я докладывать.
— Спасибо, мистер Нолан… Основываясь на досье, которое было заведено нами в мае пятьдесят первого года, и на сводки наружного наблюдения тех лет, а также прошлого и нынешнего года, у меня нет сомнений, что полковник Поляков является советским разведчиком…
Джон Мори и Джеймс Нолан удивленно переглянулись.
— А теперь позвольте мне изложить свои доказательства, — продолжал Мэнли. — Я постараюсь быть очень кратким…
— Нет, давайте лучше поподробнее, — предложил начальник отдела.
— О'кей. Начну с первой его командировки в нашу страну: с мая пятьдесят первого по июль пятьдесят шестого года. В то время он являлся офицером для поручений при представительстве СССР в Военно-штабном комитете ООН. Имел звание подполковника. Через два года его назначают начальником секретариата ВШК этого же представительства. Кстати, неплохая для разведчика должность прикрытия. При выходах в город он профессионально выявлял нашу слежку, а в ряде случаев и уходил от нее. Так было, например, при посещении банка и переводе денег в одну из гостиниц Лос-Анджелеса…
— А установлено кому именно в Лос-Анджелесе переводились эти деньги? — спросил Мори. — Это во-первых. Во-вторых…
— А во-вторых, — не дал ему договорить начальник отдела, — были ли при первой его командировке выявлены какие-либо контакты, представляющие для нас интерес?
— На оба ваших вопроса отвечаю отрицательно: нет.
На лице Джона Мори появилось изумленное выражение. Нолан в это время продолжал молча просматривать досье на Полякова. Когда он обнаружил что-то интересное в папке, то, вскинув голову, спросил:
— А как ты, Дэвид, можешь расценивать выступление мистера Полякова в октябре пятьдесят третьего года на совещании сотрудников советских учреждений в Нью-Йорке?
— Вы имеете в виду, — подхватил Мэнли, — высказанную им неправильную, с позиции руководства СССР, точку зрения в отношении постановки вопроса советской делегацией на восьмой сессии ООН?
— Да, я это имел в виду. Практически он выступил на том совещании с антисоветских позиций по вопросу разоружения пяти великих держав на одну треть всех вооруженных сил. Поляков заявил тогда, что вопрос о разоружении уже неоднократно ставился советской делегацией и ни разу не получал поддержки со стороны остальных членов ООН. И что снова ставить его в повестку дня не следовало бы, подчеркнув при этом, что этот вопрос потерял уже всякую остроту. Как ты думаешь, Дэвид, что должно было последовать в отношении Полякова после такого смелого, антиправительственного выступления?
Мэнли откинулся на спинку кресла и спокойно произнес:
— Насколько мне известно, компартия Советского Союза никогда и никому не позволяла отклоняться от своего внешнеполитического курса. Если же кто-то из членов партии шел вразрез с ее установками и не согласен был с ее политической линией, тех изгоняли из ее рядов, а иногда даже и расстреливали.
— Так он коммунист или нет? — поинтересовался Мори.
— Да, он — член Коммунистической партии Советского Союза.
— Тогда, по логике вещей, — продолжал Мори, — он должен был быть исключен из партии и откомандирован в Москву. Но ни того, ни другого не было сделано. Мало того, он во второй раз приезжает в Нью-Йорк, как будто ничего не произошло, на свою прежнюю должность в Военно-штабной комитет… Так о чем это может свидетельствовать?
— Разумеется, о сокрытии бывшим руководством Полякова его антипартийного выступления в Нью-Йорке.
— Наверное, так оно и было, — задумчиво произнес Нолан. — Иначе бы его не командировали во второй раз в Нью-Йорк.
— Но меня поражает другое, более компрометирующее его обстоятельство, — продолжал Мэнли. — По данным наружного наблюдения, в период первой командировки Поляков вел себя не очень осторожно. Он был неразборчив в связях с женщинами, часто посещал магазины и покупал в них фототехнику, шубы, золотые кольца, магнитофоны, кожаные пальто и другие товары. Причем по несколько штук. Связи заводил в основном с продавцами. Возможно, я и заблуждаюсь, но все это никак не вяжется с обликом советского разведчика.
— Так кто же он? — подавшись вперед, спросил начальник отдела Нолан. — Военный разведчик или военный спекулянт? И что он хочет поиметь от встречи с генерал-лейтенантом О'Нейли?
Мэнли пожал плечами.
— Не знаю. Возможно, для достижения каких-то своих личных целей.
— А генерал О'Нейли уже знает о телефонном звонке советского полковника? Если знает, то как он отнесся к его просьбе? — спросил опять Джон Мори.
— Вчера вечером я имел разговор по закрытой связи с мистером О'Нейли, — ответил Нолан. — Он сказал, что встречаться ему с русским при любых обстоятельствах надо, потому что Поляков — его коллега по работе в Военно-штабном комитете и поэтому было бы не совсем правильно и неэтично отказывать ему во встрече. Я согласился с генералом и попросил немного подождать с назначением дня встречи. Когда и где она должна состояться, мистер О'Нейли просил меня сообщить ему через два дня…
— А генерал не возмутился, что вы вмешались в решение этого вопроса и взяли эту функцию на себя? — прервал его Джон Мори.
Заметив улыбку на лице коллеги, Джеймс Нолан, помолчав секунду-другую, сказал:
— Нет, не возмутился. И, скорее всего, потому, что я прямо заявил ему о большой нашей заинтересованности в проведении встречи и что мы готовы принять в ней участие. К тому времени у меня родилась идея взять на контакт мистера Полякова. Эта мысль укрепилась во мне после сообщения характеризующих данных на него по предыдущей командировке в Нью-Йорк. Мы ничего не потеряем, даже если он откажется от контакта с нами. Зато мы можем, чем черт не шутит, приобрести хорошего источника в советском представительстве ООН. Если, конечно, сумеем склонить его на свою сторону. Это надо сделать на материальной основе, поскольку русские очень любят американские доллары. На своем веку я немало видел русских типов, которые за доллары соглашались забыть свои коммунистические идеалы и готовы были работать на своего заклятого идеологического врага. Я имею в виду США. Да и вообще я невысокого мнения о моральном облике этих русских. Считаю, что любого из них можно завербовать на материальной основе. Все дело только в размерах денежного вознаграждения… — Подумав немного, Нолан добавил: — Между прочим, мы можем завербовать Полякова и по имеющемуся у нас компромату прошлых лет. Было бы лучше, конечно, — начальник отдела ФБР перевел взгляд на Мэнли, — если бы мы располагали новыми компрометирующими материалами по второй его командировке. Поэтому я прошу тебя, Дэвид, поинтересоваться: не появилось ли в отношении русского полковника каких-то свежих фактов его неправильного поведения?. Если их нет, то попроси от моего имени поработать над этим вопросом более плотно. И пусть попытаются создать ситуации, понуждающие его к совершению противоправных действий, которые можно было бы задокументировать. А теперь давайте определимся, когда и где должна состояться встреча с русским полковником. И кто в ней должен участвовать… И еще: кто должен взять на себя разработку Полякова? — Нолан вопросительно посмотрел на Мэнли, потом — на Мори, ожидая от них конкретных предложений.
Первым откликнулся Дэвид:
— Я полагаю, что встречу с русским желательно провести через пару недель. Этим самым мы дадим возможность плотно поработать «наружке» за интересующим нас объектом. А организовать встречу надо в офисе генерала О'Нейли. Например, под видом проведения приема по какому-нибудь надуманному случаю. Для этого надо направить официальные приглашения не только мистеру Полякову с супругой, но и кому-нибудь еще из офицеров советского представительства. И тоже с супругой. Это для того, чтобы советская контрразведка при советском посольстве не заподозрила в чем-то Полякова при посещении им офиса американской миссии. И последнее: разработку его должен начать и довести до прямой вербовки Джон Мори. Он, как участник многих контрразведывательных операций против Советского Союза, лучше, чем кто-либо другой, знает русских, их характер и психологию, — вот ему и карты в руки.
Седовласый Джон Мори по общему признанию своих коллег, в том числе и директора ФБР Эдгара Гувера, был опытным контрразведчиком и поэтому, естественно, больше, чем кто-либо, подходил для вербовочной разработки полковника Полякова.
Посмотрев на Мори, Нолан спросил:
— Вы принимаете такое предложение? Мори улыбнулся и сказал:
— Мне кажется, что вы и без моего ответа все уже решили.
— О'кей, мистер Мори. Я согласен и с другим предложением Дэвида — о назначении встречи на шестнадцатое ноября. Организацию ее проведения поручаю тебе, Дэвид. Таким образом, русский полковник будет две недели находиться в полном неведении, то есть без ответа на свою просьбу о встрече с генералом О'Нейли. Посмотрим, как он поведет себя во время ожидания этой встречи. А вы оба за это время проверьте его по всем учетам ЦРУ, ФБР, МИ-пять и МИ-шесть. Надо нам узнать о нем все, всю его подноготную!
— Но в душу-то мы, конечно, не залезем… Вы же сами не раз говорили, что русская душа всегда была загадочной.
— Да, это так, — согласился Нолан. — Вот вы и помогите ему раскрыть свою душу, задействуйте для этого весь комплекс проверочных мер. Необходимое информационное обеспечение получите завтра в аналитической службе. И еще раз напоминаю: «наружка» должна до вашей встречи с ним поработать как можно плотнее… Нам очень нужен свежий компромат на него…
Среда, 8 ноября, Нью-Йорк
Полковник Поляков был вне себя оттого, что прошло почти полторы недели, а его просьба словно повисла в воздухе — ни «да», ни «нет»… «Во всем, черт побери, виноват сам: надо было не связываться с Фейхи, а напрямую звонить генералу О'Нейли и просить его о встрече. Теперь вот жди, когда придет ответ от него».
Спокойно работать Поляков уже не мог, ему был нужен кто-то, кому бы он мог довериться, кто сумел бы успокоить его. «Наверное, надо было бы рассказать жене о том, что якобы во имя личной мести ГРУ решил установить контакт с ФБР, — продолжал он размышлять. Потом засомневался: — А что толку, если бы она и узнала? Она, конечно, выслушала бы меня, но не смогла бы ничем помочь. Да и не безопасно это все: Нина может случайно проговориться…» И тут он впервые ужаснулся, поняв, что зашел слишком далеко в своих намерениях. «Может, пока не поздно, позвонить Фейхи и отказаться от встречи с главой американской миссии?» Прислушался к своему сердцу, но сердце молчало. Подошел к окну и отворил створку. На улице было темно, шел уже восьмой час, пора бы и домой пойти, но его не покидало ощущение, будто он забыл что-то сделать. Вернувшись к столу, взглянул на телефон и тут решил, что надо позвонить в американскую миссию.