Завибрировал телефон:
— Санчес, как там обстановка?
— Андрюха, ты где?
— В "Афине".
Сквозь грохот толпы было трудно разбирать слова, а тем более, говорить. Иванцов сглотнул. Он увидел Немировского — губернатора Одессы. Тот стоял с двумя бугаями в черных очках и тоже с кем-то говорил по телефону. В навороченной экипировке и американских кепках, они держали в руках винтовки, больше похожие на тяжелые бластеры из фантастических фильмов. Ни одной гримасы, ни одного движения, словно терминаторы. Иванцов понимал, что достаточно одного шага в сторону губернатора, и его размажут как картопляник по сковородке.
— Сейчас вас будут убивать, — как можно спокойнее сказал Иванцов.
— Твою мать...
Сказал и ошибся. Иванцов не знал, о чем и с кем разговаривал Немировский.
Но через пару минут к одному из входов "Афин" вплотную подъехали воронок и автобус. Из автобуса выскочили "космонавты", окружили воронок, не давая к нему подобраться евромайдаунам. Впрочем, те особо и не набрасывались на машины.
В этот момент кто-то положил руку на плечо Иванцова. Он вздрогнул, оглянулся.
— Генка, фу, черт полосатый, напугал...
— Живой?
— Целый...
— Куда наших повезли, не знаешь?
— Откуда... А ты как?
— Ушел дворами, сделал крюк. Я же тут родился, каждый закоулок знаю. В отличие от этих.
С Генкой познакомились еще до майдана: тот торговал крымским вином. В начале он даже поддерживал еврошабаш. Янук-вор и все такое. Реально задолбали поборы участковых и прочих чиновников. Ничего нельзя было решить без взятки. Иногда конвертиком, иногда десятком бутылочек. Сдуру повез пару бочонков в Киев. Но увидев, что там творится, резко разочаровался. Оказывается, милых и добрых студентов только в стримах показывают. Сам же майдан заполонили какие-то бомжи, рагули да непонятная молодежь под флагами со свастикой и портретами Бандеры. А на сцене орали в микрофон те же люди из власти, которые никак не могли нажраться вдоволь. Денег им уже не хватало, требовали крови. Один даже себе кулю в лоб просил, шатаясь пьяным у микрофона.
«А шо так мало?» — спросил какой-то не то женственный сотник, не то мужественная сотница, когда Генка выгрузил бочонки. Когда же узнали, что он из Южной Пальмиры, то едва не побили, пообещав, что доберутся до клятых сепаров и москалей и там.
А когда уплыл Крым — Генка резко захотел уйти вместе с ним. Нет, бизнес тут не причем — каналы доставки остались, да и вино он брал у полулегальных торговцев. Просто понял, что нельзя продавать свою Родину за тридцать евро — стоимость визы в Европу. «А Родина моя — Советский союз. Мой дед бандер гонял, что я с ними в одном строю стоять буду? Не могу. Не имею права. Янук, несомненно, овощ. Но это зло из ада».
Он постоянно говорил, что этот ад выплеснется из Киева и адской вонючей волной заплеснет Украину. С ним соглашались, ему поддакивали, но никто особо не верил в это. Что Украина, по сравнению с Одессой? Тьфу, пустячок. Посмеивались, как всегда. И вот на "поездах дружбы" украинский ад приехал в новороссийскую Одессу.
— Ты гляди, опустело как! — огляделся Генка. Внезапно евромайдановцы — и фанаты, и боевики, и примкнувшие местные кастрюлеголовцы, — куда-то исчезли.
— Бля буду, на Куликово поперлись. Давай за ними!
Вышли на Преображенскую, пошли вслед за беснующейся толпой, перешагивая через битые стекла и лужи крови. Вот разбитые окна какого-то бутика. Возле него топчется растерянная молодая продавщица, названивает кому-то. Ее трясет от страха. Вот в подворотне лежит человек, похожий на окровавленную отбивную. Над ним склонилась женщина и кричит в то, что раньше было лицом: «Я же тебе говорила, никуда не ходи, никуда не ходи! Куда ты поперся, старый дурак!». Наверное, она уже вызвала скорую?
Бьют, ломают, крошат без причины — просто так. И ни одного патруля. Попробуй открыть какой турист бутылку пива: они были бы тут как тут, снимая полтинничек, а с дураков и соточку гривен. А тут — никого. Языком слизало. Только у здания областного УВД мнутся вдоль стеночек пузаны с полковничьими погонами. Рядом памятник погибшим в боях с бандитизмом ментам. «Похоже, сегодня еще несколько имен добавятся» — машинально подумал Иванцов.
Воспользовавшись случаем, забежали за угол, туда толпа не заходила в силу своей боковой слепоты. Разъяренная, она смотрит только перед собой. В магазинчике, как ни странно, открытом, взяли по бутылке пива. Между прочим, это еще и оружие какое-никакое.
И оба, одновременно, звонили по всем знакомым телефонам, крича вполголоса: «Уходите с Куликова! Толпа туда идет!» А в ответ уже кричали, что они ушли и уже горят палатки. Про то, что кто-то ушел держать оборону в Доме Профсоюзов, пока молчали.
Генка и Иванцов оторопели, когда вышли на Куликово поле. Орущая, визжащая толпа, умело направленная командирами сотен, подогреваемая изнутри профессионалами, бесновалась возле сумрачного Дома Профсоюзов. Бывший обком КПСС равнодушно нависал серой громадой над площадью, глядя куда-то в сторону моря. В дубовые мощные двери летели коктейли Молотова. Двери нехотя, но разгорались. С крыши в ответ тоже летели бутылки, но изредка. Они падали на асфальт грязными кляксами. Их никто не тушил, они были безопасны для нападавших.
Чего не скажешь о горящих смесях на парадном входе в Дом.
Иванцов остановил одного из пробегавших мимо правосеков.
— Извините, можно вам задать вопрос? И сунул тому бейдж в нос.
Каска, обтянутая натовским камуфляжем на голове, очечки хипстерские на косоглазом лице, лицо замотано шарфом "Черноморца". И голосок такой... Педиковатый, как сказали бы невоспитанные люди. Ну или свободноевропейский, как сказали бы воспитанные. Иванцов был из первых.
— Да, конечно! — раздался тонкий голосок из-под сине-черного шарфа.
Иванцов включил камеру на видеорежим:
— Что вы скажете о происходящем?
— Мы одесситы, и со всей Украины съехались люди. Нам не нужна Россия, у нас уже есть страна. Нашу страну разваливать не надо. Они это здание не строили. И теперь его придется сжечь вместе с ними, потому что они к нам пришли с мечом на Соборную площадь.
Затем он показал знак "Виктори" и побежал в центр площади, где догорали палатки куликовцев.
— Давай разделимся. Я по часовой обойду здание, ты против. А может, тебе смыться? Вдруг узнает кто из местных? — сказал Иванцов.
— Уйду чигирями, — буркнул Генка. — Да и местных тут нет. Смотри, мусора из Киева стоят, терки трут с металлюгами.
— Где мусора? — не понял Иванцов.
— Динамовцы из Киева. Приехали на чужие терки. Не по футбольным понятиям это.
— Ты шо, из фанов? — удивился Сашка.
Генка помялся и ответил:
— Уже нет.
В этот момент на площади раздались выстрелы. Стреляло несколько человек: толстый в синей рубашке и бронежилете поверх, длинный с дробовиком и еще двое с калашами-укоротами. Били по окнам: время от времени стекла еще советской эпохи лопались и звонко падали на асфальт. Тоже еще советский. Видимо, его клал малолетний косоглазый пидаренок до своего рождения.
А пламя разгоралось все сильнее. Дым уже валил из окон второго и третьего этажей. Языки огня уже вылизывали первый этаж. Стрелки били не по людям, нет. Они вышибали стекла, чтобы пожару было чем дышать.
— Все, идем, — они пожали друг другу руки, надеясь, что встретятся в этом же месте через... А кто его знает, через сколько.
Иванцов зашагал к правому флангу Дома, если стоять к нему спиной. Он щелкал, щелкал и щелкал, стараясь, чтобы в кадр попадали лица убийц. И делал короткие видео.
Начали раскрываться окна, из которых клубами валил черный дым. Из проемов стали показываться люди. Они вылезали на подоконники, на парапет между этажами. Кто-то терял сознания и тряпичной куклой летел вниз. Некоторые выживали, но их, с переломанными костями, оттаскивали в сторону и запинывали до смерти. Или забивали железными трубами. В стоящих же на парапете летели камни. Кто-то удачно метнул бутылку с бензином, она разбилась над головой какой-то девчонки, у нее вспыхнули было волосы. Стоящий рядом парень, балансируя на полукруглом парапете, руками погасил этот огонь.
Один парнишка вылез из окна на последнем этаже, схватился за провод, улегся под окном, из которого тоже повалил черный дым.
Горел главный проход. Горели холодильники с "Кока-колой" в холле первого этажа. Горели стены, вернее огромные пенопластовые плиты, выкрашенные серым под сталинский ампир. Обугливались лакированные перила. На лестницах горели люди. Горели насквозь, до костей: их крики были слышны на площади. Они перекрывали рев бандеровской толпы.
И падали, падали, бросаясь из огненной смерти в смерть от избиений.
"Скорые" стояли шеренгой поодаль. Медиков не подпускали к Дому. А рядом с ними стояла огромная колонна "космонавтов".
— Алена, ты дура? Это не наши менты, это не наши! — оттаскивала от колонны одна девчонка другую.
Иванцов все же подошел к ментам:
— Ребят, вы чего? Там же поубивают всех сейчас!
Крайний справа поднял забрало шлема и улыбнулся, глядя на Иванцова:
— Та хай горят, москали кляты.
Иванцов так опешил, что аж отскочил. Нету на майдане нацизма, да... И в этот момент он вдруг увидел, что на пожаре нет... Пожарных машин. Ни одной.
Откуда-то с третьего этажа донесся отчаянный женский крик:
— Ребятки! Не надо! Я прошу вас, не надо!
Иванцов оглянулся, увидел, как в здание со стороны правого бокового входа толпа правосеков и самооборонцев взломала уже двери и протискивалась внутрь. В смоченных масках и противогазах.
С тыловой части здания творилось тоже самое. Люди прыгали из дымящихся окон, там их добивали ногами и дубинками.
Но тут было и другое. Подъехала "Швыдка медична допомога". Из нее выскочил фельдшер, к нему внезапно подбежал "космонавт". Из орущей толпы выскочил парень в тельняшке и шортах, на голове бандана, на груди желто-голубая лента. Иванцов, неожиданно для себя, схватилс