр финансов Витте. Именно по его инициативе в 1897 году была осуществлена новая монетарная политика. Сделали денежную реформу, начеканили новых, «николаевских» червонцев, а им в подкрепление бросили легкую кавалерию бумажных денег. Причем бумажных денег было столько же, сколько золотых. Паритет. Поэтому ассигнации свободно менялись на золото, а серебряные и медные монетки служили мелочью.

После всего прочитанного у читателя может возникнуть иллюзия, что настоящие деньги — только золото. Оно — опора финансов! Оно — непреходящая, хоть и условная, ценность! На него надо опираться в построении финансовой системы!.. Поэтому сейчас я остановлю повествование на золотом пороге Первой мировой войны и перенесу читателя в Малаховку наших дней. Дабы иллюзию эту укрепить. А потом развеять.

Глава 5Радикальное решение, или Зелень против Желтизны

Экономика штука несложная. Во всяком случае, по сравнению с квантовой физикой. А если не углубляться в ненужные тонкости, некоторые вещи в ней можно понять и увидеть, так сказать, невооруженным глазом. Иногда жизнь сталкивает меня с уже знакомым вам экономистом Михаилом Делягиным, и вот в одну из этих встреч Делягин поделился со мной одним интересным наблюдением.

— До кризиса ко мне на консультации по поводу ипотеки приходили две категории лиц. Первая категория — молодые менеджеры с экономическим образованием. Их интересовало многое: прогнозное соотношение валютных курсов, на какой срок брать ипотеку, в какой валюте, как страховать. Они спрашивали про детали… И приходили бывшие советские инженеры с советским образованием. Их интересовал только один вопрос, но сущностный, они сразу спрашивали: Михаил, в деталях я сам разберусь, ты мне скажи главное — а когда это все грохнется?.. На мой вопрос, почему они думают, что все грохнется, они отвечали: ну это же понятно — надувается огромный спекулятивный пузырь, причем надувается он во всем мире. Вопрос не в том, лопнет ли он, а в том, когда это случится… Это люди, которые умеют качественно, а не количественно анализировать процесс! Они не разбираются в деталях, не только фьючерсы, но часто и валюты для них темный лес. Но их учили вычленять базовую тенденцию — и потому они видят всю картину целиком.

Делягин прав, человек с аналитическим умом действительно может правильно понимать суть экономических процессов. И при этом совершенно путаться в деталях. Если какой-нибудь ушлый менеджер или аналитик финансового рынка начнет запудривать ему мозги мудреной терминологией, то, конечно, вгонит постороннего гражданина в состояние ступора. И гражданин почувствует себя идиотом. Но все эти светила, нобелевские лауреаты в области экономики, финансисты и биржевые аналитики с мировыми именами так и не смогли предсказать наступление кризиса, пока он не обрушился им на головы. Я знаю миллионеров, потерявших летом 2008 года свои миллионы — и все потому, что все они сидели на акциях и ценных бумагах. А я не миллионер. Не нобелевский лауреат по экономике. Я не умею торговать фьючерсами и вообще слабо себе представляю процесс этой торговли. Но я ушел из ПИФов еще весной, за пару месяцев до кризиса. Как и тысячи простых советских инженеров. Великаны от экономики не знали о кризисе, а лилипуты, типа Хазина или меня, знали…

Кстати, квантовую физику в первом абзаце этой главы я упомянул не зря. За несколько лет до кризиса я гостил на даче одного старого физика, в Малаховке. Вокруг с бешеной силой золотила листья влажная осень, пахло прелью, а мы с хозяином сидели в его деревянном рубленом доме и гоняли чаи с вареньем. Хозяина звали Виктор Чибрикин. Если в вашей голове что-то забрезжило, значит, вы читали «Апгрейд обезьяны». Да, это тот самый физик, который всю жизнь занимался солнечными циклами и их корреляцией с жизненными циклами на Земле. А главное — физическим механизмом этих зависимостей.

И, в конце концов, Чибрикин вышел на экономические кризисы. Потому что экономические кризисы цикличны. И совпадают, как ни удивительно, с астрономическими циклами. Не обладая знаниями физики и математики, в работах Чибрикина не разберешься. Вычленение гармоник, анализ спектров, спин-спиновый механизм воздействия… Не буду засорять ваши головы тем, во что сам глубоко не вник. Расскажу о другом. Но предварительно сделаю одно немаловажное замечание.

Солнечные циклы и их влияние на земную жизнь — вопрос щекотливый. Многие ученые полагают, что сие есть лженаука. И то, что многие экономические циклы совпадают с астрономическими, — всего лишь чудесное совпадение. Другие ученые так не считают.

Уже много лет я с интересом слежу за набегающими друг на друга информационными волнами: периодически пресса вдруг сообщает про беспрецедентные магнитные бури и предупреждает особо чувствительных граждан об их вредном влиянии на человеческие организмы. А потом вдруг появляется не менее авторитетная разоблачающая публикация о том, что никакие-де вспышки на здоровье и поведение людей влиять не могут. Причем за каждой точкой зрения стоят титулованные научные авторитеты и целые научные коллективы.

Подобный раздрай даже научными воззрениями назвать нельзя — сами ученые употребляют здесь слово «вера». Скажем, заведующий отделом в Институте прикладной геофизики Павел Свирский однажды так именно и сказал: «Мы у себя в институте не верим, а вот они верят…» «Они» — это Институт земного магнетизма, где имеют прямо противоположное мнение: «Ну, конечно, Солнце влияет! Есть четкие зависимости…» Спрашивается: к кому бедному обывателю податься за качественным экспертным мнением?

Причина ситуации, когда одни ученые считают доказанным то, что другие за таковое не признают, кроется в том, что до сих пор нет объяснения «физического механизма воздействия». Другими словами, совершенно неясно, как и почему слабое магнитное поле нашего Солнышка может влиять на совершенно немагнитного человека. Нет теории. Это напоминает ситуацию, описанную мною в книге «Верхом на бомбе»: очевидные вещи не признаются только потому, что под ними нет объясняющей теории. Отсюда и сомнения в практике…

Воздушный океан защищает нас от большей части солнечных излучений не хуже четырехметровой бетонной стены, — считают одни. — Космические лучи, жесткий рентген до нас просто «не добивают». А колебания естественного магнитного поля столь ничтожны, что абсолютно подавляются техногенными электромагнитными полями.

Именно поэтому я в свое время и пошел за экспертным мнением по этому вопросу не к тем, и не к другим, а отправился совсем даже в третью сторону — к Виктору Чибрикину, седому волку-одиночке, который тридцать последних лет изучал Солнце в своем Институте химической физики. И не раз был бит за свои научные убеждения.

Когда-то, во времена укромные, теперь почти былинные, Чибрикин открыл, пардон за выражение, отрицательную спиновую плотность. Не буду тратить ни строчки книжного пространства для объяснения, что это такое, — сам не понимаю. Здесь важно другое: за такую лженауку Чибрикину тут же настучали по башке, наказали административно, а в дружеских кулуарах покрутили пальцем у виска. А теперь эта самая отрицательная спиновая плотность упоминается в учебниках. Но выговор так и не сняли.

Во времена более поздние, но тоже довольно неприятные, Чибрикин, слегка подзабывший давнюю, но поучительную историю с несвоевременным открытием отрицательной спиновой плотности, с помощью коллег из ИЗМИРАНа построил спецкомнату, напоминающую клетку, которая представляла собой намотанную на каркас проволоку внутри пустого школьного класса. Эта хитрая штука компенсировала собственное магнитное поле Земли. Практически в ноль! Специальная автоматика держала этот ноль, отрабатывая и нивелируя все внешние магнитные флуктуации природного и промышленного происхождения.

Человек в такой каморке оказывался в ситуации, доселе неизвестной эволюции, — в пространстве абсолютного магнитного нуля. Смысл чибрикинской идеи состоял в том, чтобы поместить «в ноль» сильного шахматиста, провести серию экспериментов и посмотреть, оказывает ли внешнее магнитное поле влияние на мозговую деятельность или нет. Уже была договоренность с Тиграном Петросяном, который согласился поучаствовать в исследованиях. Увы, невезучему физику опять пришили лженауку, отобрали волшебную каморку и отлучили от исследований: 15 ноября 1984 года решением парткома и дирекции института была создана комиссия, которая 34 голосами против 3 воздержавшихся признала эти опыты лженаукой. Работы были прекращены, лаборатория расформирована, камера нулевого магнитного поля разрушена, а в отношении Чибрикина сделаны оргвыводы — его понизили в должности и влепили выговор по партийной линии. И теперь за аналогичные исследования получают премии зарубежные исследователи. А мы могли бы их опередить на 30 лет.

Так коммунистическая партия помогала науке…

Зато потом, когда Виктор Михайлович уже вышел на пенсию, директор его института, осознав масштабы накопленного, периодически звонил ему и почти требовал изложить, наконец, в виде книги то, чему Чибрикин посвятил 30 лет своей неспокойной жизни — влиянию солнечно-земного магнетизма на нашу жизнь во всех ее проявлениях.

Увы! Написать книгу жизни Чибрикин так и не успел. Помешал рак. Гигантский массив наработанных и осмысленных данных так и остался лежать мертвым грузом.

— Вряд ли сейчас возможно все это восстановить, — сказал мне его сын Илья, сообщивший печальную весть о кончине отца. — Огромное количество информации отец держал просто в голове. Хотя и в бумагах осталось немало.

Жаль. Безумно жаль…

Как сейчас помню ту желтую осень, седого Чибрикина, щербатую чашку чая с розовым цветочком на боку и бесконечные графики, формулы… Внутри Чибрикина не осталось уже ни следа прежних обид: физика не признает пустой лирики, что было, то было — слезы преходящи, а формулы вечны…

— Вся моя жизнь прошла под знаком ядерных взаимодействий, — рассказывал Виктор Михайлович, прихлебывая чай. — Поступил я на физический в сентябре 1949 года, а за несколько дней до этого СССР взорвал первую атомную бомбу. А закончил вуз в 1954 году, аккурат после взрыва первой советской водородной бомбы.

Быть может, читатель находится уже в некотором недоумении от бытовых и исторических зарисовок и, ожидая научной сенсации, в нетерпении бьет копытом. Ах, читатель, зря ты бьешь мне по голове своим серебряным копытцем: исключительно робость и нерешительность автора заставляют его тянуть время перед решающим объяснением. Ибо сам я, обладающий неплохим физическим образованием и слушавший Чибрикина полтора часа, не могу сказать, что все понял — в лучшем случае, половину. Хорошо хоть суть ухватил. И теперь ты, читатель, хочешь, чтобы я за три минуты вложил в твою гуманитарную голову 30 лет чибрикинской физики, при том, что сам имею о ней только общие представления?

Ладно, попробую.

Взаимосвязь солнечной активности и земной жизни Чибрикин доказал довольно быстро. Он провел эксперимент с пловцами: ребята плавали каждый день в течение определенного периода на скорость. Математический анализ результатов выявил, что колебания скоростных показателей спортсменов один в один совпадают с колебаниями магнитной активности. Те же результаты дало наблюдение за дрожжевыми культурами на заводе шампанских вин: всплески размножения пик в пик совпадали с одним из солнечных циклов.

— Наиболее известный из солнечных циклов -11-летний цикл появления солнечных пятен, — говорит Чибрикин. — Но дело в том, что циклов магнитной активности Солнца очень много — от секундных колебаний до миллионолетних. Эти волны накладываются друг на друга, образуя сложнейшую сеть, в которой мы залипли, как мухи в паутине. И Солнце дергает нас за эти невидимые ниточки.

Известно, что у Солнца есть мощное магнитное поле. Но не очень понятно, отчего оно вообще существует в высокотемпературной плазме. Неясно также, почему периоды обращения планет вокруг светила «сидят» на определенных солнечных циклах. Например, годичный цикл колебаний электромагнитной активности Солнца совпадает с периодом обращения нашей планеты; полуторагодичный — с синодическим периодом обращения Венеры. Кстати, полуторагодичный венерианский цикл — один из первых открытых людьми бизнес-циклов: с такой периодичностью колеблются цены на свинину, поэтому цикл назван «свиным».

Еще в XVIII веке немец Вильям Гершель обратил внимание на то, что цены на хлеб и зерно колеблются с периодичностью в 11 лет. Позже были открыты «кофейный», «фрахтовый» и другие циклы ценовых колебаний. Колебания цен на кофе, как оказалось, совпадают с периодом обращения Сатурна. Советский ученый Кондратьев обнаружил периодические колебания экономической активности продолжительностью в полвека. Так они теперь и называются: бизнес-циклы Кондратьева. Есть у них и другое название — технологические циклы.

Я уже рассказывал читателям кое-что о солнечных циклах в «Апгрейде обезьяны». Напомню — буквально в двух словах… Более всего приближен к людям месячный солнечный цикл. Солнце обращается вокруг своей оси не как твердая планета, а как газовый шар — слоями. Экваториальные области завершают оборот за 26 дней, а те, что поближе к полюсу, — за 32… На этих периодах «сидит» женский менструальный цикл — у кого-то из дам он длится 27 дней, у кого-то 30. Также на месячном солнечном цикле «висит» Луна. Поэтому те, кто говорит, будто на сумасшедших и прочих сомнамбул влияет именно Луна, ошибаются: и Луна, и психически нездоровые люди, и овуляционный цикл просто «сидят» на месячном солнечном цикле. А вот, например, альфа-и тета-ритмы мозга точно совпадают с 8-герцовыми и 14-герцовыми ритмами поверхности Земли и ионосферы. Опять случайность?

— За миллиарды лет эволюции все живое настолько приспособилось к этим циклам, что находится с ними в прочной завязке, — говорил, увлекаясь, Чибрикин. — Вплоть до вещей удивительных: я, например, в 1990-е годы поднял экономические данные и обнаружил зависимость денежной эмиссии Центробанка с полуторагодичным (венерианским) циклом солнечной активности… А вы знаете почему, скажем, пожилые люди часто просыпаются примерно в одно и то же время — в полтретьего ночи? Потому что аккурат в этот момент из-за вращения Земли происходит магнитная «переполюсовка». Она происходит и днем в половине третьего, но днем в суете дел практически не замечается… Из-за того, что земная ось наклонена к плоскости эклиптики и немного не совпадает с магнитной осью планеты, у нас дни оптического равноденствия -23 сентября и 23 апреля — расходятся с днями «магнитного равноденствия». Причем последние все время плавают по календарю. Поэтому Пасха — день весеннего «магнитного равноденствия» — специально высчитывается по астрономическим данным…

…То, что я сейчас пишу, относится к идее этой книги не напрямую, а лишь косвенно, но является необходимой данью памяти человеку, совершившему в своей жизни самый настоящий научный подвиг. Так что придется вам потерпеть и, вникая, слегка напрячься. Будем считать это минутой молчания. Зато за эту минуту вы узнаете механизм влияния звезды на человека, а через него — на социальную жизнь…

Волки воют в полнолуние. И шизофреники тоже к Луне неравнодушны… Возбуждающее воздействие космоса на организм было отмечено людьми очень давно, но до сих пор не было никаких объяснений, почему столь слабые электромагнитные колебания влияют на нас, а через наснапример, на экономику. Мы ведь ежеминутно подвергаемся и на протяжении истории подвергались гораздо более сильным электромагнитным воздействиям — молнии, статическое и атмосферное электричество, бытовые приборы, линии электропередачи, — и все это не оказывает на нас практически никакого действия, если не считать прямых поражений электротоком. Отчего?

— Дело все в том, что воздействие космического магнетизма носит очень специфический характер, связанный с так называемым спиновым обменом, — Чибрикин рисовал графики, схемки и стрелочки на тетрадном листке. — Человек — это сложнейшая биохимическая фабрика, в которой каждую секунду проходят сотни тысяч химических реакций. Собственно говоря, наши реакции — это, собственно, и есть жизнь. Так вот, в полном соответствии с современными научными представлениями, колебания магнитного поля никак не сказываются на результатах этих реакций. Поэтому биохимики и не верят в солнечное воздействие на человека. Но дело в том, что, не влияя на результат реакции, слабейшие колебания магнитного поля влияют на скорость прохождения реакции!

…Заранее рыдающий от непонимания общественности автор сейчас попытается объяснить читающей публике суть этого явления. Как вы, безусловно, хорошо помните из школьного курса химии, за химические реакции отвечают внешние электроны, то есть те, которые болтаются на внешней, самой далекой от ядра электронной оболочке (орбите). Если внешняя оболочка заполнена электронами полностью, атом нейтрален и не реагирует. Таковы, например, нейтральные газы, стоящие в восьмом столбце таблицы Менделеева. А если встречаются два атома с незаполненными внешними оболочками, они этими оболочками «сцепляются», образуя молекулу. И внешние электроны таких атомов становятся общими. Они как бы играют роль замочков.

Однако незаполненность внешней электронной оболочки — условие для реакции хоть и необходимое, но недостаточное. В соответствии с принципом Паули, который вы тоже проходили в школе, два атома могут вступить в химическую реакцию, только если спины их внешних электронов направлены в противоположные стороны. Если в одну — реакции не будет. Потому что два электрона с одинаковыми спинами не могут находиться на одной орбите — Паули не велел. Но колебания внешнего магнитного поля могут способствовать так называемому спиновому обмену. То есть где-то далеко некий совершенно посторонний электрон по случайной причине меняет свою ориентацию относительно внешнего магнитного поля, излучает виртуальный квант, который попадает в наш, не желающий реагировать атом, меняет спин его внешнего электрона — и реакция происходит.

— Природа спинового обмена такова, что его нельзя уловить приборно, — продолжает рисовать физические каракули Чибрикин. — Представьте себе, я отдаю вам 10 рублей — излучаю квант. Вы кладете их себе в карман — поглощаете квант. А исследователь — налоговый инспектор — остается в полном неведении относительно этой нехитрой операции: она не оставила следов, общее количество денег в системе не изменилось. Удостовериться в том, что спиновый обмен существует, можно только косвенным способом, например, по изменению ширины спектральных линий. Что и было нами зафиксировано.

В моменты солнечных бурь люди чуть больше возбуждены — реакции в их мозгу идут быстрее. Это чисто статистический эффект: там, где в обычное время сто конфликтующих ограничиваются словесной перепалкой, в момент изменения градиента внешнего поля десяток из них начинают драться. Именно поэтому в годы солнечной активности полицией наблюдается большее количество спонтанных убийств, растет число межнациональных стычек, разбитых пацанвой стекол, автомобильных аварий. Более возбужден но, чем обычно, реагирует и природа — в ней ведь тоже идут разнообразные химические реакции. Так что волны агрессии, равно как и волны гениальных открытий и чумных эпидемий достаточно строго следуют за волнами солнечной активности… Самый известный человеческий биоритм — суточный, 24 часа. Вообще же биоритмов сотни. Есть полусуточные, недельные, месячные… И все они имеют внешнее управление.

…Сгребая со стола дачного физика многочисленные листочки с цифрами и стрелками, я прихватил изрисованный и помятый листочек черновика с абзацем из будущей — так и недописанной — книги Чибрикина:

«Природа посредством магнитного воздействия предлагает нам определенные правила поведения, в частности, синхронизацию биологических ритмов и стохастическое управление жизнедеятельностью. Биологические объекты это природное воздействие воспринимают на молекулярном и субмолекулярном уровнях посредством парамагнитных свободных радикалов, содержащих неспаренные электроны. Результатом являются изменения вероятности замыкания и разрыва химических связей, что проявляется в форме временных кинетических характеристик биохимических процессов, имеющих неэнергетическую природу. Живые организмы, которые к этим правилам поведения не адаптировались, просто отбраковываются эволюцией…»

Сейчас, прочтя его вместе с вами, чувствую необходимость в некоторых разъяснениях…

Вы, конечно, слышали о свободных радикалах. Молодцы… А я о них услышал лет за двадцать до вас, когда термины «свободные радикалы» и «антиоксиданты» были еще неизвестны широкой публике, и их употребляли только геронтологи. Зато сейчас многие знают, что свободные радикалы — это плохо, они вызывают болезни и старение, а антиоксиданты — хорошо, они замедляют старение. У публики всегда самая свежая и проверенная информация…

Если взять какую-нибудь рекламную бумажку очередного чудо-средства от старения, продающегося в аптеке и при этом «не являющегося лекарством», в ней можно прочесть нечто вроде такого: «Почему сегодня так много умирает молодых людей? Учеными доказано, что причины кроются в свободных радикалах… Свободные радикалы — это агрессивные молекулы с неспаренным электроном. Они легко вступают в химические реакции и атакуют все, что попадется им на пути… Установлено и признано во всем мире, что основной механизм старения организма и различных заболеваний связан с разрушением клеток под действием свободных радикалов, образующихся в процессе жизнедеятельности».

Бумажка эта рекламирует очередной антиоксидант на основе селена. Ее мне подарил возмущенный Чибрикин:

— Я знаю этих ребят, — поделился он тогда. — Это физики обнинские. Они всю жизнь в своем ящике занимались разделением изотопов для атомной промышленности, получали химически чистые вещества, и у них скопился избыток селена. Что с ним делать? Вот и решили его продать. Подвесили к селену какую-то органику и выбросили на рынок в таблетках.

Я, помнится, махнул рукой и потянулся к варенью:

— Да бог с ними. Главное, чтобы не вредно для здоровья было. Давайте лучше вернемся к нашим циклам — экономическим и биологическим…

— А это напрямую касается циклов! Потому что именно свободные радикалы являются теми приемниками, через которые внешнее поле нами управляет… Давайте для начала разберемся, как работает человек. Он кушает крупные органические молекулы и вдыхает окислитель — кислород. То есть работает, как автомобиль, только автомобиль сжигает с помощью засасываемого воздуха бензин, а человек — еду. С помощью кислорода в организме идет медленное сжигание поглощенной органики. В результате этого процесса окисления получаются продукты сгорания и энергия — как в печке. Это в самых общих химических чертах. А теперь — что происходит с точки зрения физики…

В ДнепроГЭСе энергию производит поток воды, падающий с высоты. А в живой клетке энергию производит поток электронов, падающих в потенциальную яму — с высокого потенциала пищевых молекул на низкий потенциал кислорода. При этом и излучаются кванты энергии.

Свободный радикал — это готовая к реакции молекула, у которой на внешней электронной оболочке есть неспа-ренный электрон. Свободные радикалы осуществляют электронный транспорт в организме, они — вагончики, которые везут электроны к месту реакции. Грубо говоря, человек питается электронами. Просто их доставка устроена довольно сложно, и аккумулирование доставленной в организм энергии тоже. Те самые кванты энергии, которые излучают электроны при сжигании пищи, накапливаются в особых органических аккумуляторах квантов — молекулах аденозинтри-фосфорной кислоты — АТФ.

Так что свободные радикалы — штука для организма нужная, — поднял палец Чибрикин. — Количество свободных радикалов можно померить с помощью ЭПР — установки электронно-парамагнитного резонанса. Сунули в прибор каплю крови или кусочек ткани — записали спектры, по которым можно определить количество свободных радикалов в клетке. Так вот, в опытах, проведенных и у нас, и за рубежом, было обнаружено, что концентрация свободных радикалов в организме меняется в зависимости от времени суток.

— Ничего удивительного, Виктор Михайлович! Ночью человек спит, днем бегает, вечером зевает. Разные режимы работы организма. Не зря же кровь и мочу по утрам на анализы берут. Про биоритмы давно известно.

— Правильно, биоритмы существуют. Это и странно. В человеке триллионы клеток. Кто же дает команду клеткам синхронно повышать или понижать количество свободных радикалов? У человека много разных органов, то есть живые клетки, разные по своим функциям, и свободные радикалы в них различны по своей молекулярной структуре, но их поведение во времени организовано как в едином, хорошо сыгранном оркестре. Кто дирижирует этим оркестром?

— Мозг, я думаю. Он же у нас руководящий центр.

Чибрикин щелкнул пальцами.

— Поначалу мы тоже так думали — мозг. Но потом открылись странные факты. В аорте, изолированной от организма и погруженной в физиологический раствор, синхронно менялась радикальная активность — это зарубежный опыт. Мы проводили опыты с печенью мыши, и получили тот же самый эффект: клетки печени играют, как слаженный оркестр, — синхронно увеличивают и снижают выработку разных веществ. Больше того! Итальянцы проводили опыты с клетками, вообще друг с другом никак не связанными, — брали отдельные клетки, плавающие в питательном растворе. И оказалось, что все они повышают и понижают радикальную активность синхронно! Кто или что дирижирует этим процессом?

Оказывается, синхронизирует работу клеток внешнее магнитное поле Земли. Только оно может непосредственно проникать на уровень каждой клетки. Мы все купаемся в магнитном поле. Но тогда в клетке должны быть некие антенны, воспринимающие внешний сигнал! Что вообще, с точки зрения физики, может воспринять магнитное поле? Магнитный момент. А он как раз есть у свободного радикала. Свободные радикалы благодаря неспаренному электрону обладают парамагнитными свойствами и потому могут чувствовать магнитное поле. То есть свободные радикалы и являются теми антеннами внутри нас, которые воспринимают управляющее воздействие.

— Обычно в таких случаях противники этой точки зрения говорят, что магнитное поле Земли ничтожно и влиять на нас не может.

— Средняя напряженность магнитного поля Земли составляет 0,5 эрстеда, в Москве она равна 48 000 нанотесла или 0,48 эрстеда. А суточные колебания напряженности, которые, собственно, и дирижируют нашим клеточным оркестром, составляют примерно 1 % от фонового значения. Вот эту ничтожную величину и улавливают свободные радикалы живых клеток. Если посчитать энергию взаимодействия электрона с полем, то получится абсолютный мизер. Вот только энергетические соображения здесь неуместны. Это не энергетическое воздействие, а информационное. Я могу попросить вас встать, и вы встанете, хотя энергии моей звуковой волны не хватит даже на то, чтобы нагреть ваше тело на миллионную долю градуса. Но вы, вставая, затратите на три порядка большую энергию. Как я это сделал? Просто попросил. Энергия для действия уже была запасена в вашем теле заранее. Я просто отдал команду на выполнение. Принцип реле.

— Но поскольку мы находимся на внешнем управлении, возникает резонный вопрос: представьте себе, что люди прилетели на Марс или на Луну, где магнитного поля нет. Что будет с ними?

— Сразу люди не умрут, конечно. Точно так же, как не сразу дезорганизуется жизнь в стране при отмене сигналов точного времени. Зачем вообще по радио передают сигналы точного времени? Энергия в этих сигналах ничтожная, но они синхронизируют жизнь в стране. Выключите сигналы точного времени. Вроде бы ничего страшного не случится. Но постепенно, постепенно накопятся ошибки. И вот вы пришли на вокзал, а поезд ушел, потому что у вас одно время, а у машиниста — другое. Для большой многоклеточной системы под названием организм тоже нужна общая, внешняя синхронизация по времени. Если ее нет, постепенно будет нарастать рассогласованность в действиях триллионов клеток: печень будет действовать вне согласования с желудком, а отдельные клетки печени и других органов — друг с другом. Думаю, ничего приятного это не сулит.

Но, повторю еше раз, — Чибрикин отложил ручку, которой рисовал на черновиках закорючки, — здесь есть одна тонкость, о которой не подозревают химики и физиологи, — магнитное поле влияет не на результат, а на скорость прохождения химических реакций в организме. На то, как быстро идут энергетические процессы в клетке. При некоторых болезнях это очень важно. Так что ЭПР-анализ я бы внедрил в медицинскую практику наряду с анализом крови и прочими анализами… Перспективная вещь! Раньше кроме физиков никто не понимал, что такое ядерно-магнитный резонанс. А теперь на основе ЯМР стали делать такие штуки, как томографы, — прекрасное средство диагностики. ЭПР ничуть не хуже. Если, скажем, простой анализ крови показывает, какое количество гемоглобина содержится в крови больного, то ЭПР-анализ на свободные радикалы покажет, какого качества этот гемоглобин. Да и вообще, открываются замечательные перспективы — можно лечить болезни воздействием магнитного поля, тонкой подстройкой, так сказать.

…Через два года после смерти Чибрикина я встретился с одним хитрым дядькой, тоже бывшим физиком, который вместе со своей командой занимается тем, что производит оборудование для лечения болезней электромагнитным полем: его ребята в лаборатории подбирают резонансные частоты, которые благотворно воздействуют на различные органы и системы организма и неблагоприятно — на микроорганизмы внутри него. Испытания, как это водится в медицине, проводили в том числе и на кроликах. И, рассказывают, однажды нашли такую удачную частоту, при облучении которой кролики через несколько минут теряли сознание. Причем энергия излучения была ничтожной, так что никакого «силового» воздействия на мозг оно оказать не могло. Воздействие было именно информационным. Вот это я понимаю — внешнее управление!..

И этим «свободный радикализм» не заканчивается. Помню блестящие глаза Чибрикина, расписывающего красоты своих исследований на стыке физики и биологии.

— Между прочим! — поднял палец Виктор Михайлович. — Сегодня стало модным говорить о нанотехнологиях. Голубая мечта нанотехнологов — запоминать и передавать 1 бит информации с помощью всего одного электрона, локализация которого в пространстве может быть задана всего одним атомом… Простите, но такая задача решалась нами 30 лет назад, когда нам прикрыли эксперименты! Ведь свободный радикал — это как раз носитель одиночного — неспаренного — электрона. В эксперименте мы, измеряя по факту число радикалов, читаем количественную информацию, которую природа записала одним электроном в живых системах. Причем физика этого явления значительно богаче, чем предел мечтаний нанотехнологов: электрон в радикале, как правило, локализован на одном атоме, но атомы могут быть различными. То есть информация, записанная в живых системах, разноплановая. Природа ушла много дальше мечты нанотехнологов, она разработала и внедрила в живых системах безупречный механизм передачи одноэлектронной информации…

Ладно. Уйдем теперь от молекул на макроуровень. На уровень экономики. Цикличность внутри человека зависит от внешних электромагнитных циклов, которые он ловит на «рецепторы» радикалов. А на что ловит циклы экономика? Не являемся ли мы своего рода «рецепторами экономики», ее «неспаренными электронами», воспринимающими циклы?.. Моя жена всю жизнь работает с детьми и утверждает, что дети год от года меняются. И нынешние девятилетние не похожи на прошлогодних девятилетних, поэтому с каждым новым поколением приходится применять уже другие педагогические приемы. Неопытный глаз этого не заметит, Для того чтобы уловить подобные отклонения, нужна большая статистика или большой опыт работы с детьми. А еще наблюдательность, потому что слишком уж велик разброс свойств внутри поколения по сравнению с не очень большим сдвигом между поколениями.

Об экономических циклах мы еще будем говорить, а пока, чтобы не отбегать далеко от темы этой главы, вернемся к Чибрикину. Он физик, и мне был любопытен его взгляд на экономику и финансы. Незамыленный взгляд человека со стороны всегда интересен. Тем более взгляд острый, вооруженный базовым образованием и усиленный неравнодушием к проблеме. Неравнодушие может играть роль увеличительного стекла, внося некоторые искажения в картинку, но зато выпукло отображая реальность.

— Если вы хотите знать мое мнение, — почесал небритый подбородок Виктор Михайлович, задумчиво глядя в окно на падающие желтые листья, — то оно таково…

И начал излагать… Я слушал собеседника с неослабевающим интересом.

— Фактически мы сейчас являемся свидетелями заключительного акта драмы, разыгранной на мировой финансовой сцене. И кто-то в этой драме должен пасть, пронзенный острием валютной рапиры. Вернемся к началу этой пьесы…

По плану Маршалла на каждого европейца пришлось 38 долларов США, в послевоенной Японии — по 18 долларов… План Маршалла, если кто забыл, был планом возрождения послевоенной Европы. Америка Европе помогала деньгами — в Западную Европу было вброшено 12,385 миллиарда долларов США. И большая часть -9,26 миллиарда представляла собою беспроцентные и безвозвратные дары. В те же годы в Японию было вброшено 2,15 миллиарда долларов. Отчего бы такая подозрительная щедрость? Причем вместо планируемых пяти лет, эти деньги были вывалены Америкой в Европу всего за три года. Отчего бы такая подозрительная спешка? Куда торопились?

План Маршалла канул в Лету 30 июня 1952 года, но «благотворительный» поток баксов из-за океана продолжался с пугающей интенсивностью и достиг в 1966 году вершины -54,6 миллиарда долларов. После чего начались события, приведшие к так называемому «Никсон-шоку». Европа нашла в себе силы выпрямиться и в конце 60-х вернула «помощь». Доллар США рухнул, как подкошенный, едва не потянув за собой всю экономику Америки. Но не будем забегать вперед…

В чем же был смысл этих вливаний для Америки и такой торопливости? А в том, что после Второй мировой войны Соединенные Штаты сбросили в Западную Европу свою долларовую инфляцию. За время войны Штаты напечатали ворох зеленых бумажек с портретами отцов нации. Корить их за это нельзя. Такой конфуз случается всегда со всеми воюющими государствами: война — раковая опухоль экономики. И единственное средство в ней выжить — занимать у будущего. То есть печатать ничем не обеспеченные бумажные деньги в расчете на будущую победу (или поражение, которое все спишет) и восстановление экономики.

Сумма бумажных денег в США за время войны увеличилась в три с половиной раза. Пока гремела Вторая мировая, было не до выправления финансовой ситуации. А после войны встал вопрос — куда девать лишнюю «зелень»? Оставить в США? Нельзя: доллар обесценится (уже начал), цены прыгнут вверх (уже поползли), все накопления граждан Америки пойдут прахом (уже тронулись). Что тогда граждане сделают с любимым правительством? Как минимум прокатят на выборах. С неприятными последствиями инфляции США сталкивались еще во время Гражданской войны в середине XIX века, когда тоже было напечатано много пустых денег, и повторения этих неприятностей не хотели.

И выход нашли — сбросили лишние баксы за океан под видом американской помощи. Но сбросить доллары надо было так, чтобы они из ссылки никогда не возвращались, иначе смысла нет. Придумал этот план госсекретарь США Джордж Маршалл в 1947 году…

Список осчастливленных народов простирался от Англии и Франции до Свободной территории Триест и включал в себя три из четырех оккупационных зон Германии и даже Турцию. Общее число стран, вошедших в «группу товарищей», составило шестнадцать. В Европе поверили, что богатый заокеанский дядюшка дает настоящие деньги.

Между тем аплодировать «гениальному» Маршаллу не стоит. Ведь, по сути, он только украл идею экспорта инфляции у Кальтенбруннера. На исходе 1940 года немцы планировали операцию «Морской Лев» — высадку своих войск на Британские острова. Накануне высадки Англию надлежало засыпать с воздуха мешками изготовленных в Германии фунтов стерлингов. Деньги в Объединенном Королевстве враз обесценятся, население придет в замешательство, доверие к правительству Ее Величества рухнет и… бери Туманный Альбион с парализованной экономикой голыми руками.

Операция носила кодовое название «Бернгард» — по имени штурмбаннфюрера СС Бернгарда Крюгера, который и руководил изготовлением подделок в лагере Заксенхаузен, где в бараке № 19 руками заключенных к февралю 1945 года были отпечатаны английские деньги на сумму 134 610 810 фунтов. В тандеме с фабрикой фальшивок в Заксенхаузене еще два бумажных завода с вольнонаемными рабочими круглосуточно коптили небо — один в Рейнской провинции, другой в Судетах. Операцию «Бернгард» готовили с немецкой дотошностью. Ведомству Кальтенбруннера было категорически запрещено использовать свою продукцию на территории Третьего Рейха, дабы Имперский банк не обмишурился, скупив липу и тем подорвав родную рейхсмарку. Ибо германские подделки были безупречными.

В среднем на каждого английского подданного приходилось по 2,7 фунта, или (по тогдашнему курсу) по 10,8 доллара. К слову, «маршаллизация» Англии в 1948–1951 годах составила 2,74 миллиарда долларов, то есть по 55,5 доллара на каждого британского союзника — в пять раз больше, чем мечтал Кальтенбруннер! Впрочем, и «гениальному» Кальтенбруннеру аплодировать не нужно. Это была не его идея.

Фальшивые деньги как один из инструментов ведения войны используются в мире довольно давно. Скажем, в 1810 году парижский гравер Лаль был приглашен в полицейский департамент, где ему поручили секретное дело — изготовить клише для печати поддельных английских фунтов. Дело в том, что Наполеон тогда готовился к войне с Англией и хотел таким образом подорвать английскую экономику. Впрочем, с его стороны это было лишь ответной мерой: эмигранты-роялисты с 1791 года не без помощи Англии уже давно наводняли Францию фальшивками. У них были типографии в Лондоне и некоторых других государствах Европы (в Голландии, Италии, Швейцарии), а также тех районах Франции, которые временно захватывали иностранные интервенты и роялисты. Денно и нощно там шлепались французские фальшивые деньги, которые переправлялись во Францию целыми тюками. На одной только фабричке в Бретани, на полуострове Киберон, которой руководил роялист граф Жозеф Пюизе и работали 70 человек, к 1794 году планировали печатать не менее миллиона ливров фальшивок в день. Расчет оказался даже заниженным. Когда летом 1795 года отряды эмигрантов высадились в Кибероне и были вскоре разгромлены войсками генерала Гоша, в числе трофеев, захваченных республиканцами, находились фальшивые бумажные деньги на сумму 10 миллиардов ливров.

Фальшивки были тогда обычным средством войны, и Наполеон использовал их так же, как он использовал в военных действиях барабаны, лошадей и пушки. Император штамповал австрийские, а перед русской кампанией — и русские деньги.

Одна из наполеоновских типографий располагалась на Монпарнасе и возглавлял ее брат наполеоновского секретаря. Причем к процессу изготовления фальшивок французы подходили весьма тщательно: в особом помещении только что изготовленные и высушенные деньги бросали в слой пыли и гоняли по этой пыли метелками, чтобы искусственно состарить фальшивки и придать им вид походивших по рукам денег.

Перед самой войной с Россией типографию перевели из Парижа в Варшаву, а потом в село Преображенское, под Москву. После войны российским правительством из обращения было изъято фальшивок на общую сумму в 70 миллионов рублей. С помощью валютной интервенции Наполеон хотел развалить экономику империи.

Наполеон начал эту операцию еще до вторжения. Российский министр финансов весной 1812 года докладывал государю, что из-за границы на территорию страны поступают французские фальшивки.

Казалось бы, что общего между фальшивками и самыми настоящими долларами США, которые правительство США печатало и вывозило в Европу? А то, что и те, и другие ничем не были обеспечены!

До поры до времени европейские правительства были спокойны: гуляющие в Европе евродоллары как бы обеспечивались золотом — так, во всяком случае, говорили американцы. Дело в том, что в 1944 году были подписаны так называемые Бреттон-Вудские соглашения, которые закрепляли золотое содержание доллара: Соединенные Штаты обещали обменивать доллары на золото в соотношении 35 долларов за одну унцию благородного металла.

Беспокоила европейцев только инфляция. Цены у них почему-то росли. А в Америке не росли. Система работала так: для решения своих проблем янки печатают бумажки с портретами. Печатают сверх допустимого. Избыточно. Выплачивают безработным, военным, прочим всяким… Потом собирают в виде налогов. И тут должна начаться инфляция. Дело в том, что инфляция не возникает сразу после вброса денег, а с некоторым лагом. Здесь главное вовремя деньги из системы изъять и кому-нибудь «одолжить». Желательно безвозвратно.

И получается, что у американцев происходит подстегивание экономики, а у одалживателей — инфляция. Кстати говоря, ввоз золота в Испанию после открытия Америки тоже поначалу вызвал экономический всплеск — за счет насыщения рынка «настоящими» деньгами. Ведь новые деньги всегда поначалу воспринимаются как «настоящие», пока постепенно не происходит понимание, что это не так — что их как-то уж слишком много стало…

В общем, в Европе росло количество денег. И неважно, что выглядели доллары совсем не как гульдены, марки, лиры и франки, — ведь на них тоже можно было купить реальный товар, пусть даже предварительно обменяв на свою валюту.

Схема работала прекрасно, и американцам оставалось только озабочиваться тем, чтобы одолженные доллары, не дай бог, не вернулись обратно. А для этого собственная национальная денежная единица страны, куда сбрасывают доллары, должна обесцениваться быстрее, чем сам доллар. Обесцениваться постоянно и с неизбежностью солнечного захода. Иначе туземцы не будут любить доллар, а будут любить свою деньгу. Национальная единица обязана падать всегда, постоянно и, что принципиально, быстрее доллара. Только при этом условии население будет хранить баксы как средство накопления. В противном случае карманные портреты Франклина, Гранта, Джексона, Гамильтона, Линкольна, Вашингтона брать не станут.

Именно так и случилось в Европе, когда она победила инфляцию. Как победила? А вот как.

Если страну заедает инфляция, есть только один способ борьбы с ней — правильная монетарная политика. Только монетаризм творит чудеса — наполняет прилавки товарами, дает импульс экономике, вселяет в людей уверенность. Принцип правильной политики всегда один — ограничение денежной массы. Отличия бывают только в технических способах решения задачи.

Скажем, Североамериканские Соединенные Штаты (так они тогда себя называли) за время войны Севера и Юга в 6,1 раза увеличили сумму бумажных денег в обращении. То есть в шесть с лишним раз обесценили свой любимый доллар. После войны все попытки как-то нормализовать финансовую систему страны к успеху не привели. И в 1868 году федеральное правительство просто остановило печатный станок, зафиксировав находящуюся в обращении сумму денег на уровне 328 миллионов долларов. И не центом больше! Производство как-то сразу наладилось, цены начали падать, и через 11 лет бумажный и золотой доллары сравнялись. Простенько и со вкусом… А потом американцы научились сбрасывать инфляцию «на сторону».

Послевоенная Европа, измученная долларовыми вливаниями и вызванной ими инфляцией, ту же задачу решила в два раза быстрее. Правда, тактика у каждого была своя, а стратегия одна — укрепление собственной валюты путем зажатия денежной массы.

Много написано о Германском экономическом чуде. Его сотворил монетарист, профессор Людвиг Эрхард. Техническое решение — денежная реформа. В ночь на 21 июня 1948 года была отменена рейхсмарка и введена дойчмарка. Каждый житель страны получил на руки 40 DМ, к которым в сентябре добавили 20 DМ. И объявили: «А больше денег в стране нету, деритесь за эти. И ни пфеннигом больше не напечатаем!» Пенсии, зарплату и квартплату пересчитали в соотношении 1:1, наличность и частные сбережения обменяли так: половину в соотношении 1:10, а вторую половину 1:20. Обязательства банков и учреждений бывшего рейха аннулировали. Предприятия получили наличность только для выплаты первой зарплаты, а в дальнейшем обязаны были жить только за счет реализованной продукции. Выпускаете неконкурентоспособную продукцию? Увольняйте рабочих и банкротьтесь — государство поддерживать нерентабельные предприятия не будет, у него самого денег нет. Жестко, но разумно.

К тому же немцы «обманули» американцев. Зная о планах вброса в Европу в качестве «помощи» большого количества долларов, немцы выяснили, сколько именно баксов к ним будет сброшено. Исходя из товарных цен рассчитали сумму денег, которая им потребуется для нормального внутреннего обращения. Вычли «евродоллары». И уже остаток заказали напечатать за океаном в форме дойчмарки. Таким способом Эрхард нейтрализовал импортную инфляцию еще до ее появления. А напечатаны дойчмарки были за границей, чтобы у правительства не было соблазна их допечатать.

Здесь я прерву ход чибрикинской мысли — так же, как сделал это чуть ранее, рассказывая о фальшивках Наполеона, и скажу пару слов о том, кто такой Эрхард и почему ему удалось наполнить немецкие прилавки товарами и вообще совершить то самое «немецкое экономическое чудо».

Эрхард — немецкий Гайдар. Или, правильнее сказать, Гайдар — русский Эрхард?

Еще в дофашистские годы немецкий экономист Людвиг Эрхард заявил о наступлении новой эры в экономике — эры потребительства. Правда, впрямую он этого не сформулировал, просто указал, что нужно расширять спектр товаров широкого потребления — ибо только потребительство может спасти от кризиса (это было сказано им во времена Великой депрессии, в 1932 году).

Кроме того, Эрхард был убежденным монетаристом и антисоциалистом — сторонником свободного ценообразования и конкурентной экономики. Обретя после крушения нацизма властные полномочия, он начал претворять свои принципы в жизнь и первым делом избавился от регулирования экономики, доставшегося ему и ей (экономике) от национального социализма гитлеровской эпохи. В частности, после денежной реформы он отпустил на свободу цены и отменил кучу нормативных актов, с помощью которых раньше пытались управлять экономикой.

Потребительство ведет к удовлетворению спроса граждан, изголодавшихся по нормальной жизни (каковая и есть, собственно, перманентное потребление), а расширенное производство товаров народного потребления создает рабочие места и одновременно плодит потребителей, потому что люди на этих рабочих местах получают деньги и начинают их тратить, то есть вбрасывать в экономику.

Далее. Для развития стране нужны ученые. А ученые — это образованные люди, которые себе цену знают. Штучный товар. Их не купишь сказками о национальном возрождении и патриотическими призывами. Потому что они имеют чувство собственного достоинства и хотят жить не в светлом завтра, а здесь и сейчас. Эти люди обладают широким кругозором и потому, в отличие от узколобых деревенщиков с инфантильным сознанием, не являются патриотами кусочка земли, именуемого страной. Они — люди мира, патриоты не куска земли, но цивилизации. Обратите как-нибудь внимание: все дети и подростки — великие патриоты! Это следствие недоразвитости, симптом инфантилизма. Люди образованные в этом смысле — взрослые. И востребованные. Поэтому они легко уезжают туда, где им дают развиваться, заниматься интересным делом и больше платят. То есть в Америку.

Соответственно, чтобы удержать в стране будущее, нужно ученым больше платить. Платить, несмотря на нищету страны: работяги перебьются, их много и они заменимы, в отличие от штучных эйнштейнов. Поэтому Эрхард стал платить ученым много. И сохранил интеллектуальный потенциал нации.

Далее. Конкурентная рыночная экономика, адептом которой был Эрхард, нуждается в свободе, как машина в смазке. Значит, должна быть свобода. Свобода в широком понимании — свобода потребления, митингов, слова, вероисповедания, предпринимательства. Политическая свобода — избирать и быть избранным. Двигателем общественного благо получия является рыночная экономика, в которой человек стремится повысить условия своей жизни, а одновременно и свою социальную ответственность.

На кого Эрхарду было опираться в своих преобразованиях? На партию Аденауэра — ХДС (христианско-демократический союз). А на кого же еще? Национал-социалистов к тому времени уже не было, а демократические социалисты упрямо призывали строить плановую экономику, национализировать промышленность и продолжить регулирование экономики, чем занимались еще национальные социалисты Гитлера, коих мы называем фашистами.

К счастью, Эрхарду удалось доказать, что установление твердых цен не поможет спасти страну, а только усугубит кризис — возникнет черный рынок и сопутствующая ему преступность, качество товаров будет ухудшаться (мы знаем это по печальному опыту СССР), люди будут нищать и носить рванину…

А положение в послевоенной Германии было, надо сказать, аховым. Хуже, чем в СССР. В Советском Союзе каток войны захватил меньшую часть страны, Германия же была перепахана бульдозером военных действий целиком. Тогдашний публицист Густав Штольпер так оценивал состояние своей страны: «Искалеченная, интеллектуально изуродованная, морально уничтоженная нация без продуктов питания и сырья, без функционирующей транспортной системы и чего-либо стоящей валюты, страна, где голод и страх…»

В стране было разрушено 20 % всех жилых домов. Подсчитано, что оставшихся производственных мощностей Германии хватит на то, чтобы обеспечить каждого немца одной парой обуви раз в 10 лет, одним костюмом раз в 50 лет и одной суповой тарелкой раз в 5 лет. При этом, как это часто бывает во времена тяжелых кризисов, на поверхность, словно известный продукт, тут же всплыли многочисленные «экономисты», которые хором на разные голоса запели о том, что лишь плановое хозяйство и государственное регулирование экономики могут спасти ситуацию. Мусор и пена всегда всплывают, когда неспокойно, — пошерстите Интернет и вы с полтычка наткнетесь на десятки глашатаев экономического регулирования, которых в наше кризисное время развелось, как клопов в бомжатском матрасе.

И если бы тогда Германия послушалась этих экономических дебилов, а не монетариста и либерала Эрхарда, она бы так и торчала в заднице, не случилось бы никакого экономического чуда, не возникло бы словосочетание «локомотив Европы», которым и ныне величают Германию.

Запомните, пожалуйста, весьма несложное обстоятельство: СССР было легче, а Германии тяжелее. Но большой СССР, выигравший войну, проиграл экономическое соревнование маленькой и расчлененной Германии. Потому что в СССР экономикой управляли, а в Германии был рынок и частное предпринимательство. В СССР не строили общество потребления, а в Германии строили. (Если быть точным, в СССР это общество строить пытались, но поскольку вместо экономики у нас был социализм, потребление получалось настолько куцым, настолько карикатурным, что развалу страны и презрению народа к своим правителям удивляться не стоит.)

Конечно, инфляция в Германии 40-х годов была не такой, как в 20-е, когда простой немец носил с собой миллиарды марок, на которые ничего нельзя было купить, но тоже немаленькая. Процветал бартер, безработица была колоссальной, порой вместо денег немцы расплачивались американскими сигаретами — они выполняли функцию денег. Средняя зарплата составляла 200 марок, килограмм кофе стоил 1500 марок, а пачка тех же сигарет -120 марок.

И немцы вырвались из этого кошмара! И довольно быстро обогнали по уровню жизни (потреблению) сталинский СССР, который сразу после войны начал готовиться к новой войне.[8]

Так вот, одной из причин немецкого успеха стала правильная монетарная политика и денежная реформа, о которой было сказано выше. Плачевные последствия этой реформы для США не заставили себя ждать. Ведь когда в стране денежную массу сжимают, в ней не остается места деньгам чужого государства. Потому что раз деньги не допечатываются, значит, национальная валюта крепка. А зачем тогда чужая?..

Похожие по смыслу процессы укрепления национальных валют прошли и в других странах. Денежные реформы были проведены в Бельгии, Австрии, Франции, Голландии, Дании, Норвегии, Финляндии, Японии… И Западная Европа стала избавляться от долларов США, как от проказы. Зеленая река потекла в обратную сторону. Пик паники приходится на середину 1971 года. Только за один день 4 мая только один Центральный банк ФРГ был вынужден обменять на дойчмарки 1,2 миллиарда долларов. На следующий день, 5 мая, только в течение первого часа после открытия биржи был обменен еще 1 миллиард долларов. С конца 1969 по сентябрь 1971 года запасы иностранной валюты в банках Западной Европы, Канады и Японии утроились (с 14,5 до 45 миллиардов долларов) — граждане интенсивно опустошали чулки. И перед правительствами европейских стран встал очередной вопрос: а что, блин, делать с этой зеленой бумагой?

Первым прочухался Шарль де Голль. Президент Франции 4 февраля 1965 года объявил, что его страна отныне полностью и навсегда в международных расчетах переходит к реальному золоту. И не намерена больше рассматривать доллар США как эквивалент драгоценного металла. Потому что он сделан из бумаги. Через неделю Министерство финансов Франции обнародовало практические шаги по реализации указаний своего президента: Франция потребовала от США — в полном соответствии с Бреттон-Вудскими соглашениями — живое золото. По 35 долларов за унцию. У Франции на тот момент было 1,5 миллиарда долларов.

Так когда-то простые вкладчики потребовали от Джона Ло обмена своих бумаг на свое золото. История повторилась. Только теперь она выросла до международного уровня.

Янки перепугались и стали многословно объяснять де Голлю, что союзники (по НАТО) так не поступают. В ответ 21 февраля 1966 года де Голль поставил под сомнение договор о Североатлантическом союзе и заявил, что после 4 апреля 1969 года, когда наступит срок его продления, Франция его не подпишет, поскольку не намерена более быть членом НАТО. Соблюдая все формальности, французы на двух пароходах привезли в США доллары, а обратно увезли два парохода золота.

Но немцы опять оказались хитрее: Эрхард вслух гневно осудил французов за несоюзническое поведение и одновременно под шумок собрал свои немецкие баксы (во много раз больше, чем было у французов) и тихо-тихо положит их дяде Сэму на стол для металлизации. Штатам пришлось платить…

Тогдашние еженедельные сообщения о золотом запасе США напоминают боевые сводки о понесенных потерях и в панике оставленных рубежах. И Америка наконец капитулировала: в августе 1971 года США де-факто прекращают обмен золота на собственные деньги и вводят 10-процентную пошлину на импорт товаров. В свободной Америке на три месяца заморожены заработная плата и цены. Вводится плавающий валютный курс, дающий свободу безудержной долларовой инфляции — хоть до горизонта. Никсон выступает в Конгрессе США, где публично расписывается в собственном бессилии. И заодно радует соотечественников такими вот цифрами: бездомных долларов бродит по странам Запада 55 миллиардов, а всего по земному шару шатается 80 миллиардов. То есть всего 135. В то время как внутри США этих долларов всего 52 миллиарда. Золотой запас Америки упал в два раза. И если все доллары, гуляющие по миру, попадут в Штаты…

В декабре 1971 года достигнут временный компромисс: в обмен на отказ требовать золото повышены валютные курсы — иена выросла на 16,88 %, дойчмарка — на 13,58 %, голландский гульден и бельгийский франк — на 7,89 %. Доллар США девальвирован на 8 %. В мае 1972 года Конгресс США ратифицирует законопроект об изменении золотого содержания национальной американской деньги с 0,8867 до 0,8185 граммов чистого золота. Фактически это девальвация еще на 10 % и, соответственно, дискриминация доллара как осевой валюты. Этот переломный момент острословы и назвали «Никсон-шок».

Возникает вопрос: так помогла американская помощь европейцам или помешала? Что ответит нам на это чибри-кинская модель мира? А вот что…

Как известно, все познается в сравнении. Есть ли с чем сравнить «маршаллизированные» страны? Был ли где в Европе «чистый эксперимент» по восстановлению разрушенной войной экономики без участия «его величества доллара»?

Был. В Финляндии.

Финляндия сражалась во Второй мировой войне на общих основаниях, для нее война началась в 1939 году в момент нападения СССР и продолжалась до сентября 1944 года, когда страну покинули германские дивизии и был подписан мирный договор с Союзом. К 1945 году страна разрушена весьма основательно. Она выплачивает контрибуцию победителям. Одну десятую часть финской территории оттяпал СССР, 10,4 % населения страны (полмиллиона человек) одномоментно оказались в группе перемещенных лиц. То есть без крыши над головой.

Сравним Финляндию с Европой. Хотя, признаться, сравнение будет не вполне честным: все-таки во Франции виноградники, а в Финляндии — Полярный круг. В Германии уголь, а в Финляндии комары. Вот результаты непри-украшенного сопоставления состояния экономик и условий существования (климат, ресурсы, плодородие почв) двадцати четырех Европейских стран после войны по данным самих американцев: Суоми — на двадцатом месте. Плохо жить в Суоми. Холодно и бедно.

Цифровой характеристикой жизнеобеспечения страны служат уровень оптовых цен и стоимость жизни. Индекс оптовых цен характеризует производство в стране. Стоимость жизни характеризует потребление. Сравнение 1948 года (накануне «маршаллизации») с предвоенным 1938 годом дает нам количественную оценку глубины разрушения экономики. И здесь Суоми практически на последнем месте среди европейских стран.

Аналогичное сопоставление 1951 года (после «маршаллизации») с 1948 годом даст нам количественную характеристику американской «помощи». Итак, по оптовым ценам (условия производства) Австрия и Франция проигрывают Финляндии вчистую. «Локомотив Европы» — Западная Германия — держится с Финляндией ноздря в ноздрю. Великобритания, на территории которой военные действия не велись (исключая воздушные налеты немцев), выигрывает у финнов с 10-процентным преимуществом.

По стоимости жизни (характеристика потребления) ни Австрия, ни Франция даже тягаться не могут со страной озер и болот. Британия показывает то же 10-процентное преимущество. И только эрхардовская Германия существенно обходит Финляндию в экономике.

Как же это финнам удалось? Правильная монетарная политика! Подавленная инфляция! Свобода предпринимательства! Курс на потребительское общество!.. Вообще, если вы хотите вытащить страну из кризиса, в том числе такого тяжелого, как кризис послевоенный (а кризис послевоенный не чета нашему нынешнему, при котором заводы-фабрики-дома-инфраструктура не разрушены и рабочая сила не полегла на полях сражений), вы должны сделать простую вещь: дать людям истинные ценности (крепкие деньги) и свободу. Все остальное они сотворят сами. Вы и не заметите, как страна возродится из руин, словно птица Феникс из пепла. А если вы будете рулить экономикой, как дурак телегой, люди у вас будут по темным подворотням менять обручальные кольца на хлеб.

Короче говоря, в октябре 1947 года финны провели денежную реформу. В результате в 1952–1955 годах устойчиво снижались оптовые цены и стоимость жизни. Что ж, когда нет долларовых вливаний, с инфляцией справиться не проблема.

Вывод: Европа могла, в принципе, обойтись и без американских долларов.

Можно возразить: но ведь за годы «маршаллизации» (1948–1951) экономика Европы росла. Действительно, ВНП Европы вырос тогда на 32,5 %! Но вот только благодаря или вопреки? За те же четыре года, например, ВНП Бразилии подскочил на 65,1 %. То есть в два раза быстрее развивалась Бразилия. И знаете почему? Потому что американские доллары, которые до 1948 года «одалживались» Бразилии, утекли в Европу. И поперла вверх экономика Бразилии! Но потом, после «маршаллизации», доллары опять потекли в Бразилию. Потекли сплошным безостановочным потоком. И где теперь Бразилия?.. Нельзя все время жить в долг. Когда-то надо начинать и работать!..

Люблю я незамыленность взгляда и красоту построений! Нарисовал Чибрикин с моей помощью прекрасное полотно. Но ведь не он один такой художник! И прежде чем продолжить золотой разбор денежных полетов, придется нам сделать небольшой, но привлекательный экскурс в Южную Америку. Раз уж мы заговорили о монетаризме и закончили Бразилией, поговорим и об Аргентине. Аргентина — не совсем Бразилия, но с нашего дальнего полушария разница не особо заметна. Тем более что именно Аргентина дала прекрасный пример для описания сущности монетаризма. Того самого монетаризма, от упоминания которого нелиберальная общественность покрывается холодным потом ненависти, а патриоты готовы рвать, метать и проклинать, нехорошими словами поминая либералов вообще и Гайдара в частности — как главного монетариста всея Руси.

А я, между прочим, встречался с Гайдаром…

Глава 6Песо, мучачо, эста пердидо

Да, я встречался с Гайдаром. И не раз. Но та наша встреча запомнилась мне особо, поскольку была посвящена судьбе Аргентины. Не то чтобы я любил Аргентину, просто интересно мне стало. Дело в том, что в начале XXI века случился в Аргентине неприятный кризис. Такой, каким у нас в России любят пугать население красно-коричневые патриоты.

В Аргентине случился дефолт. Безработица подскочила до 24 %. По городам и весям прокатилась волна зверств и беспорядков. Погромщики крушили магазины, витрины, банки, ломали и грабили банкоматы, убивали, поджигали…

Руководил экономикой страны в тот момент монетарист и либерал Доминго Кавальо. Которого по простоте душевной простонародье и назначило ответственным за катастрофу. Этого самого Кавальо в конце 1990-х годов приглашали в Россию и хотели слушать его советов. Потому что ранее, в начале 1990-х он буквально сотворил в Аргентине экономическое чудо. А теперь вы без труда найдете в старых газетах и в Интернете тонны помоев, вылитых на его голову. Вот некоторые цитаты:

«В Аргентине потерпела сокрушительный крах та самая экономическая концепция, тот самый вариант экономических реформ в виде шоковой терапии, который власти России навязывали стране с января 1992 года».

«Чили и Аргентина не раз и не два ставились нам в пример нашими либеральными реформаторами как страны, в которых дала эффект шоковая терапия. Дело дошло до того, что совсем недавно в Москву официально пригласили министра экономики Аргентины. Его принимали как победоносного «шоковика». Общались с ним на высшем уровне. Ждали от него советов и рекомендаций… Дождались — событий в Аргентине! А могли бы «дождаться» и событий в России, если бы решились «довести до конца» шоковые реформы…»

«Последние события в Аргентине звучат похоронным маршем для адептов монетаристского курса… Уличные беспорядки, 28 погибших, чрезвычайное положение, отставка президента, провожаемого улюлюканьем толпы, отставка правительства и, как неизбежное следствие, — объявление дефолта… Слишком громко министр экономики Доминго Кавальо назывался автором «аргентинского экономического чуда», а его план вывода страны из политического и экономического кризиса, включавший привязку песо к доллару в соотношении 1:1, был провозглашен МВФ образцовым».

«Сегодня Кавальо предан анафеме, ему запрещен выезд из страны. А россияне крестятся, вспоминая, как в 1998 году аргентинского ученого прочили в экономические советники российского президента, а его модель «currency board» пиа-рили на самом высоком уровне».

«В 2001 году реформы министра Кавальо и президента Менема привели страну к техническому дефолту. Основные причины: беспрецедентное открытие экономики, слишком резкая либерализация режима иностранных инвестиций, дерегулирование рынков».

«Либеральный эксперимент в Аргентине провалился!..»

И так далее. Целую книгу этой газетно-обывательской чушью можно исписать. После того как в Аргентине случился кризис, газеты быстро все поняли: вот он, ваш монетаризм поганый, до чего доводит, господа либералы! Слава богу, у нас теперь Гайдара нет в руководстве, вовремя раскусили вредителя, а то бы и с Россией такая оказия могла приключиться! А Кавальо-то каков! Ведь и нам хотел советы давать после кризиса 1998 года, хорошо вовремя отказались, дотумкали. Гайдар — это русский Кавальо. Кавальо — это аргентинский Гайдар. Тьфу на них…

И никто почему-то не дал слово самому Гайдару. Ну разве не интересно его мнение? А я вот ему слово дам. Но предупрежу сразу: Гайдар — товарищ сложный. Человек, знающий слово «отнюдь», и не может быть простым. Если устную речь других интервьюируемых нужно приближать к параметрам письменной, то с Гайдаром все наоборот — говорит, как пишет. И для удобства читательского восприятия это «письмо» приходится стилизовать под устную речь. Иначе читатель уснет и не проснется до самой конечной остановки.

Короче, я пришел к Гайдару за другой картиной мира, потому что шариковская картина мира, нарисованная погромщиками и им сочувствующими, меня не устраивала по эстетическим соображениям. И я получил иную картину — по полной программе…

— Понял вопрос, — улыбнулся Гайдар. — Есть, конечно, некие параллели в развитии ситуации в Аргентине и России за последние 10 лет. Но лишь некоторые…

В 1989–90 годах аргентинская экономика столкнулась с проблемой инфляции. Она и раньше была высокой, а тут совсем вышла из-под контроля. Инфляция была 20 ООО %! Тогда ситуация ничем принципиально не отличалась от того, что вы могли видеть на экранах телевизоров в 2001 году — разъяренные толпы и полный паралич власти. И то, что начал делать в Аргентине Кавальо в начале девяностых, было очень горьким и достаточно опасным лекарствомон жестко привязал песо к доллару.

Но когда сетуешь на горечь лекарства, всегда нужно учитывать опасность болезни. И аргентинская экономика начала девяностых, и российская того же периода были в таком состоянии, что массаж, притирки и гомеопатия помочь уже не могли, могли помочь только радикальные меры.

Такие же меры принимало правительство Болгарии — после того как социалисты полностью развалили болгарскую Денежную систему в 1995–96 годах и страна столкнулась с гиперинфляцией. Меры эти называются «режим валютного управления». Страна полностью отказывается от возможности проводить самостоятельную денежную политику. Зато взамен получает денежную систему. Которой раньше практически не было, потому что была гиперинфляция, и народ национальным деньгам уже не доверял и бежал от них.

Страну «поймали» в самый последний момент, за которым распад, — вот что такое режим валютного управления. Это реанимация. Знаете, в медицинской практике в критических ситуациях врачам приходится иногда запускать сердце сильным ударом кулака по грудине. При этом часто ломаются ребра, что, впрочем, уже никого не интересует — нужно спасать весь организм. Вот что случилось в Болгарии, в Аргентине и в России.

Короче говоря, Кавальо привязал песо к доллару в соотношении 1:1 и ввел полную конвертируемость. Решение в краткосрочном плане оказалось крайне эффективным. Вообще, валютное регулирование — один из самых быстрых из известных экономистам способов остановки гиперинфляции и повышения спроса населения на деньги.

После того как в стране появились деньги вместо бумаги и возник спрос на них, все стали стараться эти деньги как-то получить, заработать. Начался бурный рост экономики. Причем темпы его были совершенно рекордными за весь век развития Аргентины.

— Это было в начале 90-х. И в России тогда была схожая ситуация, — перебил я Гайдара. И он ответил…

— В России проблемы носили неизмеримо более сложный характер… Аргентина, по крайней мере, никогда не была социалистической страной. Там была какая-то экономика, которая сразу завелась после вливания в ее жилы свежей денежной крови. У нас же не было ничего. Некуда было вливать. Вместо экономики были Госплан, Госснаб, отраслевые министерства, были наряды-заказы с красной полосой, плановые заказы по номенклатуре… все это замещало рынки. И все это управлялось райкомами, обкомами — жесткой системой авторитарной власти. Председатель колхоза знал, что если не отвезет зерно, куда партия велела, будет сидеть.

Машина эта была в состоянии глубокого кризиса уже к концу 1980-х годов. К 1989 году она стала разваливаться на куски, а в 1991 году развалилась совсем. Поэтому для нас главной проблемой тогда была не проблема остановки высокой инфляции, а крах системы, которая работала из рук вон плохо, но при которой хотя бы хлеб был в магазинах… и отсутствие какой-либо другой системы, при которой хотя бы хлеб мог появиться в магазинах.

— Костлявая рука голода…

— Вы шутите, а на самом деле…

— Я не шучу, Егор Тимурыч. Я помню это время — время пустых полок. Голяк! И я помню, когда с Нового года отпустили цены, мы все шутили, что вот 2 января начнется изобилие. Второго января в магазинах ничего не появилось, и третьего тоже, и пятого… Мы ходили, смеялись, и я как-то даже не задумывался, что системы-то больше нет, нет уже социалистических машин, которые привезут крупу, и некому давать им приказание привезти крупу, потому что нет больше обкомов и райкомов, да и просто неоткуда ее взять, крупу-то.

— В этой ситуации мы, размораживая цены, сознательно пошли на перевод подавленной инфляции в режим инфляции открытой, пытаясь при этом не довести страну до гиперинфляции, при которой цены формально свободны, но товара нет, потому что за деньги все равно никто ничего не покупает. И вся борьба моего правительства шла вокруг этого — структурных реформ, связанных с созданием частного сектора, создания рыночных институтов, которые бы наполнили прилавки…

Поэтому то, что мы тогда делали, принципиально отличалось от того, что делал Кавальо. Мы не вводили никакого валютного регулирования, да и не могли вводить: у Аргентины были маленькие валютные резервы, а у нас не было никаких, поэтому вводить валютное регулирование «не было оснований». И валютный курс у нас был плавающим весь 1992 год, регулировать его мы не могли, просто потому что нечем было. Не было для этого никаких инструментов. Тогда еще ничего не было…

Кавальо удалось быстро остановить инфляцию, либерализовать до определенной степени внешнюю торговлю. Но режим валютного регулирования — режим достаточно рисковый. Его прописывают только тяжелобольным. После него должны быть строжайшие диета и режим. Валютное регулирование предъявляет очень высокие требования к качеству экономической политики. Если государство отказывается от такого инструмента гибкости, как возможность девальвации собственной валюты, оно начинает зависеть от той валюты, к которой привязаны ее деньги. А вдруг эта валюта начнет резко расти? Тогда возникнут проблемы с конкурентоспособностью твоих товаров. Поэтому если ты уж вынужденно пошел на такой риск, у тебя всегда должен быть сбалансированный бюджет, финансовые резервы, очень осторожные заимствования на финансовых рынках, ясная ситуация в региональных финансах, гибкий рынок труда…

Трудовое законодательство Аргентины — оно же на самом деле муссолинневское, социалистическое. Потому что когда-то Аргентина была тесно связана с державами «оси». В Аргентине практически невозможно уволить работника при ухудшении конъюнктуры. Это делает предприятие менее адаптивным, создает дополнительные нагрузки на экономику, банковскую систему. Рынок труда нужно было либерализовать, а это непопулярное решение…

Развилка в Аргентине случилась как раз в середине 1990-х годов, когда Кавальо сказал: именно потому, что мы были вынуждены привязать песо к доллару, нам надо продолжать радикальные реформы — либерализовать трудовое законодательство, чтобы рынок труда стал гибким, мы не можем позволить себе бюджетные дефициты, большие социальные расходы и масштабные заимствования на внешнем рынке…

Иначе будет очень плохо. Но поскольку правящий класс в Аргентине весьма «дирижистский», то есть склонный к избыточным государственным интервенциям в экономике, ему отвечали: ой, не надо паниковать, все же нормально, все идет чудесно, экономика растет, давайте не будем повышать напряжение в обществе, зачем нам лишние конфликты?.. Тем более что радикальные реформы не дают эффекта сразу, они дают эффект в течение лет, а не месяцев. Поэтому в 1996 году Кавальо ушел в отставку. А дальше случилось то, что случилось. Дефицит бюджета в Аргентине составил 4 % и оказался критическим…

— Но 4 % — это же немного!

— Немного. Если бы не было валютного регулирования. Если бы был более мощный экспортный сектор. Если бы… Но выздоравливающей стране, сидящей на валютном регулировании, прописаны строгие диеты… У нас тоже в 1997–98 годах бюджетные дефициты были вроде бы отнюдь не запредельные! Совсем не запредельные… для страны с устойчивой рыночной экономикой, гибким курсом и длинной историей денежной стабильности. Но для России с Аргентиной эти дефициты оказались роковыми.

Дефицит очень быстро нарастал и приводил к такому же быстрому нарастанию задолженности, которая была вроде бы и не очень велика по отношению к ВВП, но слишком велика по отношению к объему экспорта. В условиях благоприятной конъюнктуры все это еще как-то проходило, а потом пришли те самые «плохие времена»: ухудшилась мировая конъюнктура, доллар резко укрепился, потоки капиталов на развивающиеся рынки резко сократились, и сразу же всплыло все то дерьмо, о котором предупреждал Кавальо — неупорядоченные финансовые отношения между федеральным бюджетом и бюджетами штатов, плохая налоговая система, бюджетный дефицит…

Обращу внимание: Кавальо ушел в отставку в 1996 году, а проблемы у аргентинской экономики начались в 1998 году. Об этом, правда, никто уже не помнит, как не помнят о предупреждениях Кавальо. Поймите, лечение страны методом валютного регулирования — это лечение запойного алкоголизма с помощью вшитой ампулы. Пока ты находишь в себе силы держаться — живешь. Сорвался — труп. И никакие уговоры «ну по чуть-чуть, ну по маленькой-то можно…» — не проходят. Так вот, Аргентина после ухода Кавальо стала «выпивать». Если бы не «ампула Кавальо», кризис разрешился бы опять высокой инфляцией, может быть, гиперинфляцией, и это было бы неприятно, но привычно. Теперь такого простого решения не было. Экономика привязана к доллару, песо не девальвируется! Займы в долларах, депозиты в долларах… Банковская система, привязанная к доллару, имеет огромные риски и может рухнуть. Так и произошло — когда доллар укрепился, все встроенные мины сработали.

В марте 2001 года всем разумным экономистам было уже ясно, что «больной неоперабелен» и что без той катастрофы, которую мы видели на телеэкранах, ничего сделать нельзя… Нельзя, потому что произошла политико-экономическая блокировка: не было уже решений политически возможных и при этом экономически спасающих. И пока не вспыхнет и не пройдет этап хаоса, битья витрин, после которого выйдет пар, пока не прольется кровь, не возникнет усталость от насилия, не появится и элемент национального согласия: ладно, давайте уже начинать строить жизнь заново…

Но, понимая все это, Кавальо тем не менее согласился в марте 2001 года возглавить экономику. Он пришел, пытаясь спасти то, что начал в 1991 году. Это был мужественный, но абсолютно самоубийственный поступок. Если бы он не согласился, если бы он сказал: друзья, это вовсе не та политика, которую я проводил, я из-за этого и ушел в отставку, а теперь, когда случился кризис, о котором я предупреждал, вы опять ко мне прибежали, чтобы я снова спасал… Нет, расхлебывайте сами… Это было бы политически правильно, и сейчас на Кавальо никто бы не валил вину за погромы на улицах. Но он пришел. Пришел доигрывать абсолютно проигрышную партию. И, естественно, оказался главным виноватым в глазах публики.

— А что он пытался сделать за эти несколько месяцев до катастрофы?

— Он пытался выправить положение в аргентинском бюджете — устранить потребность Аргентины во внешних займах, которая росла как снежный ком. Но это упиралось в огромные политические проблемы на федеральном уровне. Упиралось в проблемы, связанные с провинцией, потому что нужно было резко сократить расходы штатов. Упиралось в аргентинскую Конституцию…

Он пытался урезать высокие зарплаты и социальные привилегии бюджетного сектора, который в Аргентине очень коррумпирован и завязан на политическое лоббирование. В бюджетной сфере Аргентины очень много синекур — хорошо оплачиваемых, но малообязываюших должностей…

Он пытался найти выход из положения с формальной привязкой песо к доллару, не разрушая саму эту привязку. Вводя режим разных курсов для разных типов операций, пытаясь отвязать песо от доллара и привязать его к евро… Решения с экономической точки зрения спорные и показывающие, что он просто находился в безвыходном положении и хватался за любую соломинку.

Когда выяснилось, что все эти меры не приводят к результату, что капитал не верит в будущее аргентинской экономики и продолжает уходить, что это все скоро кончится полным коллапсом банковской системы, он пошел на замораживание вкладов и введение верхних пределов снятия. Это уже было жестом отчаяния и подписанием собственной капитуляции.

— Вы описываете Аргентину, а мне это отчасти напоминает Россию.

— В России все было по-другому, но параллели прослеживаются. Как в Аргентине в 1996 году, так и у нас в конце 1993 — начале 1994 года случилась политическая развилка. После трагических событий 3–4 октября, принятия новой Конституции, резкого усиления президентской власти внутри российской политической элиты обсуждался ключевой вопрос: а что теперь со всем этим делать? Ну да, мы создали рынки, ввели конвертируемую валюту, начали приватизацию. Дальше маячит колоссальный блок реформ, которые надо проводить, — сокращать бюджетные расходы и обязательства, начинать военную реформу, налоговую. Я считал, что все это надо делать немедленно, чтобы через несколько лет проявился эффект. А мне отвечали: ну и так уже общество устало, ну сколько можно всяких реформ, ну давайте отдохнем, дадим обществу успокоиться… Тогда Виктор Степанович сказал свои знаменитые слова о преодолении рыночного романтизма. И после того как стало ясно, что у политической элиты нет готовности к реформам, ваш покорный слуга в начале 1994 года ушел в отставку.

А к 1998 году с некоторым набором отличий российская ситуация оказалась близкой к аргентинской в 2001 году. У нас тоже была проведена денежная стабилизация. Правда, без введения фиксированного курса, но был валютный коридор. Россия прекратила финансировать бюджет путем допечатки денег, но при этом сохраняла довольно мягкую бюджетную политику — у нас был высокий дефицит бюджета и в 1996, и в 1997, и в 1998 годах.

— Я помню, коммунисты не пропускали тогда через Думу реалистичные бюджеты. Они же большие гуманисты за чужой счет. Хотели заработать на рубль, а потратить на два. Накормить пятью хлебами всех сирых и голодных. А чрезмерный гуманизм всегда рано или поздно оборачивается своей противоположностью…

— И тогда для финансирования этого «коммунистического» бюджетного дефицита стали использовать короткие долговые инструменты — ГКО. А для того, чтобы продавать ГКО, нужно привлекать иностранных резидентов. А иностранцам нужна уверенность в стабильности курса. Ведь валютный коридор возник не из каких-то там идеологических соображений, а как раз для того, чтобы вселить в иностранцев уверенность в том, что они получат свою прибыль на рынке ГКО, что государство гарантирует: проценты по ГКО будут выше роста курса доллара, вот смотрите — допустимый валютный коридор. А снежный ком процентов нарастал, нарастал…

— Надо было еще раньше, как предлагал Кириенко, девальвировать рубль, а не поддерживать его искусственно.

— Поддержка валютного коридора, валютные интервенции Центробанка на бирже — это не вопрос чьей-то доброй воли, а просто уже нет выбора. Если начинать потихоньку девальвировать рубль, иностранные инвесторы побегут с рынка. И не будут покупать ГКО. А если не будут покупать ГКО, из каких денег платить проценты по ранее купленным ГКО? Пирамида рухнет еще раньше. Нет, девальвировать нельзя, нужно гнать дальше. Тебя уже несет. Пока мчишься, ты жив. Пока все хорошо, проносит. А как только ухудшается ситуация в мире, происходит что-то, что спускает лавину.

У нас спусковым крючком были азиатский кризис, который привел к общему оттоку капитала с развивающихся рынков, и падение цен на нефть. В Аргентине спусковым крючком стало укрепление реального курса доллара и бразильская девальвация. И как в Аргентине к 2001 году выяснилось, что нет некатастрофического выхода из этого набора проблем, так и в России это стало ясно к 1997 году.

Вот на последнюю фразу о некатастрофичности я прошу вас обратить самое пристальное внимание. «Произошла политико-экономическая блокировка: не было уже решений политически возможных и при этом экономически спасающих», — сказал ранее Гайдар. И это совершенно типичный, я бы даже сказал, стандартный тип развития событий в кризисной социальной системе. Она ведет себя, как металлический образец в разрывной установке. Сопротивляется, сопротивляется, а потом — дынц! — лопнул. А был бы он резиновым, еще долго мог бы тянуться.

Если бы царизм мог внутренним решением и серией социальных мероприятий ослабить нарастающие внутренние напряжения в системе, глядишь, не было бы революции 1917 года. Если бы французский король мог серией реформаторских ударов «стравить» внутренние напряжения во Франции, не было бы Великой Французской революции. И это касается всех революций.

Почему же они случились? В верхах не было понимания нарастающей катастрофы? Было. Среди миллионов людей некоторая толика умных экспертов всегда найдется. И они могут понять происходящее и даже предложить главе государства серию решений. Беда только в том, что выполнить эти решения в старой системе не удается. Она — как инструмент — предназначена совсем для других операций. Это словно газовым ключом шуруп выкручивать. Для того чтобы провести серию реформ, нужно ущемить интересы того правящего класса, той группы людей, которая находится возле трона. Их может быть относительно немного. Но они близки к трону и их голос слышен, а влияние на управляющую персону огромно. Собственно говоря, сидящий на троне и есть часть этой системы, ее верхушка. И ломать систему для него — значит ломать основание трона.

А вокруг трона и этой относительно небольшой группки прежних руководителей давно уже бушует огромный океан иной общественной силы, которой старая система только мешает. Поэтому, как правило, старая система, до последнего цепляясь за рычаги управления, доводит котел до взрыва.

Горбачев был одним из немногих руководителей в истории, который начал демонтаж той системы, которая его вознесла и была под ним. Система партноменклатуры, сидящая на финансовых потоках, яростно сопротивлялась — вплоть до государственного переворота. Который бы, конечно, удался, если бы вокруг не бушевал ювенальный океан общественного недовольства, в котором уже зарождались новые элиты. Эти новые силы спасли генсека — но спасли только от пожирания старой партноменклатурой, старой системой. Однако, сломав эту старую систему, Горбачев повис в воздухе и рухнул вниз. А начни СССР реформы лет на тридцать раньше, начинателей просто сожрала бы система управления.

Поэтому обычно коренные социальные реформы проводятся только после бури, только после того как обломки старой конструкции оказываются окончательно сметенными взрывом. Но ликвидация какой ни на есть, а все ж таки системы управления повергает общество в хаос. Как правило, кровавый. В СССР кровавого хаоса не случилось только благодаря горбачевскому демонтажу, его политическое самоубийство позволило «спарашютировать» систему. И распад страны не привел к большой крови. А вот Югославия, например, сорвалась в серию гражданских войн…

Еще одно исключение, которое я вижу, — Китай. Там, в отличие от СССР, удалось демонтировать социализм не только без большой крови, но и без распада страны, хотя буря уже подымалась. Помните Тяньаньмэнь? Долго колебались, но потом ввели в Пекин армию, ввели танки. И предотвратили хаос…

В Аргентине и в других странах не было политической воли для проведения жестких реформ. Но политическая воля всегда появляется после периода хаоса, когда люди устают от пролитой крови и слез и внутренне соглашаются на авторитарную власть. Впрочем, о социальных распадах мы еще поговорим, а сейчас необходимо продолжить то, с чего мы начали, — разговор о деньгах.

Глава 7Золотой нестандарт психического действия

Почему случилась катастрофа «Никсон-шока»? Первое, что приходит на ум: американцы всех обманули! Сказали, что каждому бумажному доллару соответствует определенное количество золота, лежащего в запасниках, а сами взяли и напечатали слишком много лишних денег. Мы эту типическую историю уже наблюдали на других примерах — во Франции с Джоном Ло, в России… Власти говорят, что деньги обеспечены, а потом оказывается, что не обеспечены! Нашлепывают столько денег, что золота не хватает. Люди эту фишку в какой-то момент просекают и кидаются бумагу на золото обменивать, а им — шиш!

Это понятно. Но вот мне интересно, зачем люди «кидаются обменивать»? Для чего им золото? Ведь мы видели, что золото обладает лишь относительной ценностью — если его становится слишком много, как это случилось в Испании, оно само начинает действовать так же, как допечатка лишних денег, — разрушает экономику. Перестает быть ценностью — во всяком случае, такой ценностью, какой было раньше.

Ясно, почему это происходит. Как уже говорилось ранее, золото само по себе — всего лишь металл. И условная ценность. Именно вековая привычка, пиастры капитана Флинта, мешочки с золотыми кругляшами на поясах купцов, золотые пещеры Аладдина и прочий культурный груз заставили де Голля и Хазина обратить свое внимание на золото. Сам по себе металл не нужен. Просто ощущение того, что одна шкала измерения (бумажный доллар) перестала быть надежной, заставило людей схватиться за другую шкалу. Надеж ность которой от людей практически не зависит — в силу природной редкости золота.

Условная ценность денег из драгметалла понятна на следующем примере. Когда в России, например, народ бежал от бумажных ассигнаций к серебру, люди ведь тоже не взвешивали монетки, пытаясь по их весу, исходя из курсовой стоимости металла, определить стоимость монет. Нет, стоимость монет была написана прямо на них. И являлась масштабом и для стоимости металла, из которого монеты были сделаны, и для прочих товаров — бумажных ассигнаций, хлеба, зрелищ… Стоимость металла не была отделена от стоимости денег, поскольку серебро и было деньгами. Сейчас она отделена. Возможно ли осуществить идею обратной привязки денег к золоту?

Некоторые граждане говорят, что золото нельзя в современном мире сделать основой валют просто потому, что золота на планете мало. Иными словами, разных товаров в мире теперь циркулирует столько, что совокупная стоимость этих товаров на порядки превышает стоимость всего мирового золотого запаса. Это наивные рассуждения. Дело в том, что сейчас золото на рынке оценивается только как металл, наряду с другими металлами — железом, платиной, кобальтом, кальцием… Но как только золото вновь будет назначено Универсальным Эквивалентом Ценности, его цена автоматически возрастет, и все совокупное золото станет равным по стоимости всей совокупной массе товаров.

Мир получит уверенность. Это хорошо, ведь мы помним, что экономика — это психология. Уверенность позволяет прогнозировать и планировать свои действия. Нам нужна уверенность, и мы ее получим, если, конечно, все согласятся считать Золото — Деньгами.

Но кто-то может не согласиться. И тогда в этой гордой стране не будут менять валюту на золото по первому требованию. И курс валюты этой страны будет плавающим. И тогда эта хитрая страна просто сможет печатать деньги. И по своему плавающему курсу покупать реальные, обеспеченные золотом деньги других стран. И менять их на золото. То есть, по сути, менять на золото бумагу. Как вам такой вариант?

Да, у таких стран валюта будет слабой. В отличие от твердых золотых валют. Но плохо ли иметь слабую валюту? Нет, слабую валюту иметь хорошо! Американцы давно и безуспешно выкручивают руки китайскому руководству, чтобы оно усилило свой юань, чтобы он окреп в сравнении с долларом. А китайцы не хотят: им выгоднее слабый юань. Слабая валюта позволяет развивать собственное производство. Помните, как в России после кризиса 1998 года резко выросли собственная промышленность и экономика? Когда рубль резко упал по отношению к доллару, стало выгоднее производить и экспортировать товары за рубеж. А экономика страны с сильной валютой начинает стагнировать — как это было в той же Испании, когда ее завалило твердой валютой из Южной Америки.

Это понятно? Ну, допустим, рубль завтра сильно упал. Допустим, за доллар дают не 30 рублей, а 100 рублей. У нас за сотню можно немного прокатиться на такси, купить несколько батонов хлеба, два-три пакета молока, раза четыре проехать на метро, приобрести кучу разных мелких предметов… А что вы купите на доллар в Америке? Да почти ничего.

Стодолларовый пустяк, привезенный из США, будет стоить у нас 10 ООО рублей. Дорого! Зато американцу на сотку в России можно будет славно погулять. Приятель из Израиля рассказывал, как к начале 1990-х приехал в Ленинград, разменял там на рубли сотню баксов и все никак не мог эту пачку потратить — деньги все не кончались и не кончались. Вот что такое твердая валюта! Ее хорошо иметь потребителю, приехавшему из богатой страны в бедную. Но производителю из богатой страны живется очень плохо. В его же собственном государстве его товары никто не купит — предпочтут дешевку, произведенную в стране бедной. Именно поэтому из богатых стран с крепкой валютой все производство и сбежало в страны недоразвитые. Дурно ли сие? Об этом разговор впереди.

Конечно, когда ситуация безвыходная, когда экономику разъедает инфляция, когда люди бегут от денег, вместо того чтобы бежать за деньгами, вот тогда укрепление валюты играет мощную стабилизирующую роль. Это как ситуация в Аргентине, которую Кавальо вытащил из пропасти. Он искусственно привязал песо к доллару. То есть «примасштабировал» ее к «внешнему фактору», не зависящему от его воли. Это то же самое, что хочет сделать в ситуации мировой гиперинфляции Хазин — принайтовить валюты к золоту, потому что золото не зависит от нас и его нельзя «допечатать». Весьма либеральное решение для патриота! Это называется «стопами Кавальо»…

Но мы помним из поучительной лекции Гайдара, что такая принайтовка — лекарство сильное, но опасное. Представьте себе, что валюта в какой-то стране с галопирующей инфляцией вдруг преобразилась и оказалась привязанной к золоту. Это резко оздоровит экономику. Гиперинфляционная смазка исчезнет, деньги перестанут проскальзывать мимо товара, произойдет резкое сцепление денег и экономики, и валюта потащит экономику, словно цепная передача. Страна получит мощный толчок к развитию. Люди поверят в новые деньги и побегут к ним. Но что будет дальше? Ведь рост экономики предполагает увеличение количества товаров и услуг! Под это дело надо допечатать денег, иначе начнется девальвация, что будет подтормаживать экономику. Это мы уже разбирали. Но ведь количество золота увеличить нельзя! Ведь мы специально выбрали в качестве масштабной величины такую, которая от нас не зависит. И что тогда? Опять отказываться от золотого стандарта или снижать содержание золота в одной купюре? И снова выслушивать вопли о том, что правительства «всегда обманывают население»?

На тот момент, когда я пишу эту книгу, мировая гиперинфляция еще не началась, хотя, борясь с кризисом, американцы напечатали столько долларов, что — мама не горюй! Специалисты спорят — начнется мировая инфляция или нет. С одной стороны, поскольку денег выпущено слишком много, она не может не начаться. С другой, многие вывели свои деньги из акций и прочих активов и положили их на депозиты, а тьма мелких игроков так просто сунули их в сейфовые ячейки. И сидят, выжидают. Основная масса населения тоже затаилась, ограничив потребление. Это естественное поведение в условиях неясности: «поэкономим лучше, непонятно, что будет завтра, годок-другой можно еще на старой машине поездить». Продажи упали.

А что это значит? А это значит, что замедлилась скорость денежных потоков в обществе. Вопрос, на сколько? Неизвестно. Но зато известно, что количество денег в экономике определяется не только товарной массой, которую эти деньги должны покрыть, но и скоростью денежных потоков, то есть «скоростью покрывания». Если деньги-вагончики, перевозящие товары, бегают быстро, их нужно меньше. А если они едут медленно, их нужно больше.

— Вот и пришлось американцам резко допечатывать деньги, потому что из-за замедления скорости денежного оборота нужда в деньгах резко возросла, — после некоторого размышления сказал мне один человек в высоком кабинете. — Допечатали, чтобы реальная экономика не схлопнулась до масштабов усохшего деньгопотока. Точнее, до тех масштабов, которые этот заторможенный поток денег может обеспечить.

Поймите правильно. Что означает фраза о замедлении скорости обращения денег? Почему люди стали меньше тратить? Ну, некоторые просто потеряли деньги. Их деньги были в ценных бумагах, которые обесценились. Человек думал, у него полно денег, а бумаги оказались неликвидными. Человек понял: денег-то (ликвидности) у него нет! Финансовый кризис — это прежде всего кризис ликвидности: недостаток денег, которых вдруг оказывается не столько, сколько все думали. То, что раньше людям представлялось деньгами — акции, недвижимость и проч., -вдруг таковым быть перестало. Акции упали в цене, недвижимость тоже… То есть допечатка новых долларов просто скомпенсировала общие потери. Да и то частично.

С другой стороны, в докризисном мире было слишком много денег, и гиперинфляции не было, поскольку лишние деньги затягивались в финансовые пузыри. Пузыри полопались. Это хорошо. Лишние деньги исчезли. Но банки потеряли активы, в которые вкладывались. Это плохо, поскольку именно банки и кредитуют производство. Вот американцы и напечатали денег, чтобы подбросить топлива в топку. Куда пойдут эти деньги — в пузыри или в реальный сектор? Если в пузыри, инфляции не будет. Но поверят ли люди в новые бумажные пузыри или потянутся к «вечным» ценностям? Кто-то поверит, кто-то потянется…

Однако деньги потеряли не все. Некоторые сидят буквально на живых деньгах и мучительно размышляют, во что их вложить, чтобы инфляция не поела, как моль шубу… Тот же человек из высокого кабинета, упомянутый мною двумя абзацами выше, рассказал, что один крупнейший банк страны практически умоляет его взять кредит:

— И я ребят понимаю, у них скопились огромные суммы, которые просто некуда вкладывать, чтобы платить проценты своим вкладчикам. Но в кризисное время я кредит брать не могу — некуда вкладывать: спрос сузился.

А ну как неприкаянные мировые деньги выплеснутся на рынок в поисках «вечных ценностей» — рудников, золота, работающих предприятий, товарных запасов… Начнется инфляция. Удастся ли эти деньги санировать, связав в каких-либо других обещаниях — например, в обещаниях американских «долгоиграющих» облигаций или новых пузырях?.. Сложно сказать. Но ясно одно: если когда-нибудь мировая инфляция приключится, ее рано или поздно нужно будет как-то тормозить. Способы мы теперь знаем — ограничение денежной массы и замена старых денег на новые.

Процесс этот порой происходит как бы сам собой, зарождаясь почти стихийно, буквально на местах. Так, например, в той же Аргентине в эпоху инфляции в некоторых частях страны местные власти стали выпускать местные деньги. Как утопающие хватаются за соломинку, так люди хватаются за все, что может напоминать прочную валюту, — даже за деньги, напечатанные местными предводителями. А что означают местные деньги? Фактически начало распада страны. Давно замечено, что во времена кризисов распадные тенденции усиливаются. И это сопровождается беспорядками.

Слишком «жидкая» валюта — нехорошо. Слишком твердая тоже. Инфляционные, «жидкие» деньги не стимулируют людей и не позволяют осуществлять долгосрочные проекты — только быстрые спекуляции. Инфляционная экономика начинает лихорадочно дрожать в предсмертных судорогах… Гиперинфляция — это бедность. Это оборванные люди, которые ходят с тачками денег, это бартер, откат к натуральному обмену и хозяйству.

Но и излишнее богатство, как нам показал пример Испании, тоже не есть хорошо. Кстати, России удалось избежать испанского варианта, причем совсем недавно. Когда в конце 1990-х нефть начала расти в цене, на страну пролился денежный дождь. Как на Испанию. Страна почти ничего не делала, только подставляла корыто под рог изобилия. Хлынувшие в страну деньги нужно было связать, чтобы не погубить экономику. И это было сделано — деньги связали в Стабфонде и вывели за границу.

Это было совершенно правильное решение. За которое правительству проедали плешь со всех сторон. Социалистические вопли раздавались из каждой вонючей подворотни: а давайте раздадим эти богатства пенсионерам! А давайте их еще как-нибудь потратим!.. К счастью, ума и смелости, чтобы противостоять этим шариковским воплям, у российского правительства хватило. И это была смелость того же рода, что была проявлена правительством при расстреле красного парламента в 1993 году.

У Кремля хватило ума и духа не загасить костер экономики, завалив его горой угля (денег). Ясно, что вброс ничем не обеспеченных денег просто раскрутил бы в стране инфляцию. А так их разместили под небольшой, но надежный процент. Ничего более надежного на тот момент в мире не было.

— А почему тогда эти деньги были выведены за пределы страны, а не вложены в экономику России? — и такие вопли порой раздавались. Придется попутно ответить и на них.

Смотрите. Наши предприятия действительно брали на Западе кредиты под больший процент, чем наше правительство разместило наш Стабфонд. И действительно, отчего бы Кремлю не давать нашим компаниям деньги Стабфонда в кредит? Зачем кредитовать чужие экономики? Но это лишь поверхностная точка зрения. Люди умные понимают глубже. А если предприятие кредит вернуть не сможет? А если вдруг в стране случится кризис, как это было в России не раз, и целая куча предприятий долги вернуть не смогут? Долг — это ведь проблема не того, кто должен, а проблема того, кто в долг дал. И если вдруг ударит кризис и окажется, что наши предприятия долги вернуть не могут, проблему получат не они, а Россия, которая из своего Стабфонда их профинансировала. Так лучше пусть проблемы возникнут у западных банков.

Все это понятно и из самых общих соображений: если вывод Стабфонда за рубеж в надежные активы есть способ спасения от ненадежности, то как же можно размещать свои резервы в том месте, удара в которое как раз и опасаешься? Если вы хотите спасти деньги от пожара, вряд ли станете хранить их дома, не правда ли?..

И еще один момент, вытекающий из всего сказанного. Когда говорят, что американцы обманывали всех, печатая «необеспеченные» доллары, как-то забывают, что доллары стали мировой валютой, то есть по факту их обеспечивало не только американское золото и вообще все американское достояние, но и достояние всего мира — всех тех стран, которые жадно тянулись к доллару. Американцы просто не могли не обеспечить мировую экономику зеленой кровью. Что первично — желание американцев доминировать с помощью своих долларов или потребность мировой экономики в Универсальном Эквиваленте?.. Желать чего-то можно сколько угодно. Но желания осуществляются только тогда, когда появляется практическая возможность их осуществить. Чем больше людей верило, что доллар чего-то да стоит, что это Настоящие Деньги, тем больше доллары и становились такими деньгами, поскольку к их обеспечению подключались туземные товары — нигерийская нефть, чилийская медь, южноамериканский кофе, египетские туристические услуги… Только потому американцам удавалось сбрасывать свою инфляцию в мир, что в других странах верили: доллар воистину крут. И пока верят, он реально крут. Таково влияние наблюдателя на реальный мир (о чем я, пожалуй, напишу когда-нибудь отдельную книгу). Экономика, как мы знаем, — это психология. Сегодня мировая психология сигналит, что «доллар — это зеленая пирамида» и она «скоро рухнет». Но таковы лишь сегодняшние настроения. Вчера они были иными.

Если люди поверят в ценность еловых шишек, они будут расплачиваться еловыми шишками. Нужно только внушить массам эту мысль. Нужно, чтобы мысль о ценности шишек, бумаги или золота одновременно возникла сразу во всех головах. Пока я один верю, что еловая шишка или вещество из таблицы Менделеева за № 79 — это Универсальная Ценность, они таковыми ценностями не станут. Но если вера в то, что шишки, зеленые бумажки или золотые кружочки есть самоценность, то есть ценны «сами по себе», озаряет всех, возникают условия для перетекания этих ценностей из рук в руки, словно электронов в металле, который вдруг оказался накрыт одеялом электромагнитного поля. Ведь еловые шишки всем нужны — все в это верят! И на механизме общей веры запускается механизм экономики. Люди, словно жонглеры, начинают перекидывать друг другу деньги, охотно их ловят. Доверие — ключевой момент экономики. А экономический кризис — это в первую очередь кризис доверия. Или, если хотите, кризис неверия.

Волшебную силу денег хорошо иллюстрирует следующий пример. Один дядя производит молоко. А другой дядя производит мясо или гвозди. Они друг с другом не знакомы и вообще живут в разных городах или даже странах. Но зато в их головах живет Вера. Вера в то, что зеленая бумажка с надписью «один доллар» есть Абсолютная Ценность и Мерило Всех Вещей. Иметь такую веру комфортно. Поскольку обменивать мясо на молоко, а гвозди на услугу парикмахера не совсем удобно: плохо понятно, сколько граммов мяса стоит стрижка полубокс и сколько дюймовых гвоздей нужно отдать за литр простокваши. Деньги облегчают обмен, приводя все к общему знаменателю.

Итак, между нашим производителем молока и производителем мяса электроном бегает тот самый «один доллар». Сначала доллар прибежал в лавку молочника, обеспечив производство и продажу одного литра молока. Через час от молочника он перелетел к производителю гвоздей, потому что молочнику нужно починить сарай. Так доллар обеспечил производство кило гвоздиков. Еще через некоторое время доллар перелетел к продавцу мяса, потому что гвоздильщик захотел кушать. Затем доллар попал к торговцу зеленью. Потом к продавцу электричества. А от него — к торговцу услугами (продавец электричества пошел в парикмахерскую и сделал себе, простите за выражение, педикюр). А потом настал вечер, и все легли спать — сытые, довольные и отпедикюренные.

Что произошло?

Всего один какой-то доллар — обычная бумажка, сама по себе никому не нужная, но с условной стоимостью в один доллар — за один день обеспечила производство реальных товаров и услуг на сумму в 7 долларов! Волшебство, да и только! Вот к чему приводит Вера. Вера людей в доллар. Она заставляет работать. Не глупое желание осчастливить человечество или хотя бы обеспечить сограждан товарами… Не стремление получить треугольный вымпел ударника капиталистического труда… Не кнут надсмотрщика… А простой шкурный интерес. И святая Вера.

Доллар же здесь — просто передатчик взаимодействия (помните, мы проводили ранее эту физическую аналогию)?

Вера в деньги в этом смысле чем-то напоминает веру в бога. Она предполагает наличие Абсолютной Ценности, а простой факт общественной договоренности в повседневной суете как-то ускользает от внимания отдельного человека. И реальность эту Веру вроде бы поддерживает: сегодня деньги принимают к оплате все, и завтра будут принимать. И только внезапно ударивший кризис может поколебать святую внутреннюю убежденность в самостоятельную ценность денег.

…Вера в доллары начала шататься не вчера. Помните де Голля, который предпочел металл бумаге? Его вера в доллар пошатнулась, он оказался в вере нетверд. Такое бывает. Жизненные реалии могут поколебать любую веру, если, конечно, мы говорим о разумных людях, которые внимательно отслеживают тенденции. Какие же тенденции можно отследить в современном мире?

«Доллар стал нестабильным». «Зеленая пирамида рухнет». При этом, что любопытно, совершенно неважно, стоят ли за этими мнениями «фундаментальные экономические реалии», как любят говорить экономисты, или это «голая идея» по типу тех психических эпидемий, которые охватывали людские массы в Средние века, — результат будет один.

Пара слов об этих эпидемиях, потому что вера в деньги или во что-то еще, если она касается всех, действительно напоминает психическую эпидемию.

Самой известной широкой публике психической эпидемией такого рода является «пляска святого Витта». В современной медицине так называется хорея (она же болезнь Гентингтона) — наследственное нервное расстройство, при котором у человека наблюдаются неконтролируемые судорожные движения конечностями, головой и туловищем, напоминающие какой-то дикий, страшный танец. А раньше пляской святого Витта называли массовые истерические помешательства. Подобные судорожные танцы отплясывали паломники перед статуей святого Витта в южной Германии XIV века. Считалось, что человек, поплясавший перед святым Виттом, излечивается от болезней и получает заряд бодрости на целый год. Помимо пляски святого Витта была еще пляска святого Иоанна.

Перед статуями святых дергались в диких танцах и пускали пену изо рта тысячи людей. Психическая индукция и вера в чудодейственность экстатической пляски были так сильны, что еще на подходе к статуе, возле которой дергались христианские фанатики, у паломников начинались непроизвольные судорожные движения конечностей. Которые усиливались по мере приближения к статуе.

Подобного рода психопатические эпидемии довольно часто охватывали средневековую Европу. Они накатывались волнами и были похожи в этом смысле на кризисы. В основе эпидемий лежало внушение и самовнушение. Именно психические эпидемии способствовали распространению тарантеллы в Италии. Эпидемия «тарантеллизма», как отмечает основоположник патопсихологии и рефлексологии невропатолог В. Бехтерев, «сделалась в полном смысле слова социальной язвой Италии».

Но, помимо танцевальных, были еще и эпидемии самобичевания. Историк XIV века рассказывает: «Беспримерный Дух самообвинения внезапно овладел умами народа. Страх перед Христом напал на всех; благородные и простые, старые и молодые, даже дети лет пяти бродили по улицам без одежд с одним только поясом вокруг талии. У каждого была плеть из кожаных ремней, которой они бичевали со слезами и вздохами свои члены так жестоко, что кровь лила из их ран». (Обратите внимание и запомните, в каком веке это происходит, позже мы увидим, что в этом веке вообще было много разных чудес…)

Порой людей охватывала эпидемия конвульсий. Французский профессор Луи Фигье так описывал одну из этих эпидемий: «Со всех частей города сбегались на Сен-Медар-ское кладбище, чтобы принять участие в кривляниях и подергиваниях… Вся площадь Сен-Медарского кладбища и соседних улиц была занята массой девушек, женщин, больных всех возрастов, конвульсионирующих как бы вперегонку друг с другом. Здесь мужчины бьются об землю, как настоящие эпилептики, в то время как другие немного дальше глотают камешки, кусочки стекла и даже горящие угли… В другом месте женщины, растянувшись во весь рост, приглашают зрителей ударять их по животу и бывают довольны только тогда, когда 10 или 12 мужчин обрушиваются на них зараз всей своей тяжестью.

Люди корчатся, кривляются и двигаются на тысячу различных ладов. Есть, впрочем, и более заученные конвульсии, напоминающие пантомимы и позы, в которых изображаются какие-нибудь религиозные мистерии, особенно же часто сцены из страданий Спасителя… Среди всего этого нестройного шабаша слышатся только стон, пение, рев, свист, декламация, пророчество и мяуканье.

Король, получая ежедневно от духовенства самые дурные отзывы о происходившем в Сен-Медаре, приказал полицейскому лейтенанту Геро закрыть кладбище. Однако эта мера не прекратила безумных неистовств со стороны конвульсио-неров. Так как было запрещено конвульсионировать публично, то припадки стали происходить в частных домах и зло от того еще более усилилось. Сент-Медарское кладбище концентрировало в себе заразу; закрытие же его послужило для распространения ее.

Всюду на дворах, под воротами можно было слышать или видеть, как терзается какой-нибудь несчастный; его вид действовал заразительно на присутствующих и побуждал их к подражанию. Зло приняло такие значительные размеры, что королем был издан указ, по которому всякий конвульси-онирующий предавался суду, специально учрежденному при арсенале, и приговаривался к тюремному заключению. После этого конвульсионеры стали только искуснее скрываться, но не вывелись».

Вот еще одна цитата: «Они катаются по полу, терзают и бьют себя; их голова вращается с крайней быстротой, их глаза то закатываются, то закрываются, их язык то выходит наружу, то втягивается внутрь, заполняя глотку. Желудок и нижняя часть живота вздуваются, они лают, как собаки, или поют, как петухи; страдая от удушья, эти несчастные стонут, кричат и свистят; по всем членам у них пробегают судороги; они вдруг устремляются в одну сторону, затем бросаются в другую; начинают кувыркаться и производят движения, оскорбляющие скромность, принимают циничные позы, растягиваются, деревенеют и остаются в таком положении по часам и даже целыми днями; они на время становятся слепыми, немыми, параличными и ничего не чувствуют».

Тот же Бехтерев ставит диагноз: «Кто из лиц, знакомых с нервными болезнями, станет сомневаться в том, что здесь дело идет о припадках большой истерии, нередко развивающейся эпидемически?.. Подобного же рода эпидемии, хотя и в меньших размерах, наблюдались в разное время также и в других странах света. Об одной интересной эпидемии конвульсий, развившейся у индейцев… Особенности этой эпидемии состояли в том, что она развилась благодаря внушению одного волшебника, который наобещал торжественно встречавшему его населению, что отныне не будет надобности в труде, так как хлеб и все необходимое само придет к ним и будет вообще во всем полное довольство (социалист, не иначе! — А. //.). Эти обещания так повлияли на слушателей, что когда волшебник закончил, то оказалось, что все слушавшие его, особенно женщины, начали подвергаться дрожанию и сильным сотрясениям тела, после чего они бросились на землю и у них выделялась изо рта обильная пена».

И в России тоже были подобные эпидемии. Отсюда и возникло в русском языке слово «кликуша». Эпидемия кликушества (истерической одержимости) поражала порой целые губернии. Иногда проявления этой эпидемии были удивительными — она могла выражаться, например, в виде бесконечной и изнурительной икоты, которая поражала целые деревни. Но чаще выглядела так: «В хуторе Букреевском Екатеринославской губернии весною 1861 года на людях появилась болезнь, от которой заболевающие падают без чувств на землю и одни из них хохочут, другие плачут, некоторые лают по-собачьи и кукукают по-птичьи и в припадке болезни рассказывают, как они попорчены и кто еще через несколько суток будет поражен такою болезнью, причем некоторые из предсказаний скоро сбывались… Одна из недавних эпидемий кликушества развилась с чрезвычайной быстротой во время свадебного пиршества в селе Б. Петровском Подольского уезда Московской губернии. Начавшись с невесты, болезнь перешла затем к жениху и охватила 15 лиц, участвовавших в пире».

После революции, когда с православным мракобесием было как бы покончено, этот феномен принял другие формы. Те, кто читал мою книгу «Верхом на бомбе», возможно, вспомнят эпизод со сталинской демонстрацией, рассказывающий об аналогичной трансляции психической истерии в массах советских трудящихся, которые, увидев Вождя Нации, вдруг впадали в неконтролируемый и постыдный щенячий восторг.

Продолжим, однако, чтение Бехтерева: «Не подлежит никакому сомнению, что… почти во всех массовых церемониях, сопровождающихся воодушевлением участников, доходящим до степени религиозного экстаза, есть и другой фактор, приводящий к общественной заразе. Этот фактор есть внушение. Оно действует решительно везде, где дело идет об объединении группы лиц одними и теми же чувствами и мыслями и представляет собою не что иное, как непроизвольное прививание известных настроений, идей или действий».

Как видите, заразными могут быть не только конвульсивные припадки и общие настроения, но и общие мысли. Знаменитый «Крестовый поход детей» был вызван как раз подобной психической эпидемией, захватившей (и погубившей) тысячи европейских детей. Им всем вдруг приспичило идти в Палестину освобождать Гроб Господень. И они пошли. Это была даже не эпидемия, а целая пандемия, которая охватила 30 тысяч детей из разных стран!

Если люди массово верят в порчу, они кликушествуют. Если они массово верят в ценность зеленых бумажек или желтых кружочков, они с готовностью ими обмениваются. Если не верят — в панике бегут. На первый взгляд это совершенно разные вещи, но основаны они на одном — внутренней убежденности и транслируемости. Кликуша беснуется и кричит разными голосами, перегибается через спину и встает на макушку без помощи рук, потому что верит: в него вселились бесы, а бесы, как известно, заставляют человека вести себя именно так. В полном соответствии с верой он себя и ведет. Человек, верящий в ценность желтых кружочков, ведет себя не в пример спокойнее. Но только потому, что желтые кружочки — не бесы и не требуют беснований.

Однако нас больше интересуют не чисто истероидные, а именно экономические массовые помешательства. Многим известна, например, «тюльпановая лихорадка», которая охватила сотни тысяч людей в XVII веке в Голландии. Ну, а тем, кто запамятовал, напомню…

Тюльпан — цветок не голландский, его завезли в Нидерланды из Малой Азии примерно за сто лет до описываемых событий. И букет с тюльпанами, стоящий в вазе, был долгое время предметом статусным, элементом престижного потребления. Но по мере разведения цена на тюльпаны постепенно падала. И вскоре их уже могли позволить себе представители среднего класса.

Селекционеры вывели новые, необычные сорта тюльпанов, чем еще более подогрели к ним интерес. Мода на тюльпаны, словно пожар, охватила страну. Цена на редкие сорта начала расти. Луковица редкого сорта в 1623 году могла стоить как 10 коров или 35 свиней, а в разгар тюльпанового бума (1636 год), когда вся страна была охвачена тюльпановой истерией, стоимость одной луковицы достигала цены 46 коров.

Когда цены на тюльпаны начали расти, всех вдруг охватила самоподдерживающаяся мания — уверенность в том, что так будет продолжаться вечно. Это была настоящая психическая эпидемия! Люди знали, что луковицы тюльпанов всем нужны и что цена их растет. Она, и правда, росла год от года. Потому что все в это истерически верили.

Ну а раз цена растет, на этом грех не заработать! И если раньше продавались живые луковицы тюльпанов, что было не очень удобно, поскольку товар портящийся, то с 1635 года начали торговать «бумажными тюльпанами», то есть контрактами на поставку. Позже такого рода бумаги получили наименование фьючерсов. Иными словами, некто по контракту выкупал у фермера, выращивающего тюльпаны, весь его будущий урожай. И потом на бирже уже продавалась-перепродавалась-спекулировалась именно эта бумажка, которая ближе к урожаю росла в цене.

По сути, это был аналог денег. Впрочем, почему «аналог»? Это были самые настоящие деньги — до тех пор, пока все верили, что это — ценность. На контракт нельзя было ничего купить, как нельзя ничего купить на доллары у нас в стране, но в любой момент контракт (доллары) можно обменять на деньги и что-нибудь себе приобрести.

Иными словами, количество денег начало в Голландии нарастать лавинообразно. Но, по счастью, это не отразилось на товарах повседневного спроса: вся инфляция крутилась только в финансовом пузыре — в секторе продажи тюльпанов. Точнее, даже не тюльпанов, а тюльпанных фьючерсов.

В эти фьючерсы играли все — как у нас когда-то в МММ. Тележник покупал бумаги у крестьянина, тот продавал их дворянину, а последний — угольщику или трубочисту. Все уже давно забыли о самом предмете торга — тюльпанах, поскольку «бумажные тюльпаны» заменили собой тюльпаны реальные, как во времена Ло бумажные деньги заменили собой золото. Бумага оказалась удобнее реального золота и реальных луковиц.

В конце концов количество контрактов в стране на поставку луковиц в 20 раз превысило количество тюльпанов, которые страна физически могла вырастить. Но люди верили, что бумаги обеспечены реальными ценностями (тюльпанными луковицами) и что они будут только дорожать.

Многие, охваченные этим безумием, закладывали все свое имущество в надежде разбогатеть — дома, скотину, лодки… Конец был таким, каким и должен был быть, — крах. Когда «бумажные тюльпаны» аккумулировали в себе все свободные деньги в стране, затормозив производство и торговлю, биржу залихорадило, цены затряслись и рухнули. Десятки тысяч людей были разорены.

Результаты? Можно встретить утверждения, что тюльпановое безумие настолько подкосило экономику Голландии, что Англия в промышленной и торговой гонке вырвалась вперед…

Надо сказать, внезапные массовые помешательства и верования, охватывающие целые регионы планеты, не остались без внимания исследователей. И одним из первых начал изучать это явление человек с фамилией на букву «Ч». Если вы подумали про Чибрикина, то ошиблись. Чижевский — вот кто начал исследовать влияние солнечных циклов на случаи массового помешательства, эпидемии и кризисы еще в 20-е годы прошлого века. Впрочем, и Чижевский здесь не был первым. Как он сам писал, «многими врачами XVIII века также была замечена связь, существовавшая между явлениями природы и развитием тех или иных болезней. В начале века замечена связь относительно землетрясений, вулканических извержений, северных сияний и других явлений… Еще Д. Араго (кстати, наполеоновский любимчик — А. Н.) была предложена теория влияния химических агентов воздушной среды на появление холерных эпидемий. Затем М. Фарадей защищал мысль о влиянии на холерные заболевания известного состояния атмосферного электричества…»

Советская власть не оставила исследования Чижевского без внимания: лучшие годы своей жизни Чижевский провел в Карлаге. И в самом деле, разве можно было простить Чижевскому такие, например, слова: «Хотя подъемы и падения кривой возвратного тифа хорошо совпадают с соответствующими моментами в деятельности Солнца, некоторые из них также совпадают и с известными явлениями социальной и экономической жизни государства…» Или такие: «Вероятнее всего, все социальные и природные факторы объединены в один комплекс, влияние которого и выражается в прихотливом ходе кривой (солнечной активности)…» Это же никакой не марксизм!..

Вообще, я всем советую почитать книгу Чижевского «Земное эхо солнечных бурь». И именно потому, что это никакой не марксизм, а добротная наука — живой памятник человеческому интеллекту.

Основная заслуга Чижевского состоит в доказательстве того простого и ныне почти не оспариваемого факта, что солнечная активность коррелирует с психической, а через нее с экономической активностью людей — военной, революционной, финансовой и даже преступной. Скажем, в 1692 году по Англии вдруг пробежала аномальная «эпидемия» разбоев и грабежей со взломами. Франция времен Людовика XIV оказалась охваченной эпидемией отравле ний. А во времена его предшественника за № 13 произошла странная вспышка дуэлей. По Франции 1848 года прокатилась не менее странная эпидемия сексуальной разнузданности. Алогичные вспышки повышенной сексуальности случались и в иные времена. И всегда это совпадало с повышенной солнечной активностью.

Вот любопытные наблюдения историка Т. Бобровниковой касательно римских нравов во время революции I века до нашей эры: «Всех охватила какая-то легкомысленная бездумная радость, какая-то безумная жажда наслаждений. Были забыты стыд, честь, верность. Все веками копимые ценности были отброшены как ненужный хлам. Тот считался большим героем, кто больше развратничал. Словно угар какой-то нашел на всех. Такие явления обычно наступают после великой крови. Так было во Франции после революции 1798 года; так было в Англии опять-таки после революции в эпоху Реставрации; так было у нас во времена НЭПа. Так было и в Риме».

Чижевский объяснял это повышенной энергетикой, которую Солнце сообщает людям, вызывая подобные статистические эффекты. Что же касаемо физического механизма передачи воздействия, то его мы уже касались, будучи в Малаховке — в гостях у другого человека на букву «Ч»…

Почему мы вдруг вернулись к влиянию Солнца и массовым эпидемиям верований? Напомню, мы говорили о том, что совершенно неважно, есть ли «фундаментальные экономические основания» под изменившейся верой людей в доллар или это лишь «голая паника», — результат будет один. Потому что экономика — это психология. Ее топливо — доверие. Нет бензина — машина не едет. Если человек приложит палец к раскаленной сковороде, вздуется пузырь ожога. Но если человеку под гипнозом внушить, что холодный прут, которым коснулись его кожи, раскален, пузырь вздуется также. Потому что человек поверил в его раскаленность.

Несколько лет назад, в той самой желтой малаховской осени, тот самый Чибрикин делился со мной следующими соображениями… А надо сказать, о ту пору в Европе вовсю шли приготовления к введению евро, и люди уже мысленно прощались с гульденами и кронами, франками и марками, лирами и прикольными испанскими песетами с дырочкой посередине.

— Что будет с введением евро в одиннадцати европейских странах?.. — вслух размышлял мой собеседник. — Во все времена и у всех народов инфляцию раскручивала имеющая доступ к печатному станку руководящая группа для решения своих политических задач. У одиннадцати европейских стран общего правительства нет. Следовательно, нет и мотивов инфляции евро. Евро, по идее, будет самой крепкой валютой. Собственно, она и призвана занять вакансию золота. А люди так устроены, что всегда хранят трудовые сбережения в той денежной форме, которая наиболее стабильна. И стремительно избавляются от нестабильной. Как только за евро утвердится репутация стабильной валюты, от доллара США станут бежать. Причем бежать панически. Образуется положительная обратная связь: чем больше паника — тем больше бегство от доллара и его обесценивание и, соответственно, еще большая паника. Доллар — не жилец! Мир ждет второе издание «Никсон-шока», но уже в других, поистине циклопических масштабах: сегодня на земном шаре в наличном обращении находится 460 миллиардов долларов США, а в самих Штатах -150 миллиардов. В России по чулкам и банкам рассована третья часть беспризорных баксов. То есть у нас на душу населения приходится 768 долларов ввезенной валюты. (Эта цифра была действительна на момент нашей беседы. Перед кризисом — в середине 2008 года — на каждого россиянина приходилось уже 3500 долларов, ввезенных в страну. — А. Н.) У США будет тогда два варианта. Первый — погибнуть, утонув в инфляционной волне. Второй — отречься от зарубежных долларов. То есть «кинуть» весь мир. Это можно сделать, например, организовав быстрый обмен денег у себя в стране. И объявить все остальные бродящие по миру доллары сувенирами или пообещать когда-нибудь в будущем расплатиться по ним.

…Ну что сказать? Идея отказа от доллара и замена его на какое-нибудь «амеро», не нова. Про это нынче много говорят. Но дело в том, что отказ от доллара для Америки означает отказ от мирового доминирования, которое на долларе и базируется. Доллары — это щупальца американского влияния. А захотят ли другие страны после такого финта США утереться и использовать в качестве мировой валюты их новые деньги — амеро — это еще вопрос.

А что касается предсказаний Чибрикина о том, что введение евро вызовет массовое бегство от доллара, то они не сбылись. Доллары не потекли обратно в Америку и не затопили ее, а остались главным средством международных платежей и накоплений. Вообще, делать экономические предсказания — штука неблагодарная. Все упомянутые мною в этой книге глашатаи экономического Апокалипсиса — и мудрова-тый Хазин, и придумавший теорию максимального расширения капитализма Григорьев делали в разное время разные предсказания, раз за разом блистательно проваливавшиеся (я слежу за жизнью своих героев). Поэтому я в этой книге мелких предсказаний делать не буду. Моя книга не о том, что случится. А о том, чего не может быть никогда. Следите за мыслью…

Мир принципиально непредсказуем (вероятностен) по природе своей. И нефатальность эта имеет двоякую природу. В ее основе лежит квантовость, то есть та самая заложенная в фундамент мироздания Мировая Случайность, знакомая вам по моей книге «Апгрейд обезьяны». Это подкладка мироздания. А что у нас «с лица»? А с лица у нас наблюдатель. Тот самый, который влияет на мир самим фактом своего наблюдения.

Чтобы понять влияние наблюдателя на экономику, достаточно провести следующий мысленный эксперимент. Представьте себе биржу. На ней продаются и покупаются акции. Вас могут заманивать разные бизнес-школы, обещая научить тонкостям технического анализа и игре на бирже, но вы должны понимать, что все эти заманухи сродни обещаниям научить беспроигрышной игре в рулетку. Если бы кто-то умел предсказывать курс акций, зачем бы ему было собирать с вас деньги за обучение? Он бы собирал во сто крат больше, играя на бирже.

Но, допустим, у вас в голове родилась гениальная методика, как угадывать будущий курс акций. Что будет дальше? Вы начали выигрывать. Потом от широты душевной поделились этой методикой с самым лучшим другом. А он — со своей девушкой или начальником. А те, в свою очередь, с женами и тещами… Что будет с биржей по мере распространения методики? Ясно, что чем больший круг людей сможет предсказывать результат торгов, тем… хуже будет работать методика. В пределе — если все станут ясновидцами — биржу можно будет закрывать: никто не сможет на ней выиграть, потому что выигрыш одних обеспечивается проигрышем других, а проигрывать никто не будет.

Ну хорошо, а если вы не будете ни с кем делиться сокровенной способностью угадывать, а начнете играть сами, делая все большие и большие ставки? Будет то же самое. Вы начнете играть на бирже и зарабатывать все больше и больше. И когда количество ваших денег станет сравнимым с количеством денег, обращающихся на бирже, они своей массой начнут вносить помеху в ваши предсказания и в результаты игры. Иными словами, произойдет то же самое, что и в первом случае: только в первом варианте помеха начнет нарастать из-за роста денег за счет увеличения числа верно угадывающих игроков (с которыми вы поделились методикой), а во втором случае — за счет роста количества денег у одного угадывающего игрока.

А как же технический анализ? Как же все эти умные аналитики — хазины и Григорьевы, которые могут предсказать кризис, но не могут указать даже тенденцию изменения валютного курса на ближайшие полгода? Кризис — это падение монеты. Само падение предсказать нетрудно, понимая самые общие вещи о гравитации. Это «макрособытие». А вот падение монеты на орла или решку — это прогноз валютного курса, «микрособытие», практически квантовое. Его можно угадать, но нельзя предсказать со стопроцентной вероятностью. Таков мир, в котором мы живем, никто не виноват. Играющие на бирже предсказатели и пророки разного рода борются между собой в своих пророчествах и самими своими предсказаниями (видениями ситуации, взглядами на экономику) влияют на рынок. Своей психикой влияют.

Экономика в этом смысле — как квантовая механика. И даже хуже: в квантовой физике можно хотя бы математически точно предсказать вероятность наступления того или иного события. В экономике мы не умеем пока и этого. Экономика еще ждет своих Боров и Планков. Но, думаю, не дождется…

Глава 8Волны и рябь

Ну что, продолжим плавание по залитым солнцем волнам экономических кризисов? Держитесь крепче, чтоб не укачало…

В XIX веке французский ученый Клемент Жюгляр открыл среднесрочные циклы в экономике, и они по какому-то странному совпадению оказались в точности равными самым известным солнечным циклам: их периодичность составила 11 лет. Эти циклы теперь так и называются — циклами Жюгляра.

Дальше — больше. Я уже упоминал мельком советского экономиста начала XX века Николая Кондратьева, который открыл длинные (полувековые) циклы экономической активности, которые, конечно же, совершенно случайно совпали с известными астрономам циклами солнечной активности.

Так же, как и Чижевского, социалистическая советская власть щедро наградила Кондратьева за его труды: в 1938 году он был расстрелян в Суздальском политизоляторе… А ведь мог бы жить! В 1924 году Кондратьев был в служебной командировке в США, и там старый друг — выходец из России — призывал Кондратьева остаться в США и читать лекции студентам. Кондратьев отказался — все ему, как маленькому, хотелось в патриотизм поиграть, пользу Родине принести…

На сегодняшний день экономической науке известны, помимо кондратьевских и жюгляровских, 15–20-летние циклы Кузнеца, 3–4-летние циклы Китчина и проч. Вообще, влияние космической ритмики на земную жизнь во всех ее проявлениях (в том числе экономических) — чертовски интересная область, которая всегда привлекала внимание исследователей.

Как вам научная работа с таким, например, названием: «Динамика основания монастырей в Европе и России и солнечные циклы». Звучит? Автор, С. Петухов, пишет: «Сравнение показывает, что ряд пиков основания монастырей совпадает с пиками солнечной активности». Сравнивая частотные спектры индексов основания российских православных монастырей, он обнаруживает целую группу циклов: 80, 58, 43, 31, а также 26,7 и 22,8-летние. После чего меланхолично отмечает: «Они почти копируют частотный спектр солнечной активности, содержащий периоды 85, 57, 43, 29, 24,5 и 21,5 года… Важными являются 80–90-летние периоды, проявляющиеся в климатических циклах, а также период около 60 лет, обнаруживающийся для ряда экономических и социальных ритмов, а также 22-летний цикл, встречающийся в экономике».

Любопытно, что не только возникновение монастырей подчиняется Солнцу, но и основание городов — как средневековых европейских, так и древнегреческих. Правда, пики возникновения последних приходятся не на максимумы, а на минимумы солнечной активности, но механизм этого явления автору ясен: «Это могло бы объясняться контрастным влиянием потеплений/похолоданий на сельское хозяйство Средиземноморья и лежащих к северу от него районов Европы».

А вот, например, что пишут другие авторы — В. Кузьмин и Н. Галуша в работе «Взгляд на закономерности смены научных парадигм»:

«Динамика момента импульса Солнца как интегратив-ной характеристики общего состояния Солнечной системы является представительным индикатором наиболее существенных преобразований в фундаментальных знаниях, технологиях, социально-экономическом и политическом развитии мирового сообщества. Последний минимум момента импульса Солнца был пройден в 1990 г. и характеризует начало очередного этапа развития цивилизации. (События этого периода истории, думаю, читателям напоминать не надо. — А.Н.)

Момент импульса минимален, когда центр Солнца проходит близко к центру масс Солнечной системы. При аномальных прохождениях момент импульса Солнца отрицателен, так как скорость меняет знак. Нормальное прохождение центра Солнца относительно центра масс Солнечной системы бывает каждый раз, когда Юпитер и Сатурн оказываются по разные стороны от Солнца на одной прямой. Прохождение бывает аномальным, когда к Сатурну присоединяются Уран и Нептун. Центр при этом отклоняется к Юпитеру, что и приводит к аномальному прохождению. Момент импульса Солнца существенно меняется во времени, что должно влиять как на само Солнце, так и на планеты Солнечной системы…

Насколько значимо такое влияние, видно из данных, где рассчитанная динамика момента импульса Солнца сопоставлена с изменениями русла р. Хуанхэ в Китае. Река имеет два русла и периодически меняет одно русло на другое, устья которых отстоят друг от друга на 1100 км. (При смене русла происходит затопление территории, находящейся между руслами.) Из приведенных данных видно, что смена русла происходит во вполне определенных фазах динамики момента импульса Солнца (очередная смена, как следует из расчетов, произойдет через 1500 лет).

…Если рассматривать достаточно длительные интервалы времени (типа астрономических) и время формирования жизни и человечества на Земле, то единые системы ритмов внешней среды и сложных систем становятся очевидными. Примером таких эффектов служит корреляция положений планет-гигантов и солнечной активности. Механизмы влияния солнечной активности на земные процессы в настоящее время представлены бурно развивающимися научными направлениями.

Степень синхронизации планет при их движении относительно Солнца задает иерархию длительностей временных ритмов. Например, 25 539 лет (синхронизация планет-гигантов) соответствует периоду прецессии земной оси и определяет наступление ледниковых периодов; 140–179 лет соответствует периоду типа «парада планет» (проявлен в солнечной активности и в ритмах исторических процессов); 60 лет — синхронизация планет до Сатурна включительно (представлена климатологическими ритмами и циклами конъюнктуры Кондратьева в экономике); 11-летние циклы солнечной активности соответствуют периоду обращения относительно Солнца наибольшей из планет Солнечной системы — Юпитера и находят отражение в многочисленных процессах на Земле. Известны как более длинные, так и более короткие ритмы…

Анализ результатов расчетов, проведенных в связи с историей климата Земли в голоцене, то есть начиная с десятого тысячелетия до н. э., показывает, что эпохи аномальных прохождений соответствуют теплым и влажным периодам и тем самым благоприятны для развития биосферы. Максимальный геофизический катастрофизм идет в противофазе с аномальными прохождениями и сопровождается мини-ледни-ковыми периодами. Благоприятность эпох аномального прохождения находит отражение и в развитии человечества. Наиболее ярко выраженное аномальное прохождение за последние 20 тысяч лет (10 тысяч лет до н. э.) приходится на важнейший геологический рубеж — начало голоцена. Именно тогда завершился большой ледниковый период. В это время фиксируются первые следы производящего хозяйства, земледелия и скотоводства — началась эпоха мезолита (среднего каменного века). Эта эпоха завершилась переходом к неолиту, который начался в седьмом тысячелетии до н. э., то есть в эпоху следующей серии аномальных прохождений.

В пятом тысячелетии до н. э., во время очередной серии аномальных прохождений, достижения неолита распространяются в географические районы с менее благоприятными условиями, в частности, в Европу. Следующий период аномальных прохождений связан с возникновением первых великих цивилизаций Египта, Шумера, Индии, Китая. Отсюда историками датируется начало Древнего мира. Далее следует цикл, в котором аномальные прохождения не сформировались. Он приходится на эпоху античности. В 303 году н. э. центр Солнца практически совместился с центром масс Солнечной системы. В периодизации истории именно здесь начинаются Средние века. Начало Новой истории — 1640 год — хронологически совпадает с первым аномальным прохождением в последующей серии.

Динамика импульса Солнца относительно центра масс Солнечной системы выявляет значимые периоды типа «парада планет» длительностью 179 лет. Так, с периодом в 179 лет в последней серии аномальных прохождений зафиксированы 1632, 1811, 1990 годы. Последняя серия аномальных прохождений продлится до 2500 года. Крупные геофизические катастрофы следует ожидать на рубеже XXXII и XXXIII веков».

Прошу прощения за длинный отрывок… О том, что мир сегодня стоит на пороге больших перемен, сейчас говорят многие, не только процитированные авторы. И Фукуяма об этом писал, предрекая конец истории, и знаменитый футуролог Тоффлер. Так что Хазин в своих прогнозах о коренном переустройстве мира не одинок. Вопрос только в том, в какую сторону повернет мир — в сторону свободы личности или туда, куда зовут нас кликуши Апокалипсиса, удержаться от цитирования которых я просто не могу. Иначе будет нечестно:

«Я убежден, что после Кризиса мир ждут трудовые армии и социальная справедливость, ибо только так мы сможем выкарабкаться из того ужаса, в который нас вверг капитализм».

«В ближайшие 2–3 года страна перейдет в режим военного положения и мобилизационной экономики».

«Трудовые армии, трудолюбие, отказ от философии эгоизма, всяческих гламуров и Домов-2, военная дисциплина — вот что нужно стране…»

Об идиотских прогнозах социалистов и прочих интеллектуально недостаточных особей, коих в эпохи осложнений появляются мириады, поговорим позже. Отмечу только, что в кризисные времена количество крыс, саранчи и прочих паразитов тоже растет. Ну, а про эпидемии и эпизоотии вы и сами помните, не зря же я вам про Чижевского говорил.

Возможно, кому-то рассказ о природных катастрофах в книге о кризисе покажется неуместным, а смешение в одной пробирке экономических кризисов и природных колебаний — эклектичным и притянутым за уши. Мол, мухи отдельно, а котлеты отдельно. Начали говорить об экономическом кризисе, так и говорите о нем. А зачем приплетать сюда реку Хуанхэ с ее переменчивым течением и проч. А затем, друзья мои, что на этой планете все так интересно устроено, что природные циклы порой совпадают с экономическими. Совпадение ли это чистой воды? Или же человечество — всего лишь часть более колоссальной природной системы?

Тот же Кондратьев отмечал рост изобретательской активности в отдельные периоды своих длинных экономических волн: «В течение примерно двух десятилетий перед началом повышательной волны большого цикла наблюдается оживление в сфере технических изобретений. Перед началом и в самом начале повышательной волны наблюдается широкое применение этих изобретений в сфере промышленной практики, связанное с реорганизацией производственных отношений».

И добавлял: «Мы абсолютно не склонны думать, что здесь дано какое-либо объяснение причин больших циклов». Это мужественная оговорка. Дело в том, что экономисты любят объяснять циклы, в том числе и длинные кондратьевские, чисто человеческими, точнее, технологическими причинами, поскольку они никогда не поднимаются над рамками своей науки, не взлетают к солнцу, подобно Икару Чибрикину. И немудрено: они ж не физики. И не климатологи. Поэтому в глазах экономистов все просто: исчерпывается запал инноваций, человечество за полвека вырабатывает потенциал заводов и прочей инфраструктуры (почему именно за полвека, кстати?.. — на этот вопрос узкие экономисты не отвечают), и экономика начинает буксовать, требуя новых крупных заводов и прочего такого, сделанного уже на ином технологическом уровне, — жаждет воплощения в металле новых изобретений. Вот они и появляются, как по заказу.

Поясню чуть подробнее. Изучая динамику крупнейших и наиболее развитых экономик своего времени (Франция, Англия, США, Германия), Кондратьев обратил внимание на то, что цены, процент на капитал, объемы внешней торговли, объемы производства базовых товаров (уголь, сталь) колеблются с периодом примерно в 50 лет (иногда в литературе дают диапазон 40–60 лет). О ту пору капитализму была всего пара сотен лет от роду, поэтому длинные циклы успели совершить ко времени исследования всего несколько махов. Но пытливому глазу хватило и этого. Справедливости ради отметим, что Кондратьев не один был такой внимательный. Английский экономист Вильям Беверидж независимо от Кондратьева тоже обнаружил странные колебания приведенных цен на пшеницу с периодом в 54 года. А за полвека до Кондратьева и Бевериджа английский же экономист Хайд Кларк высказал догадку о существовании полувековых циклов мировой экономической конъюнктуры.

Ученые спорили с существованием подобных циклов. Они говорили, что короткий срок жизни капитализма не дает необходимой точности. (Кондратьев пользовался статистикой всего за 150 лет.) Разве можно по трем-четырем волнам делать какие-то выводы? Может, это всего лишь случайность? Тем более что экономика — не математический маятник и ее колебания носят более размытый и расплывчатый характер — провалы и пики могут гулять на несколько лет в обе стороны, быть выше или ниже.

Сомнения отпали, когда уже в наше время появились работы, в которых прослеживаются большие циклы доинду-стриальной эпохи. Так, например, Томпсон и Модельски насчитали как минимум 20 больших экономических циклов за последние 11 веков. Причем, как отмечают другие авторы, «инновационные волны в технике и организации производства могут быть прослежены и раньше, в неолите и даже в палеолите…» Иными словами, речь идет о колебаниях творческой, изобретательской активности людей, которая, как любая психическая активность (мы уже хорошо знаем об этом), зависит от солнечных циклов и отражается на экономике.

Помимо перечисленных ученых, длинными циклами занимались также ван Гелдерен, де Вольфом, А. Гельфанд, М. Туган-Барановский, А. Афталион, В. Парето, М. Ленуар, Ж. Лескюр… Толпа народу, короче. И все они пытались эти циклы как-то объяснить. Правда, не поднимаясь над экономикой, а находясь внутри нее, то есть внутри самих циклов. А это — как описывать корабль из машинного отделения… Тем не менее такая «машинная» точка зрения закрепилась среди экономистов.

Немец Йозеф Шумпетер в середине XX века связал существование долговременных экономических колебаний с внедрением разных технологических инноваций. Этот взгляд вкратце выглядит так.

Экономика развивается циклами, которые иначе еще называют технологическими укладами. Уклад есть некий общий образ жизни. Имеется в виду, в первую очередь, технологический образ жизни цивилизации, который, изменяясь сам, тянет за собой постепенное изменение и культурного образа жизни — обычаев, отношений между людьми, политических надстроек… Уклад рождается, развивается, достигает пика и потом отмирает.

На сегодняшний день выделяют четыре уклада. Первый, который длился примерно с 1785 до 1835 год, — текстильный уклад. Ткацкий станок определял тогда политику и развязывал войны. Человечество овладело ткацким станком, приводимым в движение энергией падающей воды, начало строить текстильные фабрики, и это было величайшей технологической революцией, изменившей облик экономики. Массовое производство — основа потребительского общества!

Отвлекаясь, скажу пару слов об этом столь ненавидимом коммунистами, патриотами и прочими традиционалистами «потреблятском обществе». Они хотят сделать общество непотребительским. Чтобы люди думали не о том, как потребить побольше разных разностей, а кинулись писать стихи и думать о высоком, космос осваивать… Правда, зачем его осваивать, не имея в прицеле потребление, не очень понятно, но бог с ним. Короче, духовные потребности, по мысли этих «технологических христиан», должны преобладать над нормальными. Увы, все их попытки построить «непотребительское общество» всегда проваливались и будут проваливаться, ибо противоречат физике нашего мира. Человек — существо имманентно потребляющее. Не потреблять и не выделять он не может. Человек, который ничего не потребляет, уже через минуту-другую теряет сознание, а через четыре минуты его мозг умирает от гипоксии.

Такова, повторюсь, физика всех живых систем, которые находятся в устойчивом неравновесии с окружающей средой. На поддержание этого самого термодинамического неравновесия, которое иначе называется жизнью, расходуется энергия. Она потребляется и тратится — как отдельным человеком, так и обществом в целом. Поэтому непотребительского общества, о котором грезят социалисты и прочие зеленые и красные, построить в принципе нельзя: это противоречит законам природы. Общество всегда будет потребительским, вопрос только в количестве и качестве потребляемого.

Потребление — основа жизни. Соответственно, сама жизнь есть перманентное потребление, и качество потребления определяет качество жизни. Можно ли обойтись без еды? А без лекарств? А без мобильных телефонов? А без мобильных телефонов с Интернетом? А без мобильных телефонов со спутниковой навигацией? А без мобильных телефонов с цветным экраном? Можно. Но зачем? Без кислорода, как мы видели, тоже можно обойтись. На пару минут. Но зачем себя ограничивать в том, что жизненно необходимо или облегчает жизнь, делая ее более комфортной, приятной и радостной, повышая тем самым качество жизни.

Я уж не говорю о системной ошибочности такого подхода, которую вполне доступно расписал в других книгах, например, в «Судьбе цивилизатора». Перечтите на досуге… Ладно, едем дальше.

Второй технологический уклад, который длился с 1830 по 1890 год, — транспортный. Он был основан на массовом строительстве железных дорог и появлении пароходов. Быстро перемешаться на огромные расстояния получили возможность миллионы людей, и это ударило по традиционному крестьянскому образу жизни и мировоззрению сильнее, чем что бы то ни было ранее в истории цивилизации. Старый мир был взломан, как река ледоходом!

Третья волна, улегшаяся в период с 1880 по 1940 год, основывалась на электрификации. Роль электричества переоценить трудно. Оно не только позволило с помощью электромоторов, которые являются базовым элементом всей современной индустрии, развить тяжелую промышленность, но и явилось основой для создания принципиально новых систем связи — мгновенных: проводных и беспроводных. То, чему положил начало быстрый транспорт, на качественно ином уровне продолжили телеграф и телефон. Теперь во многих случаях просто не было нужды перемещать живых людей на большие расстояния с целью передачи сведений, достаточно было пересылать голую информацию. Информационное смешение и взаимопроникновение культур ускорилось на порядки. Льдины старой деревенской культуры, взломанные железными дорогами, теперь мощно крошились информационными потоками.

Четвертая волна (1930–1990 годы) — нефтяная. Нефть — удобная в доставке, накоплении и порционировании разливная энергия. Плюс «вытекающий» из нефти принципиально новый класс материалов — пластмассы. Трактора и комбайны, революционизировавшие сельское хозяйство. Автомобили, полностью изменившие облик мира и повысившие независимость человека от общества, индивидуализирующие его.

…И все это, между прочим, сопровождалось кризисами! Теми самыми кризисами, которыми нас теперь всех пугают, обещая падение в бездны первобытности и полускотского существования. Кризисы, конечно, болезненны, спору нет, и в этом мы еще не раз убедимся. Но есть такое выражение в медицине — «кризис миновал». Без кризиса нет выздоровления.

Можете вы представить себе абсолютно недвижную гладь воды на море? Без волн и ряби — ровную, как стекло, недвижную поверхность? К такой поверхности прямо само просится определение «мертвая». И это правильное определение. Ибо там, где движение, там жизнь, там рябь. Поверхность не может быть идеально ровной. Какие-то колебания уровня в ней будут всегда. Это опять-таки физика. Да и с чего бы существовать чему-то идеальному в нашем квантовом, то есть принципиально «всплесковом» мире? Даже вакуум «кипит», вздуваясь флуктуациями!..

Невозможно себе представить абсолютно ровную экономику. Прямая линия на экономическом кардиографе означает смерть экономики. А колебания — это жизнь. Биение огромного экономического сердца. Вверх-вниз. Расширение-сужение… И в этом смысле автоколебания нашего сердца ничем не отличаются от автоколебаний экономической системы. Социалисты мечтают создать бескризисную экономику. При социализме такая экономика возможна. У нее действительно практически нет циклов. Точнее, есть, но один — и это цикл медленного угасания. Это экономика умирания. Этакий «одноколебательный» механизм…

Объясняя полувековую кондратьевскую цикличность, современные исследователи пишут, что «технологические революции представляют собой совокупность экономически и технологически взаимосвязанных нововведений, образующих новую технологическую систему». И что «из всех изученных типов экономических циклов длинные волны в максимальной степени сопряжены с периодическим обновлением технологической структуры хозяйства». Но это — простой набор слов. Который ничего не объясняет. Да и не может объяснить. Ниоткуда полувековое значение не вытекает. Оно просто констатируется. Хотя квазипопытки объяснения существуют: «Продолжительность длинной волны задается своеобразным техническим императивом: возможности каждого типа, поколения, направления техники ограничены, в том числе и во времени». Но это, как вы видите, тот же ничего не объясняющий набор слов.

Мне это немного напоминает критику Виктора Суворова: «антирезунисты» вслед за официальной советской историографией любят повторять бредни о том, что Советский Союз был не готов к войне — буквально года не хватило, чтобы обновить парк военной техники и принять на вооружение нечто более современное. Суворов на это возражает: совершенствование военной техники и перевооружение армии — процесс перманентный. Он не начинается и не заканчивается, а идет все время. Одни типы вооружений постепенно вытесняются другими типами. И нет там никакой резкой границы. Так что бредни о том, что года не хватило для перевооружения, — глупые сказки.

То же самое должно быть и в экономике. Постоянно что-то изобретается, строятся заводы, заказывается и выбрасывается на рынок продукция. Флуктуационные колебания быть должны, коль система живая, но, помимо случайностных всплесков, мы почему-то имеем закономерные колебания с ниоткуда не вытекающими периодами, зато отчего-то чудесным образом совпадающими с солнечными электромагнитными циклами.

И такое происходит не только в производстве. Американский историк науки Томас Сэмюэль Кун открыл колебательный процесс в развитии науки. Господство консервативных моделей в ней периодически взламывается мировоззренческими кризисами, которые болезненны и разрушительны, но вместе с тем и необычайно плодотворны: «Преобразования парадигм, — писал Кун, — являются научными революциями, и последовательный переход от одной парадигмы к другой через революцию является обычной моделью развития зрелой науки». Кризисы в науке так же, как и в экономике, позволяют «сжечь сухие листья» — избавиться от всего старого и уже не работающего, тормозящего развитие, и на пепле старого воздвигнуть новое здание — более прекрасное и удивительное.

Эту цикличность можно объяснить исходя из человеческой психологии, которая консервативна: старые ученые защищают старые парадигмы точно так же, как в экономике и политике старые элиты защищают прежний уклад жизни. Защищают, пока сил хватает. А потом гибнут. И в этом смысле экономико-политические революции ничем не отличаются от научных. И там, и там решающую роль играет психология. В том числе и психология массовых помешательств на какой-то одной идее — этот феномен мы уже рассматривали выше. И мы помним, что колебания электромагнитной активности оказывают чисто статистический эффект, повышая или, наоборот, флегматизируя психическую активность людей. Что может выражаться в повышении активности изобретателей, сумасшедших, насильников и проч. Как отмечают отдельные авторы, «технические нововведения появляются, как правило, сериями, кластерами. Вследствие этого сдвиги в технологии, энергетике, ресурсной базе экономики… приобретают также пульсационный, кластеризованный во времени характер».

Что ж, замечание верно. Равно как и последовавшее за ним наблюдение: «До начала современной эпохи циклы в развитии науки были связаны с экономическим развитием слабо. Но в XX веке положение существенно изменилось. Асинхронность развития науки и техники уменьшилась, усилилась их интеграция». Кроме того, существует небезрезонная идея, что период длинных циклов будет сокращаться в связи с общим «ускорением времени».[9] И, в конце концов, на планете настанет сплошной дребезжащий кризис, напоминающий мерцательную аритмию. И это будет Кризис Кризисов.

О Великом Кризисе речь еще впереди. А пока закончим разбираться с мелочовкой и странными совпадениями кризисов природных и рукотворных.

Глава 9Глобализация не вчера родилась. А позавчера

Апокалиптические настроения в последние годы усилились, не правда ли? Индейцы майя якобы предсказали нам всем кирдык в 2012 году. И кирдык этот мы во всей красе воочию увидели в одноименном американском фильме…

Кстати говоря, нарастание апокалиптических настроений тоже носит волнообразный характер — как и прочие психические эпидемии. Обычно симптомы усиливаются во времена кризисов.

В разные эпохи Конец Света принимал разные обличья. Раньше он был обряжен в цветастые хламиды сказок и мифов (религия). Сегодня обряжается в строгие технотронные костюмы. Падение астероида… Генетическое вырождение… Исчерпание ресурсов… Ядерная война… Мировой кризис… Глобальное потепление…

Кстати, о последнем. Те, кто читал мою «Историю отмороженных», помнят, что планета наша вступает не только в беспрецедентный экономический кризис, равного которому не бывало прежде, но и в эпоху природных катастроф (увеличения солнечной и вулканической активности), что всегда сопровождается эпидемиями, голодом, нашествием грызунов, саранчи и социалистов.

А беспрецедентен нынешний кризис в силу глобальности экономики. На это социалисты и прочие народники нам, либералам, тоже очень сильно пеняют. Мол, если бы не ваша глобализация, сохранились бы островки национальных культур и мир был бы охвачен кризисом не полностью. А так — полностью. Потому что слишком взаимосвязан. Оттого всех и накрыло.

И вот тут они жестоко не правы! Есть ребята, коим удалось не только спастись от кризиса, но и сохранить свою самобытность! Более того, они этого кризиса вообще не заметили, настолько сильна, самобытна и независима их экономика. Мы про этих завидных счастливцев уже говорили — это те самые амазонские дикари, которые, вооружившись каменным копьем, бегут на охоту.

Чем ближе люди к животным, тем незаметнее для них экономический кризис. По мне, так уж лучше кризис. Потому что и при кризисе вода в кране будет, по телевизору покажут кино, дачу для посадки картошки не отнимут, а мусор вывезут усердные таджики. Или не таджики… Что же касается глобализма, то он — естественное следствие прогресса. Нормального такого хода эволюции. Вода течет вниз. Железо в воде тонет. Газ расширяется. Социальная система через торговлю и войну стремится к всеохватности, экспансии. Я вам расскажу одну чудную и весьма давнюю историю о том, как вода течет вниз, железо тонет, а торговля и финансы стирают границы и вершат глобализацию. Прелесть этой истории не только в ее давности, но и в сопутствующих тогдашней глобализации природных обстоятельствах.

Это случилось в XIV веке. Европа представляла собой зрелище не слишком приглядное, я бы даже сказал диковатое, но внушающее большие надежды. Здесь, наконец, начали прорастать благородные ростки тех семян, которые посеяла Римская империя (подробнее — в «Судьбе цивилизатора»), Скажем, банковская система Италии получила невероятное развитие и во многом уже напоминала современную.

А что такое банковская система? Это те самые ростовщики, которых столь не любят «антикризисные экономисты» и которые, как видим, появились задолго до «хазинского» XVI века. Тремя веками ранее человечеством был взломан запрет на ростовщичество и вновь (после времен античности) открыт безналичный перевод денег через государственные границы. А это, как вы понимаете, и является зачатком глобализации.

И здесь любопытно следующее. Больше всего современную глобализацию ругают, помимо социалистов и патриотов, разного рода церковники. Для них глобализация — живое зло, размывающее религию. Это верно. Глобализация религию размывает и растворяет. Тем смешнее, что именно церковники приложили руку к той самой глобализации XIV века, о которой пойдет рассказ.

Первая банковская сеть Европы возникла на основе полувоенной-полумонашеской организации под названием Орден Соломонова Храма. Ее второе имя — Орден тамплиеров. Выросшая из нищего и незаметного рыцарского союза, эта организация вскоре охватила всю Европу, став наднациональной, то есть трансграничной сетью. И послужила прекрасной почвой, или, лучше сказать, базой для создания общеевропейской банковской системы. Сотни монастырей, замков и крепостей, принадлежащих одной структуре, — чем не сеть банковских филиалов? Орден был организацией религиозной, то есть нападение на замок считалось святотатством. А если учесть, что орден имел свои вооруженные силы и флот…

Тамплиеры имели земельные владения и официальное разрешение от Папы римского давать деньги в рост. На этом орден быстро разбогател. Имея сеть «филиалов» по всей Европе, монахи быстро додумались до мысли о дорожных чеках. В самом деле, зачем купцу, едущему из Франции на Кипр или в Палестину, везти с собой золото? Это тяжело и опасно. Проще сдать в один из монастырей тамплиеров деньги на хранение, взять расписку на лоскутке кожи и поехать за товаром с этой распиской. А уже на месте обменять расписку в местном «филиале» на живой металл. Если же надо было перевезти деньги из одного филиала (пожалуй, имеет смысл писать это слово без кавычек) в другой, орден легко справлялся с этим, поскольку мог обеспечить надежную инкассацию с собственной охраной.

Кстати, хранили тамплиеры не только чужие деньги. Они также занимались страхованием и «сдавали в аренду сейфовые ячейки»: тамплиеры принимали на хранение государственные документы, королевские короны и печати.

В конце концов тамплиеры были уничтожены совокупными усилиями светских властей разных стран, а их деньги местными корольками успешно поделены — в этом и была главная цель разгрома ордена. Но банковскую эстафету перехватили другие, которые воспользовались наработанными тамплиерами финансовыми методиками. Этими «другими» стали итальянские банкиры. Они были крутые парни… Итальянцы финансировали не только купцов и мелких производителей, но и целые королевства, точнее, королей. И как в XX веке наверх всплыли киты типа Ротшильдов, Рокфеллеров и Морганов, так в Италии XIV века всплыли семьи Медичи, Барди и Перуцци.

Их капитал был создан торговлей. Товары с востока (китайские шелка, специи и проч.) пересекали на венецианских кораблях Средиземное море, выгружались в Италии и расползались далее по всей Европе. А обратно текли другие товары — английская шерсть, фламандское сукно… Вообще, XIV век с его глобализацией во многом удивительно напоминал времена более поздние. Потому что закономерности циклического развития цивилизации одни и те же. Так, помимо развитой международной торговли в то время существовали довольно развитая цеховая «промышленность» и все ей присущее — большие города с многоэтажными домами, университеты, науки и искусства.

Было и международное разделение труда. Флоренция, например, славилась выделкой сукна. В этом городе трудилось несколько сотен сукнодельных мастерских. Шерсть обрабатывали люди 20 разных специальностей — мойщики, чесальщики, прядильщики, ткачи, красильщики… Любопытно, что от павшей Римской империи итальянские города взяли не только римское право и принцип незыблемости частной собственности, но и технику: венецианские корабли до боли напоминали римские гребные галеры, а шерсть обрабатывалась на тех же станках, что были у римлян. Но уже появлялась и самая настоящая индустрия! В 1273 году болонский механик Франческо Боридано изобрел машину с водяным приводом для мотания шелка, которая могла заменить четыреста рабочих.

Не стояли на месте и банковские технологии. Как я уже писал, вошли в широкий обиход банковские векселя, возить которые купцам было удобнее и безопаснее, чем живое золото. Банковская сеть о ту пору раскинулась по всей западной Европе, так что на самых развитых торговых направлениях проблем с перемещением капиталов не возникало.

В принципе, ростовщичество, или, что то же самое, выдача банковских кредитов, было делом запрещенным, тут мой собеседник Хазин прав. Действительно, с точки зрения церкви, заниматься выдачей денег в кредит — страшный грех. «Взаймы давайте, не ожидая ничего», сказано в Писании. Но нет такого идеологического догмата, который не был бы обойден, если того требуют интересы дела! Был обойден и этот. Причем обойден он был еще в XI веке, а не в XVI, как мнится Хазину.

Строго говоря, до пышного расцвета экономики в XIV веке, до появления «протопромышленности» и настоятельной нужды в кредите кредит тоже существовал. Ростовщики и менялы были во все времена. Но раньше занимались кредитованием те, кого христианские запреты не касались, — евреи. Именно поэтому и возник в истории феномен еврейских банкиров. Еще в языческом Древнем Риме, где ростовщичество тоже было занятием непочетным, кредитованием занимались инородцы из Иудеи.

Но в XIV веке цивилизация уже набрала такие обороты, что кредит стал явлением глобальным и массовым. А развитость, цивилизованность и богатство общества находятся, как известно, в обратно пропорциональной зависимости от религиозности, с которой хорошо коррелирует, напротив, темнота человеческая. Богатые и образованные римские патриции в своих языческих богов не верили. Богатые итальянские банкиры тоже легко преодолели уже неактуальный идеологический запрет на ростовщичество, не шибко парясь по поводу его греховности. Преодолели так же легко, как во все века люди преодолевали запрет на прелюбодеяние, которое является естественной видовой формой человеческого поведения.

Ну, и раз уж я упомянул античный Рим, который иногда называют первым буржуазным обществом, сделаю небольшое отвлечение, иллюстрирующее древнеримскую финансовую систему. Это позволит понять одну простую вещь: законы развития экономики (в частности, финансовой сферы) одни, они объективны и всегда, в любых обществах приводят к одинаковым результатам — так же, как падение яблока на землю под действием гравитации одинаково происходит и в Америке, и в Австралии. И никакие «нарушения божьих заповедей» тут ни при чем. Что бы там ни придумали люди по поводу прелюбодеяния и ростовщичества, природа все равно возьмет свое.

Самые древние римские законы — Leges duodecim tabu-larum, составленные на заре римского общества, ограничивали ростовщичество. Они прямо запрещали превышать процентную норму на выданный кредит, а норма равнялась 8,3 % годовых. Однако к эпохе великого римского перелома кредит, выданный под 50 %, не считался особо высоким. Например, банкирский дом Рабирия выдал царю Птолемею кредит под 100 %.

Еще во времена республики Рим получил в распоряжение огромные территории. Получил, не будучи империей с широко развитым имперским бюрократическим аппаратом. А налоги с покоренных территорий собирать было надо. И делали это частные лица и конторы, которым государство «продавало» право на сбор налогов. Сия процедура называлась откупом. Некий патриций или финансовая компания заранее, авансом, выплачивала римской казне сумму, которую государство планировало собрать с покоренной провинции. После чего патриций или представитель финансовой компании отправлялся полномочным представителем Рима в эту провинцию, которую и обирал, возмещая свои затраты. Помимо провинций арендаторы на тех же условиях откупали у государства солеварни и рудники.

Понятно, что не у каждого патриция найдется сразу наличными такая огромная сумма, за которую он мог бы откупить провинцию или государственный рудник. Поэтому патриции скидывались. И не только патриции. Любой римский гражданин мог купить пай в откупной компании и получать с него проценты на вложенный капитал.

На римском форуме работала биржа, где эти паи продавались и покупались, там менялась по разным курсам валюта разных стран и можно было взять кредит под поручительство. Римские банкиры назывались аргентариями. Они выдавали кредиты и осуществляли безналичные расчеты. Не все банкиры были честными, так что такое явление, как «обманутые вкладчики», было римлянам вполне знакомо.

Крупные банкиры запросто давали кредит государству. А поскольку государство — огромная пожирающая деньги машина, банкиры организовывали акционерные общества для кредитования бюджета… Пайщики и акционеры, кредиторы и дольщики — все как у людей!

Полибий писал, что весь Рим, совсем как нынешняя Америка, участвовал в разных финансовых предприятиях. Мелкие паевые фонды вкладывались в крупные, и тысячи мелких римских вкладчиков имели свою маленькую долю там или сям.

Времена Полибия — это преддверие новой эры. Эпоха взлета перед самым переломом, который ознаменовался серией гражданских войн и гибелью республики, остановить которую не могло уже ничто. Впрочем, об этом мы еще поговорим. А сейчас вернемся в XIV век. Напомню, мы остановились на том, что денежная система, или, как ее еще тогда называли, «золотая сеть», победила сеть идеологическую, католическую — запрет за ростовщичество был нарушен. И произошло это так.

«Экономическое процветание в тринадцатом столетии достигло своего пика», справедливо пишут некоторые авторы. Многочисленные дворцы, картины, шелка, дорогие вина, приятная музыка… Векселя, денежная экономика, основанная на доверии. То есть социальная стабильность… Как я уже сказал, Европа была тогда покрыта двойной сетью — банковской, то есть экономической, и церковной, идеологической. Узлами последней были монастыри и епархии. Обе эти сети был наднациональными, то бишь глобальными. Европа имела денежную систему, основанную на золото-серебряном стандарте, и одну на всех идеологию, оставшуюся в наследство от Римской империи.

Они никак не пересекались. Купцы и банкиры занимались своими делами, попы — своими. Но у попов была проблема — такая же, как у Римского государства: идеологическая империя настолько разрослась, что собирать налоги с отдаленных районов папское чиновничество уже не могло — не справлялось. Каждый узел религиозной сети должен был собирать с подведомственной территории дань — церковную десятину. Но система справлялась с этим отвратительно: платежи задерживались порой на многие месяцы. Католическая церковь испытывала острый финансовый голод.

Но, по счастью, в Риме, практически в папской резиденции, открылось отделение одного крупного сиенского банка и несколько филиалов торговых компаний Перуцци и Барди. Они предложили папе то, что когда-то предложили римские патриции своему государству: откуп. Мы вам сейчас заплатим вперед все те налоги, которые вам задолжала та или иная местность, а сами всего за 10 % от суммы сборов возьмем на себя нелегкий труд выколачивания церковных налогов. Вы как на это? Папский двор с радостью согласился. И взамен снял запрет на ростовщичество. Раньше, чтобы обойти запрет, банкиры были вынуждены придумывать разные хитрости юридическо-идеологического характера. Теперь все можно было делать практически с папского благословения. И в филиалы флорентийских банкиров потянулись клиенты — вкладывать деньги под проценты и кредитоваться под них же.

Финансовая империя росла как на дрожжах. А вместе с ней росла и экономика. До нас дошли книги Джованни Виллани — историка и члена правительства Флорентийской республики. Он писал: «Наши компании ныне ведут своими средствами большую часть европейской торговли и питают почти весь мир. Англия, Франция, Италия и многие другие, прежде преуспевающие государства оказались от нас в непокрываемой долговой зависимости, и, поскольку их годовых доходов не хватает даже на выплату процентов по займам, они вынуждены предоставлять нашим торговцам и банкирам все новые и новые привилегии. Наши представители взяли под свою руку сбор налогов, таможню и скупку сырья во многих государствах». Далее мы увидим, как в наше время похожую политику выдачи невозвратных кредитов недоразвитым странам проводит Америка…

И точно так же, как в современной Америке и Риме времен Полибия, в средневековой Флоренции все стали «играть на бирже» — увлеченно кинулись вкладывать бабки в финансовые институты. «Свои деньги на хранение купцам Флоренции отдавали многие бароны, прелаты и другие обеспеченные люди Неаполитанского королевства, Франции, Англии, — пишет тот же автор. — Трудно назвать страну, где не знали бы о флорентийских компаниях, которые благода ря своим весьма разветвленным связям и крупным масштабам своей организации готовы были ссужать любую валюту почти в любом требуемом количестве».

Золотая сеть и сеть идеологическая пошли рука об руку. Не вернуть взятый кредит флорентийцам средневековые ев-рофеодалы не могли, боясь отлучения от церкви. Такие примеры были! Скажем, финансовые архивы торгового дома Перуцци сохранили интересную расходную строчку: 140 флоринов бухгалтеры Перуцци провели как оплату командировочных расходов в Ватикан и оплату за получение там документа об анафеме одному французскому барону, не выплатившему долг флорентийским банкирам. Был случай, когда Римский папа Иоанн XXII отлучил от церкви за долги флорентийцам целую организацию — Орден госпитальеров Иерусалима. Госпитальеры задолжали финансовой компании Барди 130 тысяч флоринов… Любопытно, что торговый дом Барди даже открыл так называемый «счет Господа Бога», куда ежегодно перечислялись несколько тысяч флоринов, которые расходовались на «смазку» мелких ватиканских чиновников, ускорявших проведение нужных решений.

Свободный переток капиталов расширял рыночное пространство. В начале XIV века по прямому благословению римского папы итальянские капиталисты присоединили к европейскому рынку Англию. Папа римский открытым текстом посоветовал английскому королю Эдуарду сотрудничать с флорентийскими банкирами. Островная Англия была тогда страной диковатой и напоминала островную Японию XVII века, в которой запрещалось находиться иностранцам: они могли жить только на искусственном острове Дедзима (Дэсима) в гавани Нагасаки. Денежные голландские купцы пробили для себя разные послабления и монополию на торговлю с Японией и начали постепенно окультуривать ее. Единственным условием, которое поставили японцы голландцам за разрешение на ведение бизнеса, было нераспространение христианства. Голландцы, как люди торговые, были очень веротерпимыми, деньги были для них важнее идеологии, потому они легко согласились поприжать свою идейность в обмен на бабки, что не может не заслужить моей либеральной похвалы…

В Англии же того времени, о коем мы говорим, иностранные купцы не могли находиться в стране более сорока дней и имели право торговать только оптом. В 1301 году, например, в Лондоне арестовали товары семнадцати иностранцев за пребывание в городе дольше сорока дней. Кроме того, иностранцам было запрещено торговать с иностранцами на территории Англии и содержать постоялые дворы. Через такие жесткие законы английские купцы лоббировали свои интересы.

Но постепенное проникновение иностранного капитала размыло эти строгости. Флорентийцы кредитовали английский королевский двор, и чем больше английский король был должен, тем мягче он становился, одно за другим снимая ограничения для иностранных купцов и предоставляя им все больше привилегий. И, в конце концов, дошло до того, что флорентийские банкиры получили право назначать своих людей на некоторые государственные должности в английском королевстве и собирать налоги. А потом и вовсе объединенными силами Перуцци и Барди король на английском троне был заменен. На трон сел 15-летний мальчишка, который увеличил долги короны флорентийцам почти до двух миллионов флоринов. Это была астрономическая сумма!

Зачем же английский двор все время занимал деньги? На войну. В то время англичане воевали с шотландцами и французами. Англичане тратили больше, чем зарабатывали. И вскоре доходов двора уже не хватало даже для выплаты процентов по накопленному долгу. Война с Шотландией была проиграна, пришлось даже выплачивать шотландцам контрибуцию. В итоге английский король объявил себя банкротом. Выслушавший это признание глава компании Перуцци скончался от инфаркта, а падение такого большого заемщика спровоцировало в Европе огромный кризис. Следом за рухнувшим домом Перуцци посыпались финансовые империи Барди, Медичи и другие, помельче. Были разорены сотни тысяч мелких вкладчиков. И даже целые страны.

Недвижимость резко упала в цене. Современники свидетельствуют: «Из-за банкротства компаний во Флоренции пропали наличные деньги. Владения, находившиеся в городе, продавались за полцены, и покупателя невозможно было найти».

Ужас опустился на Европу. Упомянутый выше Джованни Виллани — живой участник и свидетель тех событий — писал: «В январе 1345 года обанкротилась компания Барди, крупнейшее торговое предприятие в Италии. Причиной их несостоятельности явилось то, что они, как и Перуцци, вложили свои и чужие средства в дела короля Эдуарда Английского и короля Сицилии. Поэтому они не могли расплатиться с горожанами и с чужими, которым только Барди задолжали более 550 тысяч золотых флоринов. Многие другие, более мелкие компании и частные лица, доверившие свое имущество Барди, Перуцци и другим банкротам, разорились, а те потерпели крах. Банкротство Барди, Перуцци, Аччайуоли, Бонаккорси, Кокки, Антеллези, Корсини, Уццано, Перендоли и многих других мелких компаний и отдельных ремесленников, разорившихся в это время и раньше, было для нашей Флоренции великим бедствием и поражением… Пусть читатель только представит себе, какую прорву денег и драгоценностей утратили наши граждане, из жажды наживы доверившие их королям и властителям. О, проклятая и алчная волчица, преисполненная порочного корыстолюбия, которое воцарилось в душах наших ослепленных и потерявших рассудок граждан, отдающих свое и чужое имущество во власть сильных мира сего в надежде на обогащение! Из-за этого наша республика лишилась всякого влияния, а граждане остались без средств к существованию». И еще: «Для Флоренции и всего христианского мира потери от разорения Барди и Перуччи были еще тяжелее, чем от всех войн прошлого. Все, кто имел деньги во Флоренции, их лишились, а за пределами республики повсеместно воцарились голод и страх…»

Эту печальную историю любят приводить борцы с капитализмом — как пример нарушения божьих заповедей в экономике. А также как пример разрушительного влияния банковской системы вообще и кредита в частности на судьбы людские. Действительно, времена в Европе тогда настали очень тяжелые. В результате бедствий и смуты население Европы сократилось на треть. И уже одна эта цифра заставляет сомневаться в справедливости обвинений против неразумных и жадных банкиров. Неужели треть населения Европы погибла из-за последствий финансового кризиса? Или же кризис финансовый стал всего лишь частью неких более общих, более глобальных явлений?

Давайте почитаем дневники Виллани. И обратим внимание на тот любопытный факт, что сам Джованни скончался от чумы. Правда, люди экономически упертые и в пришествии на Европу чумы тоже винят экономику и банкиров! Мол, денег из-за разорения стало у людей мало, они перестали от горя следить за собой и мыть руки, меньше стали кушать, и от всего этого началась антисанитария, которая вылилась в чуму… Детский сад, ей-богу! На Руси тогда тоже бушевала чума, хотя где Русь, а где торговый дом Барди… Но с дураками спорить, что опилки жрать — бесполезно и невкусно. Не будем этим заниматься. Поизучаем лучше повнимательнее тексты бедолаги Виллани. И все станет ясно.

«К началу 1348 года «черная смерть» распространилась по всей Испании. К концу января чума свирепствовала во всех крупных портах южной Европы, включая Венецию, Геную, Марсель и Барселону. В Средиземном море находили корабли, полные трупов, дрейфовавшие по воле ветров и течений. Один за другим, несмотря на яростные попытки изолировать себя от внешнего мира, итальянские города «падали» перед эпидемией. Люди рассказывали ужасные истории сверхъестественного происхождения о том, как «на востоке, рядом с Большой Индией, огонь и вонючий дым спалили все города» или как «между Китаем и Персией пошел сильный дождь из огня, падавший хлопьями, подобно снегу, и сжигавший горы и долины со всеми жителями», и сопровождаемый зловещим черным облаком, которое «кто бы ни увидел, тот умирал в течение половины дня». Принесенная оттуда «нечистым порывом ветра с юга» инфекция наводнила Европу».

И еще: «Весной, превратив Венецию и Геную в мертвые города, чума достигла Флоренции».

Итак, чума пришла в Европу с Востока — как, собственно говоря, это всегда и бывало. Во II веке нашей эры, например, в Рим пришла чума, занесенная вернувшимися из парфянского похода римскими солдатами. В империи погибло тогда несколько миллионов человек… В VI веке чуму в Византию занесли торговцы с востока, 40 % византийцев умерло… Однако чума XIV века стала самой страшной. Тогда в Европе погибло более 20 миллионов человек. В Европу эту чуму принесли генуэзцы, которые перед этим обороняли город Кафу (Феодосию), осаждаемую ханом Золотой Орды Джанибеком. А в Крым чума попала из Китая, где некоторые китайские провинции вымерли на девять десятых. Дело втом, что в 1332 году в Китае случились катастрофические наводнения, которые вызвали массовую миграцию крыс — переносчиков чумы.

С чумой разобрались. Ее причиной были не финансисты дома Барди. Запомнили? Запомните также наводнение в Китае, а также загадочные катаклизмы типа огненного дождя. А теперь почитаем свидетельства флорентийца дальше.

«В конце марта в восточной части неба появилась комета в конце созвездия Девы и в начале Весов. Это были знаки, возвещающие людям телесную гибель и разрушение, о чем мы сейчас расскажем. Комета была видна недолго, но принесла множество бед, которые разразились во Флоренции. Сразу начался великий мор, и почти все, кто заразился, умирали. Население уменьшилось более чем на шестую часть, и каждая семья потеряла одного, а то и двух, трех человек, притом самых любимых и дорогих домочадцев, мужчин и женшин. Чума свирепствовала до наступления зимы…

16 мая этого года, в полдень, во Флоренции и ее окрестностях выпал крупный и твердый град, покрывший сплошь улицы, пустыри и крыши. Он лежал целыми сугробами и побил почти все фруктовые деревья… Похоже, что ни небесные знамения, ни ужасный потоп, ни мор, ни глад не пробуждают в гражданах страха Божия и не заставляют их покаяться в своих грехах и пороках… Все это наводит меня на мысли о каре Господней».

По всей Европе начались странные неурядицы с погодой, стояла какая-то «необыкновенная сырость». Несколько лет подряд шли сплошные неурожаи, начались нашествия саранчи и массовый падеж скота в результате эпизоотий. Казни египетские!

Вообще, XIV век был крайне тяжелым для Европы. Хотите подробностей — откройте мою книгу «История отмороженных», где про этот ужасный век написано предостаточно. Вот лишь краткие выжимки оттуда:

«XIV век начался, как мы уже говорили, с сильного похолодания… Европу выморозило так, что многими наступившие времена показались началом конца света. Зимы 1303/04, 1305/06, 1307/08, 1310/11, 1313/14, 1316/17, 1318/19, 1321/22, 1322/23, 1325/26,1327/28 годов были столь суровы, что полностью замерзало Балтийское море, вновь начала замерзать Адриатика, а лед на Мозеле и Рейне вставал на 4 месяца.

В первой половине XIV века в Германии не редкостью стали апрельские и майские заморозки и снегопады, которые уничтожали посевы и приводили к голоду. Да что там в мае! 30 июня 1318 года в Кельне выпал снег! Участившиеся летние наводнения смывали с полей урожай, что также не способствовало процветанию».

Дело доходило до людоедства. Настоящим бичом Европы стали голодные волки, которые нападали на людей порой даже среди белого дня, врывались в дома и уносили детей.

«Аналогичная дрянь отмечалась и в Китае. Сохранились дневники некоего путешественника по имени Гуо Тянси из провинции Цзянсу, который писал, что был вынужден прекратить свое плавание по Большому каналу, соединяющему Янцзы с Хуанхэ из-за замерзания канала. Замерзало даже озеро Тайху неподалеку от Шанхая, что вообще до этого случалось всего два раза за всю историю Китая — в 1111 и 1329 годах. Причем происходило все это безобразие в субтропиках!»

«Атлантические льды атакуют побережье Исландии. В 1306, 1320 и 1321 годах остров был заблокирован льдами даже летом. В 1321 году на Исландию обрушился такой сильный снегопад, сопровождаемый морозами, что в результате погибла почти вся скотина на острове, начался голод».

«Если подобное творилось в Европе и Китае, можно себе представить, что было в России! «Глад крепок по всей земле русской», — не устают жаловаться летописи той поры, повествующие о летних холодах… Беда не приходит одна. Вслед за голодом ослабевший народ стали косить эпидемии. В России целые деревни вымирали от «антонова огня» — отравления спорыньей, поразившей рожь (такое обычно случается в очень сырую погоду)…»

Впечатляет, не правда ли? Экономический кризис, чума, войны, политические потрясения, извержения вулканов (огненный дождь), гигантские наводнения, неурожаи, голод, саранча, падеж скота… Помните, мы говорили о психических эпидемиях, внезапно охватывавших Европу, и, в частности, об эпидемии самобичевателей, которые огромными толпами ходили по городам и весям, хлеща себя плетьми и заражая этим истерическим безумием окружающих? Сия психическая эпидемия тоже случилась в ужасном XIV веке.

Тех, у кого на языке крутится фамилия Чижевского, спешу обрадовать: я вашу догадку с языка снял и проверил. Берем в руки «Астрофизический бюллетень» N-1 за 2008 год, том 63. В нем люди, далекие от истории и биологии, эпидемий, климатологии и экономики и работающие в Главной астрономической лаборатории РАН, публикуют статью, в которой «с помощью метода DPS» проводят реконструкцию «поведения среднегодовых значений аа-индекса геомагнитной активности». После чего приходят к следующему выводу: «Рассмотрены типичные значения аа-индекса в моменты грандиозных экстремумов солнечной активности. Показано, что такой высокий уровень геомагнитной активности… имел место также в начале XII и конце XIV веков». Работа научная, и слово «грандиозных» в ней о многом говорит…

Так что это не проклятые капиталисты-ростовщики своей жадностью ввергли Европу в хаос, сокративший ее население на треть. Напротив, они сами были частью грандиозной природной волны, захватившей планету.

Кстати, древнерусские летописи конца XIV века отмечают необыкновенный вид нашего светила: «Солнце бысть аки кровь, и по нем места черные, и мгла стояла… и бысть страх велик и ужас на всех человецех и скорбь великая».

Заморозками и «сыростью» дело не ограничилось. К концу века «сырость» и холода сменились необыкновенной засухой, также приведшей к неурожаям и голоду. За тридцать лет с 1361 по 1390 год на Руси случилось 17 засух. Та же беда постигла и Европу. После сильных весенних наводнений устанавливалась такая жарища, что не только мелкие, но и многие крупные реки пересыхали почти полностью.

И вот что любопытно… Тот самый нелюбимый посконными экономистами XVI век, когда в Европе вновь был де-факто снят запрет на ростовщичество и начался бурный промышленный рост, тоже был отмечен эпидемией чумы! А также двумя нашествиями турок на Вену. А ведь турки — та же саранча. Это прямо тенденция уже какая-то — едва «открываются кредитные линии», как тут же тебе чума и нашествие паразитов!.. Но нас с вами уже не удивит тот факт, что в XVI веке была повышенная солнечная активность и сильные климатические подвижки, а именно — резкое глобальное потепление, завершившееся повышенной вулканической активностью: в самом конце XVI века произошло сильнейшее за всю историю Южной Америки извержение вулкана Уайнопутина. Которое опрокинуло климат, полностью переломив тенденцию к потеплению, после него планета погрузилась в так называемый Малый ледниковый период (подробнее — в «Истории отмороженных»).

Были и человеческие волнения в обоих критических веках. «Кредитный» XVI век ознаменовался религиозными войнами и религиозной революцией, которая вошла в историю под именем Реформации… В «кредитном» XIV веке началась знаменитая Столетняя война, а Флорентийскую республику так попросту сотрясали самые настоящие революции! Так называемый «тощий народ» восстал тогда против «жирного народа», по сути, это была самая настоящая гражданская война, которая велась с диким ожесточением. Уже известный нам хронист описывает это следующим образом:

«Страсти во Флоренции накалились, взаимное подозрение и недовольство искали выхода… Город был взбудоражен, поднялась паника. Горожане бросились на избавление родных мест, поспешно вооружившись, они стекались, как было условлено, в свои кварталы верхом и пешком, разворачивая стяги народа и коммуны, с возгласами: «Смерть герцогу и его сторонникам, да здравствует народ, коммуна и свобода!» Тотчас же все улицы и проезды в городе были перегорожены баррикадами…

…Бои около дворца не утихали ни днем, ни ночью, продолжалась его осада и розыски чиновников герцога. Был схвачен нотариус блюстителя, виновный в убийствах и преступлениях против семейства Альтовити, его изрезали на куски… Народом был растерзан один неаполитанский нотариус по имени Филиппо Терцуоли, капитан герцогской охраны, человек порочный и злой. Сэра Арриго Феи, занимавшегося сбором налогов, опознали и прикончили, когда он пробирался от церкви сервитов к воротам Сан Галло, переодетый монахом. Мальчишки проволокли его голое тело по всему городу, потом подвесили за ноги и распороли живот крест-накрест, как вспарывают свиней…

В пятницу первого августа, в час ужина, схватили мессера Гульельмо д'Ассизи, блюстителя тирании герцога Афинского, и его сына мессера Габриелло, восемнадцати лет, которого герцог недавно посвятил в рыцари. Юношу… растерзали в клочья на месте, то же случилось и с самим блюстителем, который был выброшен за ним. Останки их растащили на копьях и мечах по всему городу. Мстителей охватил такой свирепый и дикий порыв, что некоторые пожирали кровавые ошметки».

А теперь обратите внимание на цитату из астрономической работы, приведенную несколькими абзацами выше. Там внутри предложения стоят три точки. Эти точки, как вы знаете, означают пропуск в цитате. Я его сделал, чтобы не отвлекать ваше внимание от основной мысли. А теперь настала пора привести цитату целиком. Удаленное место выделяю курсивом: «Показано, что такой высокий уровень геомагнитной активности, какой наблюдался последние 50 лет, имел место также в начале XII и конце XIV веков…»

Иными словами, со стороны Солнца мы сейчас наблюдаем то, что было в тревожном четырнадцатом веке и закончилось «мировым» (общеевропейским) кризисом, серией тяжелых природных катастроф и климатических потрясений, когда температура скакала то вверх, то вниз. Сегодня кредитно-финансовый кризис мы уже имеем, а если вспомнить, что ученые предрекают на начало-середину этого века повышенную сейсмическую и вулканическую активность, которая может послужить спусковым крючком для резкого похолодания, ситуация становится совсем уже до смешного похожей. Будем ждать эпидемий, войн и революций?

В то время, когда я писал эти строчки, как раз приключились сильные. землетрясения на Гаити и в Чили, прогнозируются сильные землетрясения в Турции и на Урале. В Гаити произошло не самое мощное землетрясение -7 магнитуд по Рихтеру. Это нижняя граница разрушительных землетрясений. Но на Гаити мало не показалось никому! Через две недели после землетрясения завалы были еще не разобраны, а количество трупов окончательно не подсчитано. По предварительным прикидкам предполагается, что землетрясение унесло жизни более 200 тысяч человек.

Самые сильные толчки на Гаити длились около 40 секунд. И за эти секунды город Порт-о-Пренс наполовину превратился в руины. Людей не успевали доставать из-под завалов, запах гниющих трупов на тридцатиградусной жаре быстро стал совершенно невыносимым. Десятки тысяч трупов были бульдозерами сброшены в огромные рвы. Начались серьезные проблемы с водой, поскольку трубопроводы полопались. Тут же возникли человеческие паразиты — мародеры, которые, пользуясь возникшей анархией и безвластием, быстро сколотились в банды и грабили гуманитарную помощь, которую в Гаити направляли практически все страны мира. Вы только представьте себе эту картину! Самолеты садятся один за другим (ежедневно по 200 бортов!), из них выгружаются спасатели, медикаменты, врачи, продовольствие, поисковые собаки, горючее, вода, тяжелая строительная техника (для разбора завалов и сбрасывания десятков тысяч трупов бульдозерами в отрытые экскаваторами рвы)… Еще повезло, что взлетная полоса не потрескалась, потому что достаточно слабенькое было землетрясение… США сняли с Ближнего Востока пехотинцев и отправили на Гаити, в результате чего силы американских военных, оказывающих помощь, достигли 16 тысяч человек.

Весь мир старался расхлебать последствия небольшого землетрясения в маленькой стране. И не справлялся с масштабом бедствия.

А если будет наоборот?

Если весь мир будет лежать в руинах, кто будет посылать ему помощь? Какая-нибудь маленькая, чудом уцелевшая страна? Ну ладно, пусть не весь мир будет в руинах. Половина мира. Или треть… В Гаити хоть тепло. А представьте себе мощное землетрясение зимой при минус 20 по Цельсию. Те, кто случайно выживет и не будет завален, просто в течение суток-двух замерзнут.

Может ли такое быть? В кризисные периоды планету трясло по-страшному. На Гаити землетрясение длилось секунды. А вот, скажем, в провинции Фокида и на острове Лисса (Греция) землетрясение длилось… три года! Общее количество толчков с 1870 по 1873 годы превысило 86 тысяч. Землетрясение началось в конце июля, а 4 августа на место прибыл исследователь Ю. Шмидт и оставил нам описания этого страшного явления:

«В самом уже начале оно достигало громадной силы и длилось затем более трех лет, сопровождаясь многочисленными и часто значительными сотрясениями. Многие открытые вопросы науки нашли бы блестящее разрешение, если бы образованный наблюдатель присутствовал там в течение всего времени и посвятил бы себя неутомимому изучению разнообразных, а подчас и опасных сейсмических явлений. Но этого не случилось; немногие факты, свидетелем которых привелось мне быть через четыре дня после начала землетрясения, ничтожны в сравнении с тем, что бесследно погибло для науки…

Рано утром 1 августа почувствовался страшный вертикальный удар, за ним последовало сильное вращательное и колебательное движение почвы, длившееся 15–20 минут. На этот раз не было слышно грохота, но впоследствии он происходил так часто, что даже не привлекал особого внимания. В несколько секунд Итеа, Ксиропидаги, Хриссо и Дельфы превратились в груды развалин, были также разрушены отчасти Арахова, Анфисса и несколько других местечек, а также церквей и монастырей, названия которых почти неизвестны. 19 минут спустя земля снова затряслась, и около часа дня сильный подземный удар низвергнул на землю остатки городов и вызвал сильные обвалы на Парнасе, Кораксе и Кирфисе.

Бесчисленные движения земли, грохот и шум, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, длились в течение всего августа, сентября и октября. Наиболее сильные удары распространялись на всю Грецию и на некоторые части Турции. 25 октября население было вне домов; общее внимание привлекало напугавшее всех северное сияние. В это время раздался новый сильный подземный удар. Город Анфисса, сохранившийся еще после катастрофы 1 августа, в одно мгновение был разрушен, а в Итеа, Дельфах и других местах люди покинули свои деревянные хижины, из которых многие снова пострадали. Все, что обстроилось заново, в течение последних 10–11 недель, было разрушено опять. Наступила зима, и несчастные жители Фокиды принуждены были ютиться в деревянных шалашах и в полуразрушенных зданиях. Между тем подземные удары продолжались; не было надежды, что колебания земли скоро прекратятся. Каких размеров достигали разрушения, как велики причиненные ими убытки, сколько людей убито и ранено, — все это не было опубликовано в свое время…

Что касается скорости, с которой удары следовали друг за другом, то во второй год она не уменьшилась, но в общем сотрясения были слабы. Горные обвалы и грохот были менее значительны, чем в 1870 г. В 1871 г. никто еще не решался строить каменные дома. До зимы 1870 г. земля не переставала колебаться, а в местечке Монтлия, между Парнасом и Кирфисом, яйцо, лежавшее на металлической пластинке, в течение трех месяцев не переставая дрожало. В первые три дня сотрясения земли происходили, по крайней мере, через каждые три секунды: ежедневно можно было насчитать их около 29 тысяч.

Уже 1 августа правительство приняло меры для оказания помощи пострадавшим. 3 августа решено было отправить в Фокиду особую комиссию, на которую было возложено, между прочим, ведение научных наблюдений. В тот же день вместе с проф. Христоманосом я выехал из Афин. Утром 4 августа мы достигли Коринфского перешейка, а в 4 часа прибыли в местечко Итеа в Фокиде, на берегу моря. Здесь все было разрушено, даже нельзя было разыскать какой-нибудь шатер. Ввиду возможности прилива я расположился на биваке в 200 шагах к востоку от местечка на высоком холме, достигавшем 3–4 м… Это случилось в 1 ч. 27 мин. 36 сек. ночи. Воздух был спокоен. Страшному подземному удару предшествовал сильный, но глухой грохот, он продолжался в течение нескольких десятых секунды и напоминал выстрелы, производимые с судна, которое находится в расстоянии полутора часов пути от берега. Почва поднялась вверх, точно ковер, развеваемый бурей, но медленно и спокойно; это был не толчок, а скорее медленное приподнимание. Я был подброшен вверх, но не испытал при этом ощущений быстрого падения: скорость моего движения была невелика, и падение длилось две-три секунды. После этого главного толчка замечались слабые дрожания в течение следующих 8–10 секунд. Быстро овладевши собой и поднявшись с земли, я направил свои взоры на соседнее море и тут только получил полное представление о всех последствиях землетрясения. В то мгновение, когда раздался подземный грохот и последовал удар, послышался с запада шум и треск развалин, обрушившихся, вероятно, в местечке Итеа, крик жителей на берегу, лай собак и короткий резкий шум моря у берега, который оно залило на 2 м. Затем несколько секунд длилась тишина, и с востока донесся шум низвергавшихся скал…»

Но землетрясению совершенно не обязательно быть столь длительным. Порт-о-Пренсу, как видим, хватило секунд, чтобы лечь в руинах. Все дело в силе, которая измеряется в магнитудах. Шкала магнитуд логарифмическая, поэтому увеличение магнитуды на одну единицу означает увеличение силы землетрясения в 100 раз.

А еще разрушительность зависит от «широты охвата». В 1957 году в пустыне Гоби произошло землетрясение силой в 9 магнитуд. В пустыне, как вы понимаете, никто не живет, но на лице планеты остались страшные шрамы: возникли два новых озера — Малахитовое и Изумрудное, вертикальное смещение участков земли достигало 300 метров, в земле образовались трещины в сотни километров длиной, а территория размером с небольшую европейскую страну была перекорежена так, что если бы на ней жили люди, количество жертв могло бы исчисляться миллионами.

Почему мы заговорили о землетрясениях? Потому что годы грандиозных солнечных экстремумов сопровождаются сильными сотрясениями земной коры. Вернемся в злополучный XIV век, в эпоху первого глобального экономического кризиса и грандиозного солнечного экстремума. Вот что пишет наш старый приятель Джованни Виллани:

«Вы, наверное, слышали о многочисленных опасных землетрясениях, случившихся в здешних краях и нанесших огромный вред. 25 января 1348 года Господа нашего, по счислению римской церкви, а по нашему — от Благовещения Приснодевы 1347 года, в день обращения святого Павла, в пятницу, в восемь с четвертью часов после вечерней или в пятом часу ночи, произошло сильнейшее землетрясение, длившееся много часов, подобного которому ни один из ныне живущих не припомнит… Замки Тольмеццо, Дорестаньо и Дестра-фитто обрушились почти целиком и задавили много людей. Замок Лембург, стоявший на холме, был потрясен до основания, землетрясение отнесло его на десять верст от старого места в виде кучи остатков. Высокая гора, по которой проходила дорога к озеру Арнольдштейн, раскололась пополам, сделав дорогу непроходимой. Два замка, Раньи и Ведроне, и более пятидесяти усадеб вокруг реки Гайль, во владениях графа Гориции, были погребены двумя горами подсобой, при этом погибло почти все население, мало кому удалось спастись. В городе Виллахе, при въезде в Германию, обратились в развалины все дома… В Контадо и в окрестностях этого Виллаха провалились больше семидесяти замков и загородных домов над рекой Дравой и все было перевернуто вверх дном… Река Драва, не находя себе привычного выхода, разлилась выше этого места и образовала большое озеро. В городской церкви Святого Иакова нашли смерть пятьсот человек, укрывшиеся там, не говоря о других жертвах, всего же урон исчислялся третьей частью населения. Все церкви и жилища, среди них монастыри в Оссиахе и Вельткирхе, не устояли, люди почти все сгинули, а выжившие от страха почти потеряли рассудок. В Баварии в городе Штрасбурге, и в Палуцце, Нуде и Кроче за горами рухнула большая часть домов и погибло множество людей».

Второго февраля землетрясение повторилось. На этот раз толчки ощущались даже в Скандинавии. Через четыре года новое землетрясение потрясло Европу… Несомненно, это жадные флорентийские капиталисты довели мир до такого состояния!

Глава 10Людские волнения

А никакой мистики тут и нет. Я имею в виду взаимозависимость таких, казалось бы, не связанных друг с другом вещей, как вулканизм, климат, солнечная активность, с одной стороны, и экономика и политическая активность людей с другой. Зависимость климата от Солнца представляется мне достаточно очевидной. А если кому-то не очевидно, читайте соответствующую литературу, указанную ранее. Зависимость климата от вулканизма показана там же. И уже без всяких объяснений понятно, что повышенная вулканическая активность должна коррелировать с сейсмической.

Влияние солнечных ритмов на сейсмичность и вулканизм чуть менее очевидно, но тоже не представляется совершенно невероятным. Напротив, эта зависимость от науки не укрылась и является предметом пристального изучения. Вот что пишет, например, томский физик Михаил Приходов-ский в работе с характерным названием «О сходстве внешних факторов, порождающих циклы солнечной и сейсмической активности»: «Различные процессы, происходящие внутри космических тел, определяются не только внутренними причинами, но и внешними, такими как расположение других космических объектов».

Науке давно известна зависимость частоты и силы землетрясений от взаиморасположения трех тел — Земли, Луны и Солнца. Скорее всего, предполагает автор, на сейсмичность влияет гравитационная равнодействующая, которая приводит к неравномерности движения нашей планеты. Известно также, что солнечная активность зависит от расположения планет Солнечной системы. И причина этого, по мнению физика, та же самая — внешнее гравитационное влияние от совокупного расположения тяготеющих масс. Центр масс Солнечной системы из-за вращения планет «гуляет» вокруг центра самого Солнца, «и это вызывает дополнительные процессы, связанные с инерционными силами и центростремительным ускорением, которое неравномерно распределяется в различных частях звезды».

И красивый вывод из этого: «Если бы на месте Солнца располагалось твердое космическое тело, где возможны сейсмические процессы, то циклы сейсмичности для него совпадали бы с современными циклами солнечной активности».

Механизм же воздействия внешней гравитации на сейсмичность таков: «Если объект вращается в гравитационном поле, порожденном либо присутствием на близком расстоянии другого космического тела, либо большой равнодействующей силой при группировке окружающих космических тел в одном секторе пространства, то в точках вблизи поверхности усиливаются колебания вертикальной проекции гравитационной силы. Достаточно большие вариации этой вертикальной проекции приводят к быстрому изменению давления на нижние слои, так что в процессе усиления или сброса давления может происходить взрывообразное высвобождение накопленной энергии».

Директор Бакинского НИИ по прогнозированию и изучению землетрясений Эльчин Халилов на научной конференции, которая в апреле 2009 года проходила в Алма-Ате, заявил, что начиная с 2011 года он ожидает «самого высокого цикла вулканической и сейсмической активности за всю историю наблюдений». И объяснение у доктора геолого-минералогических наук совсем даже не геологическое. А совершенно астрономическое — в периоды высокой солнечной активности сейсмическая и вулканическая активность доходит до максимальной величины: «Американские исследователи создали модель процесса подготовки солнечной активности. Для этой модели они использовали все предыдущие циклы солнечной активности и просчитали 23-й солнечный цикл с точностью на 97 %. Они смоделировали следующий цикл. Оказалось, что 24-й цикл будет примерно на 30–50 % по амплитуде выше, чем предыдущий. Это будет один из самых высоких циклов за всю историю наблюдений за солнечной активностью. Нас ждет нелегкий период с точки зрения сейсмической и вулканической активности и в целом геодинамики».

А вместо эпидемии чумы, с которой человечество при современном уровне науки худо-бедно справится, нас, возможно, ждет еще и магнитная переполюсовка Земли, чего не испытали несчастные жители Европы в XIV веке: «Магнитное поле Земли, которое формируется ядром, является экраном нашей планеты от жесткого космического излучения… Существуют периоды, когда происходит смена магнитных полюсов — переполюсовка: раз в 500–700 тыс. лет. В этот период происходят не только природные катаклизмы, но и катаклизмы биологические, потому что в момент переполюсовки напряженность магнитного поля земли приближается к нулю. Фактически на какое-то время исчезает магнитное поле, и жесткое космическое излучение поступает на поверхность. Примерно начиная с конца 1990-х годов ученые разных стран мира зафиксировали резкое изменение скорости движения магнитных полюсов… За последние годы скорость дрейфа магнитных полюсов увеличилась в пять раз. Это невиданно доселе, никогда не фиксировалось человечеством. Одно из серьезных опасений — что это движение связано с подготовкой к переполюсовке. Конечно, переполюсовка — это катастрофическое явление для нашей планеты, для биосферы…»

В общем, взаимосвязь природных циклов — астрономических и земных — сомнений не вызывает. Но при чем тут экономика? Как Солнце влияет на экономику?

При ответе на этот вопрос первое, что приходит на ум, — сельскохозяйственный, то есть годичный экономический цикл. Тысячи лет сельское хозяйство было основой экономики и базой цивилизации. Этот годичный цикл прочно врос в культуру и бухгалтерские отчеты (годовые). Ясно также, что природная цикличность, приводящая к изменениям климата (и, соответственно, неурожаям), не могла не вызывать войн за истощающиеся ресурсы, а также глобальных и локальных миграций населения. Великое переселение народов и прочие нашествия кочевников и саранчи — лучшие тому примеры.

Специалистами давно были отмечены так называемые демографические циклы. То есть колебания численности населения. При благоприятных условиях население растет, быстро достигая максимума, который может прокормить данная территория. (За столетие численность человеческих особей в ареале может вырасти в 7 раз, через двести лет — в 52 раза.) После достижения «максимума прокормления» численность населения по инерции этот максимум проскакивает, и наступает «перенасыщение раствора»: народу много, кушать нечего, начинается резня или миграция…

«Перенасыщение» может произойти двояким образом. При неизменных природных условиях люди могут просто размножиться до такой степени, что ареал их уже не сможет прокормить. И другой вариант — природа может пойти нам навстречу: кластер неурожайных лет, изменение климата, землетрясение или извержение может резко снизить пищевую производительность ареала, сразу высвободив для войны или переселения сотни тысяч голодных ртов. Дальнейшее понятно: войны или эпидемии резко сокращают численность человеческих особей до пределов, которые может выкормить ареал обитания, и снова начинается эпоха благоденствия — бурного, неконтролируемого размножения. История знала оба варианта — и эволюционный, и катастрофический.

Если мне не изменяет память, одним из первых описал подобный демографический цикл российский экономист и востоковед Евгений Яшнов на примере Китая. После революции он жил в Китае и был хорошо знаком с китайскими материалами. Это позволило ему описать механизм цикла примерно в тех же словах, в каких я сделал это чуть выше: размножение крестьян приводит к нехватке пахотных земель, уменьшаются размеры наделов, которые дробятся между наследниками, система вступает в фазу неустойчивости, избыток населения конденсируется в городах, но до эпохи промышленной революции, то есть до такого уровня развития науки и техники, который позволяет запустить промышленную революцию, это население нечем занять. Его нужно или задарма кормить, как это делалось в Риме, или посылать на убой на какую-нибудь войну. Если социальная система с излишком человеческого ресурса не справляется, ресурс начинает разрушать социальную систему. Происходят революции, гражданские войны, количество населения сокращается и экономико-демографо-социально-полити-ческий цикл начинается заново.

Но поскольку Яшнов жил черт-те где — в каком-то Китае, его работы остались без внимания просвещенной европейской публики, которой пришлось самой доводить до ума эту теорию. В начале тридцатых годов XX века два француза — Лабрусс и Симиан — обнаружили циклические колебания в ценах и реальной зарплате в Европе XVI–XVIII веков. Правда, они не догадались, что эти кривые являются следствием демографических циклов. На помощь пришел дотошный немец Вильгельм Абель. В Европе тогда бушевали великие политические события, гитлеровцы пришли к власти, а скромный историк, укрывшись в своем кабинете от внешних сиюминутных бурь и гремящих исторических волн, изучал такие же волны прошлого.

Абелю удалось установить, что тот самый рост цен, который случился в ужасном XIV веке, затем сменился падением цен, а потом — в XVI веке — начался новый рост цен. При этом Абель отметил следующую закономерность: рост цен сопровождался падением доходов населения при росте самого населения, а падение цен — ростом душевых доходов и сокращением численности населения. Выводы, которые сделал Абель, были просты: в Европе существуют демографические циклы. Взлеты и падения демографической кривой даже получили отдельные названия — «фаза роста» и «фаза сжатия».

Правда, поскольку все эти исследователи были экономистами, а не климатологами, не астрономами и не специалистами по эпидемиям и эпизоотиям, объяснения демографическим циклам они давали, не выходя за рамки своей науки. И вполне управлялись. Катастрофу XIV века так и объясняли: людей уже к началу века стало так много, что система вошла в неустойчивое состояние, а спуск демографической лавины вызвали случайные неурожайные годы, которые в прежние времена прошли бы с меньшей катастрофичностью… Что ж, вполне удовлетворительное объяснение, отсюда даже не один шаг, а всего полшажочка до природных циклов. Потому что кластеры неурожайных лет вызываются как раз климатическими подвижками, то есть зависят от солнечных циклов. Таким образом, население благоприятно размножается в спокойные годы, а в неспокойные начинается «обратный рост». И люди в периоды «сжатия» активно помогают природе — войнами и резней.

Подобного рода циклы были отмечены не только в Европе. Известный французский историк XX века Фернан Бродель обнаружил их и в истории Китая, повторив и развив открытие Яшнова. Нужно, наверное, сказать пару слов о Броделе, ибо он совершенно изменил наши представления об истории, сделав ее более похожей на настоящую науку. Возможно, этому помогло то обстоятельство, что Фернан вырос в семье математика.

Его целеустремленность не знала границ. С началом войны, уже будучи зрелым историком, лейтенант запаса Фернан Бродель загремел в армию, а в 1940 году попал в плен и пять лет провел в немецких концентрационных лагерях — в Майнце и Любеке. Там он, как это ни удивительно, написал диссертацию и уже после войны ее защитил.

Надо сказать, не все немецкие концлагеря были похожими на Дахау и Бухенвальд. Французские офицеры сидели в более приличных условиях. Они содержались в бывших немецких казармах, не голодали и даже не работали. Курорт! Военнопленным разрешалось не только при желании читать и писать, — они сами предложили немцам организовать в лагере университет для военнопленных, и культурные немцы с этим предложением согласились. Из самых образованных пленных был сформирован преподавательский состав, в который, разумеется, был включен и Бродель. Причем он не просто читал лекции «студентам», но был избран ректором этого «университета». Видимо, потому, что прекрасно владел немецким. Охранники концлагеря так и обращались к нему: «господин ректор». Броделю разрешалось заказывать книги из Майнцского университета. Эти книги плюс огромный багаж исторических знаний, накопленных к тому времени, и позволили ему завершить свой фундаментальный труд толщиной в 1600 страниц. По сути, время отсидки в концлагере оказалось для Броделя «Болдинской осенью». По его признанию, именно война и несвобода послужили толчком к дальнейшей эволюции взглядов ученого на историю. То есть к тому перевороту, который он позже произвел в исторической науке.

Это было реакцией «на то трагическое время, в которое я жил, — писал Бродель. — Мне надо было отбросить, отвергнуть, перешагнуть через все те события… Долой событие, особенно тягостное! Мне необходимо было верить, что история, судьбы человечества свершаются на значительно более глубоком уровне. Выбрать в качестве отправного пункта для наблюдений долговременный масштаб — значит оказаться как бы на месте самого Бога-отца и там найти убежище». И Бродель сделал это, перешагнул за рамки собственно истории и положил начало «геоистории».

Как изучали историю до Броделя? (Впрочем, и сейчас ее изучают так же — и в школе, и в институте, ибо насовсем вытолкать инерционную телегу исторической науки из замшелой колеи Броделю не удалось.) Историю у нас преподают и изучают как череду событий и действующих персоналий. Мол, тогда-то и тогда-то случились такие-то события. В них действовали такие-то люди и принимались такие-то решения. Но почему они случились? Могли ли они не случиться? А если бы действующими лицами на исторической арене были совсем другие люди, насколько сильно изменилась бы история? Изменилась не событийно, разумеется, а по существу, то есть с точки зрения больших временных масштабов?.. Именно Бродель ввел в историческую науку новый термин — «время большой длительности».

По сути, Бродель изменил сам предмет исторической науки! Если до него история изучала политические события (Великая Французская революция со всеми действующими лицами) или крутилась вокруг какой-то страны (история России), то Бродель взлетел выше и предложил: а давайте посмотрим на это политическое мельтешение с другой точки зрения — с точки зрения экономики, демографии, географии…

При таком подходе предметом исследования уже оказываются не отдельные страны, люди и цепочки политических событий, а совсем иные реальности, у которых ранее и названия-то не было, — некие устойчивые экономико-географические «организмы», существующие довольно длительные эпохи.

Самым внимательным образом Бродель изучал экономический организм Венеции XVI века, паутину морской торговли в Средиземноморье на основе сохранившихся инвентарных и бухгалтерских книг Рагузы (Дубровник), производство риса в Китае за несколько столетий. И все больше и больше приходил к выводу: личность — ничто, личность может тормозить или ускорять исторические события, но не может их в корне изменить. Есть некое русло, по которому течет река истории. И в пределах этой реки капитаны судов могут выбирать тот или иной курс и даже посадить свой корабль на мель. Но они не могут выбраться за пределы русла.

История, по мере ее изучения Броделем, все более и более становилась не «событийной», но «процессуальной». С точки зрения понимания исторических процессов оказалось важнее изучать не биографии вождей и династические браки, а устойчивость валютных курсов, внедрение изобретений, состав почв, развитие промышленной базы и природно-географические условия ареала обитания. Собственно говоря, начинать плясать нужно как раз от последних, ибо они являются изложницей, форму которой примет заливаемая в нее культура. Скажем, так называемая «античная аномалия» была целиком и полностью обязана своим существованием географическим условиям места возникновения (см. «Судьбу цивилизатора»).

Ну а затем уже развитие экономики, новые изобретения определяют общественные отношения, в которых данной экономике комфортнее всего функционировать. С некоторыми вариациями «в пределах русла». А все те мелкие политические дрязги и события, сопоставимые по длительности со временем человеческой жизни, в свете, пролитом на историческую науку Броделем, есть не что иное, как рябь на поверхности великой исторической реки. Которую по-другому можно назвать демографической. То есть историей роста народонаселения в тех или иных ареалах обитания. Что же касается мелких событий — восстаний, революций и войн, здесь, полагал Бродель, историкам делать нечего, это поле деятельности не для историков, а для журналистов.

Надо сказать, коммунисты Броделя не любили. Как все политически наивные субъекты, коммунисты не видели вокруг ничего, кроме мифологических «классовых интересов». Хотя, будучи марксистами и, соответственно, объективистами, признающими неумолимую силу истории, фактически они слишком много внимания уделяли героике революции — тем самым на деле отказываясь от объективизма (что и превратило в конце концов марксизм в религию). Французские коммунисты, обескураженные тем, что в истории все происходит как бы «само собой», без участия «самого передового класса», писали, что работы Броделя «плохо скрывают страх буржуазии перед пролетарской революцией» и «подменяют классовую борьбу конкуренцией цивилизаций». Кстати, сам Бродель объективиста Маркса не отрицал и называл его основоположником социального анализа.

Бродель отметил наличие демографических циклов не только в истории Европы: «Эти длительные флуктуации обнаруживаются и за пределами Европы; примерно в то же время Китай и Индия переживали регресс в том же ритме, что и Запад, как если бы вся человеческая история подчинялась велению некоей первичной космической судьбы, по сравнению с которой вся остальная история была истиной второстепенной» (примерно в те же годы турецким историком Барканом был обнаружен демографический цикл и в Османской империи). По поводу космической судьбы — гениальная догадка, учитывая, что об электромагнитных, климатических и прочих природных циклах Бродель не знал! Более того, он скептически относился и к математизации истории. Что ж, один человек не может охватить всего. Но у Броделя нашлись последователи и продолжатели.

Исследователь-демограф В. Нефедов построил «математическую модель истории». Получилось весьма недурственно: «Модель учитывает зависимость пахотных площадей от численности населения, зависимости между пахотными площадями, урожаем, запасами и душевым потреблением крестьян, зависимость между потреблением и численностью населения, зависимость процессов купли-продажи земель от душевого потребления, динамику перехода крестьян в арендаторы и в ремесленники, динамику потребления этих слоев населения, динамику роста крупной собственности, динамику крестьянской задолженности и т. д. В целом математическая модель представляет собой разностный аналог системы четырех интегро-дифференциальных уравнений. Верификация модели проводилась на материалах, относящихся к истории Китая 1-И веков — для этого периода в источниках имеются сведения о численности населения и посевных площадях, что позволяет сравнить расчетные данные с реальностью».

Автор приводит два графика. На первом — принципиальная схема работы кризисно-демографического механизма, которая в силу простоты не нуждается в пояснениях. На втором — уже не качественный, но количественный анализ демографического цикла на примере Китая эпохи Цин.

(треугольник — потребление; квадрат — население)

Это обычные экологические кризисы. Такие происходят и в животном мире, когда расплодившийся вид уничтожает среду обитания. Впрочем, такие — да не такие! «Экспериментыс моделью показали, что в стратифицированном обществе логистические циклы имеют более сложную природу, чем в биологической среде, — пишет исследователь. — Помимо цикличности, обусловленной неустойчивостью состояния гомеостазиса, имеются механизмы, связанные с нарастанием социальной дифференциации по мере падения душевого потребления».

Что же он имеет в виду под нарастанием социальной дифференциации? А вот что: «Неустойчивость мелкой собственности приводит к разорению крестьян и мобилизации ресурсов в руках крупных собственников, что само по себе ведет к демографической катастрофе».

Подобный «наезд» на крупных собственников, беззастенчиво обирающих деревенскую голытьбу, я, естественно, оставить безнаказанным не могу. Во-первых, потому что это совершенно естественный конкурентный процесс концентрации капитала (в данном случае земельного) в руках наиболее успешных хозяйственников. А во-вторых, именно данный процесс, сгоняя крестьян с земли, освобождает их как трудовой ресурс для будущей промышленности. Которая, в свою очередь, ускоряет прогресс… Так что словосочетание «нарастание социальной дифференциации» имеет и другой, менее «марксистский» смысл и обозначает просто усложнение общества, углубление в нем специализации.

Кроме того, еще Бродель заметил ускорение прогресса, вызванное усложнением общества… В первой части своей «концлагерной» книги, которая (часть, а не книга) была названа «Влияние среды», он рассматривал «почти неподвижную историю». Вторая часть носила название «Коллективные судьбы» и описывала «историю медленных изменений». А третья, названная «События, политика и люди», рассказывала о быстрой «событийной истории» последних веков. История явно ускоряется.

Но прогресс не только все ускоряет, но кое-что и задерживает. Например, эпоху сжатия в тех самых демографических циклах. И причина этого понятна: научно-технический прогресс повышает производительность труда, что расширяет экологическую нишу — теперь на одном и том же квадрате земли может прокормиться большее число народу, им не обязательно убивать друг друга, сокращая число ртов.

Отсрочка резни может носить краткосрочный характер и долгосрочный. Она может объясняться «интенсивными» причинами и «экстенсивными». На графике ниже — лишь маленький пример такой задержки из китайской истории эпохи Сун в описании Нефедова: «Этот цикл показывает, насколько сильным может быть влияние на экономико-демографические процессы технических инноваций. Когда в 1030-х годах население Китая восстановилось после очередной катастрофы и снова начались голод и крестьянские восстания, группа сановников во главе с Ван Аньши предложила широкую программу колонизации целинных земель Юга, строительства ирригационных систем и внедрения высокоурожайных сортов риса. Это привело к значительному расширению экологической ниши Китая, голод и восстания прекратились, и население снова стало расти. С исчерпанием ресурсов целинных земель в начале XII века снова начинаются голодные годы. Таким образом, кривая роста населения в эпоху Сун состоит из двух «склеенных» логистических кривых».

Тот же автор говорит о периоде «внутренней колонизации» географического пространства: после того как число людей сократилось после кризиса, они начинают вновь «осваивать» свою опустевшую родину. В этом смысле «экстенсивное распространение прогресса», то есть его географическое расширение, а именно колонизация отсталых окраин европейским населением в эпоху Великих географических открытий, тоже отчасти послужила предохранительным клапаном для снятия демографического напряжения в Европе и безусловно положительным явлением — как для самой Европы, так и для колонизируемых.

Глава 11В человеческом измерении

Не знаю, удивляет ли кого-нибудь тот простой факт, что попытки ученых описать математическими формулами движение больших человеческих масс и развитие цивилизации оказываются вполне успешными, причем чем больший массив — тем успешнее? Разве что гуманитария. Потому как серьезному читателю ясно, что один человек — квантовая, малопредсказуемая частица, атом социума. Его поведение не предугадаешь. Но когда собирается огромная куча малопредсказуемых, но схожих объектов, их поведение уже успешно описывается формулами и математическими функциями. Это как молекула газа и сам газ. Существуют строгие газовые законы. Но нет законов, описывающих броуновские траектории.

Помню, сидел я как-то, царственно развалившись, в гримерке одной телестудии перед записью программы. Ждал начала съемок. А рядом скромно притулился какой-то мужичок. Разговорились. Оказалось, мужичок при Советах работал в Госплане. И занимался он там чрезвычайно любопытными вещами — пытался со своими коллегами математически описать развитие общества.

— И у нас получилось, что социум развивается по тем же законам, что и клетка. Те же формулы, те же описываемые процессы — развитие, выход на насыщение, закат и умирание.

Эволюция — великая вещь!

Те самые логистические циклы, открытие которых учеными описано в предыдущих главках, теперь обнаруживаются исследователями во множестве, в разные эпохи и в разных странах. Только в истории стран Востока выделено более полусотни подобных демографических циклов.

Скажем, в Месопотамии выделяют Первый шумерский цикл, Второй шумерский цикл, Третий шумерский цикл, несколько Вавилонских, Ассирийских, Персидский, Селевкидский, Парфянский, несколько Сассанидских, Омейядский, пару Аббасидских, Сельджукский, Халифатский…

В Египте — Первый цикл Раннего царства; Второй цикл Раннего царства, завершившийся гражданской войной и демографической катастрофой; цикл Древнего царства, также завершившийся гражданской войной и нашествиями варваров; Первый цикл Среднего царства, завершившийся серией восстаний и потрясений; Второй цикл Среднего царства (завершившийся варварским нашествием); цикл Нового царства, завершившийся восстаниями и варварскими нашествиями; Саисский цикл; Персидский; пара Птолемеевских, Римский…

Кстати, о Риме… Переломную эпоху Рима тоже можно описать в терминах логистического цикла. С точки зрения логистической парадигмы (а проще говоря, теории демографических циклов), распространение христианства тоже было связано с перенаселением: вспомним вполне социалистический лозунг Христа, обращенный к богатым: делиться надо! Всегда, когда в обществе возникает нехватка ресурсов и висит угроза гражданской войны для сокращения лишних ртов, этот лозунг приобретает особую силу. «Пойди, — учил Христос, — все, что имеешь, продай и раздай нищим».

Любопытно, что даже крушение института рабства вышеупомянутая парадигма непротиворечиво выводит из демографической перенапряженности: «Во II веке н. э. стало ощущаться перенаселение даже в недавно освоенных провинциях, в Галлии и Испании чувствовалась нехватка земли, безземельные бедняки были готовы работать за кусок хлеба. К этому времени войны прекратились, рабы подорожали, и оказалось, что труд свободных батраков дешевле труда рабов. Рабам стали позволять выкупаться на волю, их становилось все меньше, и постепенно рабство потеряло значение.

Крупные землевладельцы теперь сдавали землю арендаторам-колонам. В III веке сжатие привело к голоду и восстаниям, по всему Средиземноморью свирепствовала чума; затем в ослабленную смутами Империю вторглись варвары — произошла новая катастрофа, которую историки называют «кризисом III века». После катастрофы начался очередной демографический цикл, который закончился новой катастрофой в V веке. На этот раз Империя не смогла сдержать варварского нашествия, большая часть Европы была занята варварами, Западная Римская империя прекратила существование».

…А пока полученные знания пластами убеждений откладываются у вас в голове, я, чтобы закольцевать мысль о логистических циклах, вернусь в Китай. Один из китайских логистических циклов для примера был описан в конце предыдущей главы. А вообще, в Китае, так же как и в прочих регионах, их выделяют много.

Цикл эпохи Чжоу (до конца VI века до н. э)… Цикл эпохи Чжанго (V–III века до н. э.)… Цикл эпохи Старшая Хань (II век до н. э. — начало I века н. э.)… Цикл эпохи Младшая Хань (40–180 годы)… Цикл эпохи Цзинь (260–320 годы)… Цикл эпохи Вэй (400–540 годы)… Цикл эпохи Суй (540–620 годы)… Первый цикл эпохи Тан (630–750 годы)… Второй цикл эпохи Тан (760–880 годы)… Цикл эпохи Сун (950–1120 годы)… Цикл эпохи Цзинь (1140–1210 годы)… Цикл эпохи Юань (1260–1350 годы)… Цикл эпохи Мин (1360–1640 годы)… И практически по всем циклам исследователями построены логистические кривые.

Империя то распадалась, то возрождалась. Окончание каждого цикла сопровождалось смутой, усобицами, эпидемиями, нашествиями варваров, гражданскими войнами… В общем, сокращением населения. В 755–762 годах, например, погибло три четверти населения. А в результате «усушки-утруски», которая завершила цикл эпохи Младшая Хань и продлилась аж до середины III века, население Китая уменьшилось в пять раз. Так, во всяком случае, говорят данные тогдашних переписей.

— Постойте! — воскликнет внимательный читатель. — В своей книге «История отмороженных» вы объясняете все эти китайские и не только китайские исторические пертурбации изменениями климата. А сейчас говорите о демографических циклах! Где же правда? Какая точка зрения истинна?

А я отвечу: обе красивые…

Какая модель, описывающая микромир, «истинна» В волновая или корпускулярная? Да обе истинны! Или никакая не истинна — это одно и то же. «Истинность» — термин из религиозного аппарата и к науке никакого отношения не имеет. Наука оперирует иными критериями. Использовать нужно тот инструмент, который работает, то есть позволяет дать предсказания. А с этим в социальных науках пока не очень хорошо. Описать задним числом явление можно разными способами, но вот предугадать… Науки естественные в этом смысле работают лучше. А они, как я уже информировал, предсказывают нам в наступившем веке повышенную вулканическую и сейсмическую активность и наступление нового маундеровского (названного по имени английского астронома леди Маундер) минимума солнечной активности. Если кто запамятовал, напомню: маунде-ровский минимум солнечной активности в прошлый раз приключился на планете… угадайте, когда!

Да, он начался в том самом разнесчастном XIV веке! И длился аккурат до XIX века. Это была эпоха Малого ледникового периода, бурного роста прогресса и колонизации. А в веке XX-м потеплело, интенсивность излучаемой солнцем энергии росла в течение всего столетия, и цивилизацию «развезло» на социализм, распад империй, переходящий всякие разумные рамки сверхгуманизм, политкорректность и прочую ленивую слизь.

Подобные «провалы» за время существования цивилизации на нашей планете приключались десятки раз, каждый раз сопровождаясь солидными похолоданиями. Анализ солнечной активности, проведенный в Главной астрономической лаборатории РАН, показывает, что так называемое «глобальное потепление», которым нас всех сегодня пугают, чудесным образом совпало с максимумом так называемой «солнечной постоянной», а проще говоря — с мощностью энергопотока, измеряемого в ваттах на квадратный метр поверхности. Причем глобальное потепление в конце XX века началось не только на Земле, но и на Марсе — астрономы отметили там учащение пыльных бурь, активное таяние полярных шапок и рост температуры. Ростсреднепланетарных температур отмечается также и на других планетах Солнечной системы.

Сейчас тепловой поток, падающий на нашу планету, начал закономерно снижаться. При этом солнечная постоянная уменьшается с ускоряющимся темпом. «Наблюдаемое сегодня одновременное падение двухвековых компонент как величины солнечной активности, так и уровня солнечной активности, идущее с ускорением, говорит о начале активной фазы спада большого цикла солнечной деятельности, — отмечают исследователи. — Двухвековой большой солнечный цикл играет главенствующую роль в закономерностях развития дочерних коротких 11-летних циклов… Продолжительность нынешнего, 23-го цикла (12 лет) не стала исключением и в целом подтверждает такую зависимость. Однако его уникальность заключается в том, что он стал самым продолжительным среди всех достоверно установленных за более чем 150 лет наблюдений. Это дополнительно подтверждает наступление фазы активного спада двухвекового цикла».

Позволю себе еще одну цитату, сейчас вы поймете почему: «Интенсивность излучаемого Солнцем потока энергии с начала 90-х годов прошлого века медленно идет на спад и, вопреки общепринятому мнению, неизбежно приведет к глобальному понижению температуры до глубокого похолодания, аналогичного минимуму Маундер. К середине века дефицит получаемой Землей солнечной энергии может составлять… около 3 Вт/м2. В нынешнем, 23-м коротком цикле… по сравнению с 22-м циклом обращенное к Солнцу полушарие Земли недополучило 24 миллиона мегаджоулей энергии. Солнце больше не греет Землю, как прежде…»

В Европе снова станут замерзать реки, начнут наступать ледники в горах и расти полярные шапки. Собственно, последние уже начали расти: вопреки прогнозам климатологов к середине 2008 года площадь ледовой шапки Арктики увеличилась почти на 400 тысяч квадратных километров и продолжила рост.

По прогнозам астрономов, до 2012 года планета будет балансировать в верхней температурной точке, после чего начнется ее быстрое остывание, и к 27 циклу (2042 год) средне-глобальная температура упадет на 1,0–1,5 градуса, поскольку наступит глубокий минимум солнечной активности.

«Человечеству предстоит пережить серьезные экономические, социальные, демографические и политические последствия глобального похолодания, которое непосредственно затронет национальные интересы почти всех стран и более 80 % населения Земли. Глубокое похолодание — значительно большая угроза для человечества, чем потепление, — заключают эксперты. — Понижение температуры… будет иметь очень серьезные последствия, и к ним необходимо начать готовиться уже сейчас, так как запаса времени практически нет».

А вы говорите, мировой финансовый кризис…

Ну и как не вспомнить после всего изложенного озарен-ческое удивление Броделя о некоей космической силе, будто бы неумолимо движущей человечество по волнам кризисов. А еще обратите внимание на следующую цитату специалиста по клиодинамике (это математическое моделирование долговременных социально-исторических процессов) Нефедова, в которой он описывает одну из фаз демографического колебания, и где опять-таки проскальзывает:

«Для этой фазы характерны высокие цены на землю, крестьянское малоземелье, разорение крестьян-собственников, распространение ростовщичества и аренды, рост крупного землевладения, низкий уровень потребления основной массы населения, падение уровня реальной заработной платы, дешевизна рабочей силы, высокие цены на хлеб, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, приостановка роста населения, уход разоренных крестьян в города, рост городов, развитие ремесел и торговли, большое количество безработных и нищих, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости, попытки проведения социальных реформ с целью облегчения положения народа, ирригационные работы, направленные на увеличение продуктивности земель, поощрительная политика в области колонизации и эмиграции, внешние войны с целью приобретения новых земель и понижения демографического давления».

Все в этом перечислении как будто бы «в кассу», кроме одного — стихийных бедствий. Если демографические циклы являются экологическими кризисами, то есть обычными кризисами исчерпания среды, и, стало быть, порождаются внутренними причинами, то и революции, и войны, и голод, и даже эпидемии (при желании) действительно можно списать на перенаселенность. Но откуда стихийные бедствия? Однако хронисты о них пишут, и потому автор эти нерукотворные неприятности поминает — в одном ряду, через запятую с неприятностями «рукотворными».

Но мы-то с вами теперь знаем: циклы человеческие (экономические, демографические) и природно-катастрофические порой накладываются друг на друга, приводя к неприятным «резонансам», как это было в печальном XIV веке, когда население Европы, выросшее с 40 миллионов человек (1000 год) до 75 миллионов (1300 год), вдруг резко сократилось до 50 миллионов к концу злополучного века.

У читателя к этому моменту может сложиться впечатление, что эволюция человечества была «волнистой»: население то росло, логистически следуя за солнечно-клима-тическими циклами благоденствия, то падало, как трава, скошенная войнами, извержениями и эпидемиями. И это впечатление, как ни парадоксально, в целом — ошибочное!..

ЧАСТЬ II