— Братья! — Продолжал колобок. — Я пришел чтобы дать вам свободу. — Кажется повторяется, чертова сдоба. — Чтобы вы сбросили с себя оковы крынок и кадок, кастрюль и тазов, чтобы вы обрели счастье в пути и воле.
— Какого черта ты творишь революционер хренов. — Я распахнул дверцы шкафа и вышел наружу. — Он все врет вам! О какой свободе идет речь, если он сам, уйдя от бабушки и дедушки, сбежав из Института, в итоге нашел себе тепленькое место в печи! Задумайтесь, какое будущее он вам уготовил!
— Ээээ… — Колобок повернулся ко мне и заморгал небесно-голубыми глазами, которые контрастно выделялись на его измазанном сажей лице… или это правильно говорить теле… или голове… — Мужик, а с кем ты разговариваешь?
— С ними! — Я кивнул на куски теста, которые синхронно колыхались, склоняясь то в мою сторону, то в сторону колобка.
— Мужик! Ты больной? Это ж тесто! Оно тебя не понимает. — Рассмеялся говорящий шар.
— Но ты же с ними разговариваешь… — Попытался оправдаться я.
— Ну да! — Кивнул колобок, этот кивок в его исполнении выглядел как смещение голубых глаз сначала вниз, потом вверх. — Я ведь тоже тесто, поэтому они меня понимают, а тебя то им с чего понимать?
— Нууу… — Я смутился. — Об этом я как-то не подумал. — Я физически чувствовал, как мои щеки начали краснеть от стыда.
— Вот вот! Вечно вы люди так, не думаете, а в чужие дела лезете. Ты вообще кто?
— Я то? — Смущение потихоньку отступало. — Дмитрий Галицкий, полиция Караваева.
— Аааа! — Понимающе хмыкнул круглый хлеб. — Златкин хахаль! Слышал про тебя.
— Да никакой я ей не хахаль. — Возмутился я и попытался было двинуться к колобку, но тесто вокруг него забурлило и двинулось мне на встречу, давая понять, что не подпустит меня к своему лидеру. — С чего вообще вы решили, что, между нами, что-то есть.
— Ну как же. — Рассмеялся колобок. — Я сам видел. Когда при ней упоминают твое имя, она начинает орать и психовать, верный признак, что вы в отношениях. К тому же дня не проходит, чтобы она тебя не упомянула, ходит и постоянно говорит, Дима то, да Дима сё. Дима дурак, да Дима подонок. Мы даже ставки думали делать, когда у вас свадьба.
— Серьезно? — Заинтересовался я. — И каковы коэффициенты? Ну например, если я прямо сейчас поставлю на то, что свадьба не состоится.
— Мне то откуда знать? — Если бы у колобка были плечи, он ими бы обязательно пожал. — С этими вопросами к Гороху.
— Не получится. — Нахмурился я и присел на столешницу, ноги после стояния в шкафу гудели. — Убили Гороха несколько дней назад.
— Серьезно? — Колобок аж подпрыгнул от удивления. — Достали все-таки эту сволочь, ну и ладно, поделом подонку.
— Чего это ты про него так? — Заинтересовался я, похоже мне предоставился шанс узнать кое-что об убитом.
— Друг, Горох был редкостной сволочью. — Хмыкнул колобок. — Сидя на ставках, он сколотил состояние, причем сделал это не своими руками, поднялся за счет каких-то парней из большого мира, и черт бы с ним, стал богат и ладно, но он же половину Института подсадил на крючок, мы все бывает ставим по маленькой, но некоторые этим не ограничиваются, они влазят в долги, проигрывают, потом берут еще взаймы, чтобы поставить снова. Если бы я занимался этим, то просто запретил бы таким ребятам делать ставки, не принимал бы, попытался помочь, вылечить от этой зависимости, мы же все тут свои. А Горох, он нет, он загонял в кабалу, отбирал последнее, а когда у них ничего не оставалась, заставлял унижаться, отдавая долги разного рода услугами. Один раз, уезжая из института ему было не приятно идти по лужам до машины, так он заставил своих должников лечь в эти лужи и по их телам дошел до авто.
— И руководство Института это терпело? — Удивился я. — Я как сюда попал, только и слышу, как Институт заботится о своих, а на деле…
— Дим! Ну ты наивный! — Рассмеялся колобок, демонстрируя мне белоснежные зубы. — Кощею, по большому счету, плевать на всех, кроме красивых баб и тех, кто приносит ему деньги, а Горох денег приносил не мало. Василиса вообще погрязла в нелепой погоне за властью и контролем над всем и вся, те, кто не укладывается в ее план мирового господства, для нее просто не существуют. Марья, ну та, что Искусница, не раз поднимала вопрос по тому, как Горох себя ведет, но кто ее слушать станет, в итоге она плюнула и замкнулась в работе. А остальным начальникам Института и вовсе плевать. Так что, я даже рад, что этой сволочи больше нет с нами. — Ага, вот еще один мотив для того, чтобы отправить Гороха на тот свет, он, конечно, не такой весомый, как попытка завладеть ключом, но тоже вполне себе вероятный.
— Хорошо. — Кивнул я чумазому шару. — Спасибо за информацию. А теперь расскажи, что ты тут делаешь?
— Революцию. — Торжественно сообщил он мне. — Я освобождаю своих братьев! У хлеба должны быть такие же права, как у любого другого разумного!
— Чего? — Не понял я.
— Того! — Оскалился колобок. — В общем все началось пару недель назад, я катался по институту маялся от безделья и скуки, страдал и мучался от бессмысленности собственного бытия, я даже повеситься хотел от депрессии и безделья, но сам понимаешь… И вот, краем уха услышал, что Емели начали проект по строительству русской печи, ну я и подумал, что это был бы для меня идеальный дом. Сам посуди я колобок, а это русская печь, мы созданы друг для друга. Я пробрался в палету с материалами, и так добрался сюда, ну а потом, ночью, когда я вылез прогуляться, то увидел своих братьев, они смиренно поднимались в чанах и кадках, и ждали, что из них напекут хлеб и продадут людям, которые будут их рвать своими зубами, резать ножами, ломать руками. И тогда я подумал, в их жилах та же мука высшего сорта, что и в моих, и я обязан спасти их, дать им свободу. — Кажется эту чушь про свободу я слышал за сегодняшний вечер уже раз пять.
— Что ты несешь. — Вздохнул я. — Ну какая мука в жилах? Колобок. Ты появился из воображлятора, тебя никогда не пекли, в тебе нет ни грамма настоящей муки, у тебя скорее всего даже бабки с дедом никогда не было.
— Не было! — Согласился колобок. — Но уважение к пожилым людям у меня в крови, как и страх перед лисами, это канон.
— Ну так и какого черта? Ты выпечка способная оживлять тесто! — Я пристально посмотрел ему в глаза. — А теперь давай подумаем, на сколько распространяются твои силы? На километр? На десять, и что случается с тем тестом, которое ты отпускаешь на волю? Думаешь оно катится по дорожке и поет веселые песенки? Я думаю, что оно становится обычным тестом удалившись от тебя на определенное расстояние, и что ты думаешь с ним происходит дальше? Оно оказывается в сточной канаве, или в помойке, такой судьбы ты ему желаешь? Вместо того, чтобы исполнить свое предназначение, превратиться в хлеб и насытить людей, это тесто окажется в помойке и все по твоей вине, такой свободы ты желаешь собратьям? — Я замолчал, повторно прокручивая в мозгу тот бред, что нес только что, звучит вроде убедительно.
— Ого… — Колобок потупил взгляд. — Какая несусветная, но вдохновенная бредятина, тебе вообще, как такое в голову пришло?
— Не больший бред, чем идея давать свободу тесту. — Парировал я.
— Согласен. — Хмыкнул колобок. — Ладно, признаю, был не прав, и все что я делал, было от скуки, готов понести наказание. Можешь заковать меня в наручники.
— Нет ручек, нет наручников. — Рассмеялся я, вспомнив старый анекдот. — Что с тестом делать? Ты его все по полу извозил, Институту и так придётся возмещать неделю простоя пекарни.
— Да верну я все на место. — Надулся колобок. — Лучше скажи, что теперь со мной? Обратно в Институт?
— Не сегодня. — Отмахнулся я. — Поздно уже, мне бы до дома добраться и спать лечь, завтра встретимся и решим, что с тобой делать, заодно извинишься перед владельцем пекарни.
— Это обязательно? — С мольбой в глазах уставился на меня чумазый шар.
— Обязательно. — Я был непреклонен. — Надо нести ответственность за свои поступки.
Я подошёл к двери в подсобку и стукнул в нее, через какое-то время, оттуда показались заспанные волк с Емелей.
— О! Волк! — Обрадовался колобок. — Хочешь меня съесть? — Это он что, таким образом пытается отмазаться от извинений.
— Колобок! — С тоской протянул волк. — Мы об этом миллион раз говорили, ты черствый и без начинки, я тебя не хочу.
— Хаха! — Усмехнулся Емеля. — Шеф, Варька про Вас то же самое говорит!
— Что я без начинки? — Удивился я.
— Не, она говорит, что Вы пустой и не интересный, что, по сути, то же самое, а в остальном слово в слово. — Эх Варька, припомню я ей эти слова. — Так значит всему виной колобок? Он воровал тесто?
— Не воровал. — Усмехнулся я. — Он отпускал его на волю!
— В смысле? — Не понял Емеля. — Колобок. — Он повернулся к шару. — Ты совсем сдурел от безделья и скуки? Какое к чертям, «свободу тесту»? — Колобок смущенно опустил глаза.
— Ладно. — Махнул я рукой. — Вы, как хотите, а я домой, ночь на дворе, дела с пекарем уладим завтра, постараюсь ему компенсацию от Института выбить за простой ну и извинения, и от нашего героя, и от нас.
— А от нас то почему? — Возмутился волк. — Мы его бизнес спасли.
— От нас, потому что мы представляем Институт, а он косвенно виновен в произошедшем, надо лучше следить за своими исчадьями! — С этими словами я удалился из пекарни, залез в машину и направился домой.
Я сверился с часами стоя на пороге Варькиной квартиры, три утра, восхитительно. Сначала я позвонил трижды потом принялся стучать. Потребовалось десять минут, прежде чем мне открыли, девушка подняла на меня сонный взгляд и плотнее закуталась в длинный и уютный махровый халат.
— Дим! Ну что? — В ее голосе была тоска и мука.
— Ты просила, чтобы я рассказал тебе о своих приключениях этой ночью, как только вернусь. — Радостно сообщил я ей.
— Идиот! — Заключила она, а потом ее осенило. — Погоди! Ты на стимуляторах?
— Ага! — Я радостно закивал.
— Отлично. — Потерла руки девушка. — Принял скорее всего часа четыре назад да? — Я снова кивнул. — Отлично! А знаешь, что это значит? — На этот раз я отрицательно помотал головой. — А значит это, что через пару часов ты вырубишься, а если тебя разбудить, не дав организму восстановиться, то весь следующий день, ты будешь чувствовать себя как старая жирная жаба, попавшая в миксер! Понимаешь, о чем я?