— Значит так, слушай… сядь уже рядом со мной, боишься меня как будто…
Пересаживаюсь со стула к ней на диван.
— По поводу осведомителя… поближе сядь, Кротовский, я не кусаюсь.
Надо сказать, Мила умело держит интригу. Явный артистический талант. Пододвигаюсь поближе. Она, наконец, удовлетворилась степенью моей управляемости. Начинает рассказывать.
— Нет у него никакого осведомителя, — говорит она, — К нему приходила некая баронесса Гадюкина. Ты ее знаешь?
— Знаю. Я выгнал ее с фабрики.
— Вот как? Может, стоит рассказать об этом папеньке?
— Может и стоит, но не прямо сейчас.
— Кротовский, ты узнал, что хотел?
— Да, Мила, спасибо, ты мне очень помогла.
— Ну уж нет, Кротовский. Одним «спасибом» ты не отделаешься, — она хитро прищюривает глаз и передает мне пустой бокал, чтобы я поставил его на стол.
Я ставлю бокал.
— А теперь сними уже это с меня… да… и это… да, Кротовский, ниже… еще ниже, да…
На следующие полчаса погружаюсь в пучину разврата. Не думал, что купеческие дочери могут быть так раскрепощены в сексе, хотя… много ли я знаю о купеческих дочерях?
— Кротовский, там в бутылке еще что-то осталось?
— Одну минуту.
Выливаю в бокал остатки вина. Передаю. Она жадно выпивает.
— Кротовский, тебе точно всего восемнадцать лет? … Чего ты смеешься, дурачок? Нелепый вопрос?
— Нормальный вопрос. Мне точно восемнадцать лет.
— Ты что, уже одеваешься? — Мила очень мило выпячивает губки, — Я думала, мы еще пошалим.
— Мне нужно успеть на вечерний поезд.
— Оставайся до утра, никто тебя не гонит.
— Я бы рад, но мне нужно спасать сделку с твоим папенькой.
— Ладно уж, иди… но имей ввиду, Кротовский. Долг ты еще не отработал.
— Вот ведь, дитя капитализма… — целую надутые губки, — Придется отрабатывать в другой раз.
Мила выпустила меня через какую-то потайную калитку, о существовании которой я не то, что не знал, даже не догадывался. Припускаю со всех ног к станции и едва успеваю на поезд. Даже билет купить не успел. Черт, терпеть не могу ездить зайцем.
Один из редких пассажиров подсказывает, что в последнем вагоне есть шанс застать кондуктора. У того можно приобрести билет. Поезд тронулся, я отправляюсь в последний вагон искать кондуктора. Однако никакого кондуктора в последнем вагоне я не застаю. Может он в тамбуре? Прохожу через весь вагон, дергаю дверь… закрыто.
Деваться некуда, поеду без билета. Собираюсь присесть на пустую лавку и замечаю, что два единственных пассажира в последнем вагоне имеют самый бандитский вид, и моя форма гимназиста для них, как красная тряпка для быка.
Они подхватываются с места и направляются ко мне. Бежать мне некуда, сам себя загнал в ловушку. У меня в кармане до сих пор лежит дешевый трофейный ножик, который я отобрал у предыдущих гоп-стопников. Я его достаю, хотя и знаю, в моем случае — это плохой аргумент. Орудовать ножом не обучен. А бандюганы тоже подоставали ножи… и ухмыляются, они в себе уверены… они-то скорее всего обращению с ножом обучены неплохо…
И вдруг я почувствовал, как выгнулось перо в моем кармане, подавая знак. Да, черт возьми, у меня есть реальное оружие, о котором я не подумал. Отбрасываю бесполезный нож и достаю пронизывателя.
При виде пера в моей руке ухмылки на бандитских рожах растягиваются еще шире.
— Желаешь выписать нам чек?
— Еще как желаю.
Нацеливаюсь и выстреливаю в одного силовым импульсом… прямо в сердце. Преступник хватается за грудь и оседает на пол.
— А ну отошел, — прикрикиваю на второго, перенацеливая перо.
Бандит бледнеет, падает на задницу на скамью, испуганно сдвигается, прижимаясь к вагонной стенке.
— Звиняйте, ваша благородь, мы не знали.
Трогаю носком ботинка неудачника, словившего заряд. Живой хоть? Бандюган издает слабый стон. Живой. Это хорошо. Заряд моего пера для человека, оказывается, не смертелен. Ну так оно даже к лучшему. Мне только убийства не хватало. Ухожу в головную часть поезда и доезжаю до Питера без дальнейших приключений.
Но вообще подутомили чуть не ежедневные попытки меня избить или ограбить. Здесь вообще культурная столица нашей родины или дикий запад? Полиция вообще хоть что-то делает? Или это только мне так не везет? Вопросы риторические. Искать ответы на такие вопросы бессмысленно.
Время вечернее. Ехать на фабрику уже поздно. Доезжаю на трамвае до доходного дома, однако своих никого не застаю. Половой за стойкой передает мне конверт и записку. Награждаю служащего монеткой и принимаю корреспонденцию.
В конверте опять письмо от Гадюкиной. Баронесса упорно желает со мной встретиться. А я бы предпочел встретиться с ней, имея более весомые аргументы, чем одни только показания поверенного. Гадюкина совсем не дура, поверенному она плюнет в глаза и скажет, что он лжет. Убираю письмо в карман и раскрываю записку. Записка от Анюты: «Сережка, на фабрике произошло чрезвычайное. Мы все поехали туда. Ты тоже приезжай, как сможешь».
Вот черт, что ж там такое стряслось? Что ж навалилось-то? И купчина в отказ пошел, теперь еще чэпэ на фабрике. Выбегаю на улицу ловлю извозчика. Велю ему гнать поскорее. У фабрики расплачиваюсь, выпрыгиваю из коляски, спешу к воротам. Навстречу мне выбегает Анюта:
— Сережка, там… там…
— Да что там? Говори яснее.
Глава 18
— Вор… вор к нам залез! — выпаливает Анюта.
— Пошли внутрь, — подхватываю ее под локоток и завожу в помещение.
Мои, в смысле дед и Кеша, тоже здесь. Еще вижу фабричного сторожа и городового со смутно знакомой физиономией.
— Ну, что украли?
Городовой лихо подкручивает ус, выходит на полтора шага вперед и выкладывает на рабочий верстак обычную канцелярскую папку.
— Э-э… что это? — спрашиваю ошалело.
— Бургантерская докментация! — докладывает бравый городовой.
— Чего? — я ни черта не понял.
— Обнаружено у вора по факту поимки, — городовой не прекращает попыток внести ясность в дело.
— Так его поймали?
— Вон он, ваш-бро, скручен с поличным.
Перевожу взгляд вслед за указующим перстом городового. В углу действительно вижу лежащего связанного человека с чулком на голове.
— А чулок на башку ему тоже вы нацепили? — происходящее начинает меня забавлять.
— Никак нет. Имел на себе во время кражи.
— Так, — фрагменты паззла проявляются один за другим, но общей картины я пока составить не смог, — Анюта, перестань уже психовать. Что это за папка?
— Приходные накладные.
— О как. А зачем она вору понадобилась?
— Я не знаю.
Зато я знаю. Папка с приходными накладными понадобилась ему потому, что он не вор… не совсем вор…
— А ну-ка, чулок снимите с него…
Я как-то даже не очень удивился, когда под чулком оказалась голова Посконникова, моего бывшего поверенного по финансовым делам.
— А теперь рассказывайте по порядку, — мне надоело получать разрозненные сведения.
По итогу пересказов от нескольких лиц, наконец, удалось составить цельную картину произошедшего. Посконников попытался проникнуть на фабрику, имея при себе ключ от одного из черных ходов. И ему это вполне удалось, и возможно его проникновение осталось бы незамеченным. Но накануне Матвей Филиппыч проводил смотр замков и засовов и счел их состояние неудовлетворительным. А потому, Кеша, мой инженер-изобретатель, навесил на все задние двери разработанную им к тому моменту сигнализацию.
В результате сигналка сработала. Под будоражащие трели полицейского свистка сперва прибежал сторож, который охерачил супостата сторожевой колотушкой. А следом примчался патруль в лице городового, который и довершил процесс задержания преступника путем скручивания и связывания.
Далее был произведен мобилетный звонок на ресепшен доходного дома, посредством которого на место происшествия были вызваны мои домочадцы. Точка. Доклад окончен.
— Ну, гражданин Посконников, — обращаюсь к преступнику и потерпевшему в одном лице, ибо фингал у него под глазом достиг лиловой цветовой насыщенности, — Зачем тебе понадобилась папка с приходными накладными?
В ответ Посконников изобразил на лице угрюмую решимость человека, готового принять мученическую смерть, но «проклятому буржуину» то есть мне, ничего не сказать.
— Молчишь… впрочем, это неважно. Кража документов переводит тебя из разряда обычного воришки в диверсанта и шпиона.
Посконников скептически хмыкает.
— Не веришь? Напрасно. Ты проник на фабрику, выполняющую контракт по линии МВД. Сечешь, Посконников? Тебе будут шить госизмену. И не думай, что Мышкин тебя прикроет.
— Это почему же? — вскидывается Посконников с вызовом.
— А потому, что сдадим мы тебя не в полицию, а… куда там положено шпионов сдавать? — обращаюсь к городовому.
— По нашему ведомству в самый раз, — радостно сообщает городовой, — В Министерство Обороны.
— Постойте-ка, — уточняю у городового, — А вы разве не в полиции служите?
— Никак нет, ошибочка вышла, ваш-бро. Из военной жандармерии мы. Петербург — город военный, ваш-бро, это вам не Москва. Тут большинство патрулей нашинские, войсковые.
— М-м… вот, значит, как… — это я прокололся, конечно, спутал полицию с армией, — Послушайте, а мне как будто лицо ваше знакомо.
— Так точно, ваш-бро, это ж вы мне наводку дали на лошадку.
— На лошадку?
— Вы мне тогда на двор указали, где ту лошадку прятали… ворье, значит. И описание дали. У одного нос сломан. Другой за причиндалы держится. Там мы их споймали… и лошадку вернули… вот, — жандарм тычет пальцем себе в лычку, — Опосля того случая мне дали ефрейтора. Оченно вам признателен, ваш-бро.
— И что, важные были преступники? — спрашиваю, — За абы кого ефрейтора не дают.
— Преступники самые обычные. Шантрапа. А вот лошадка та была оченно непростая. Из конюшен самого графа Орлова. По тому разу всю армию и флот на уши подняли. А нашел ее, получается, я.
Так. Граф Орлов… граф Орлов… попадалась мне в газете эта звучная фамилия… вспомнил. Граф Орлов у нас министр обороны всея Руси. А ведь это фигура Мышкину не уступающая. Уж во всяком случае в Питере точно. Армия с полицией в некоторой степени структуры конкурирующие, имеют целый ряд дублирующих полномочий. Надо бы взять это себе на заметку.