Авдеев поставил пустой стакан на тумбочку — еле нашел место среди ваз с розами. Вокруг все было в опавших, увядающих белых лепестках. Светлана заметила — сегодня на тумбочке не было алых роз. Сколько же дней она провела в небытие? Два? Три? Пять?
Она, боясь услышать ответ, спросила, опережая Авдеева:
— Сколько дней я тут лежу?
Гордей Иванович замялся на миг:
— Сегодня одиннадцатое ноября, день блаженного Максима. — И не давая Светлане осмыслить, что она пропустила целый месяц своей жизни, он напомнил: — вы не ответили на мой вопрос: назовите последнее, что вы помните?
Светлана старательно принялась перечислять, пытаясь осознать, что осень почти закончилась и началось предзимье:
— Лес у Ермиловки… — Принять, что она целый месяц потеряла, было сложно. Как там расследование закончили без неё? И закончили ли? Целый месяц… Волосы, наверное, отрасли… Чтоб она еще раз захотела ускорить время! — Поляна с опятами…
На этих словах Авдеев нахмурился — мало кто верит, что в снегу могут расти грибы. Еще психиатра вызовет.
— … труп неизвестной, светоч в её корзине. Вот с этого момента ничего не помню.
— Хорошо! — энергично кивнул Авдеев. — Это хорошо — ваша память не пострадала.
Светлана поморщилась и вспомнила главное — то, что должно интересовать любого мага, кроме кромешников, конечно:
— Как… Я выжила? — Ответ она знала сама, но нельзя это показывать окружающим.
— Это очень интересный вопрос… Очень интересный. И важный. И любопытный. Вам, Светлана Алексеевна, дивно повезло, что вас успели к нам доставить живой. И то, что рядом оказались маги Громов и Волков. Вот они вам и объяснят все. Я же лишь могу сказать, что светоч сжег вам чуть ли не половину брюшной полости — чудо, что удалось почти все магически восстановить: и петли кишечника, и брюшную стенку. Правда, селезенку пришлось удалить, но новейшие исследования доказывают, что это абсолютно бесполезный орган. Так что горевать о селезенке и не стоит.
Светлана вздрогнула, уже представляя счет за подобные услуги. Авдеев продолжил:
— М-да… Брюшная стенка только-только восстановила свою целостность — окончательно она восстановит свою функцию опоры и защиты внутренних органов только через полгода где-то. Все это время ходить в корсете. Я абсолютно серьезен — без корсета даже не пытайтесь вставать, иначе заработаете себе грыжу. Проснулись — и сразу же лежа надели корсет, затянули и только тогда — вставать.
— И где я могу приобрести… — Думать о простом было проще, чем представлять, что потеряла по собственной глупости целый месяц.
— Вам уже купили несколько, — смутился Авдеев, отводя взгляд куда-то в сторону.
— Простите? — Светлана замерла, впрочем, тут же осознавая — Мишка! Он обожает делать ей подарки. Кто же еще.
Авдеев старательно сухо сказал:
— Попросите своих сиделок — они вам помогут с корсетом.
Светлана уловила главное:
— Сиделок? Разве больница предоставляет…
— У вас три нанятых сиделки. И я понимаю, что деньги правят миром, но не до такой же степени… — Авдеев смутился, у него даже уши заалели: — Прошу — поговорите со своим… покровителем… Хватит превращать нашу больницу в имение Волковых.
Чего-то подобного можно было ожидать от Мишки. Все же у него неугомонный характер и необоримое желание облагодетельствовать Светлану. Надо будет с ним поговорить. Серьезно поговорить.
— Я попрошу Михаила Константиновича поумерить свой пыл.
Авдеев откровенно удивился — даже подался вперед:
— Причем тут он? Его сиятельство Константин Львович Волков, конечно же. Это он настоял на привлечении к лечению ведьмы…
— Госпожу Неелову? — подсказала Светлана, понимая, что Громова, быть может, её госпитализация и лечение не интересовали. Князь. Волков. Однако. И что Волков хочет? Впрочем, ответ она знала: кровь, ему нужна её кровь — и живая, и мертвая, она лечила все. Уникальная кровь, которую можно получить только добровольно — доказано баюшей и Дмитрием. Волков уже десять лет был прикован к инвалидному креслу. Больше князю от Светланы нечего желать: он знал, что она кромешница по рождению — на трон он нечисть ни за что не посадит, и это в чем-то даже хорошо.
— Её самую. — Авдеев продолжил жаловаться: — Это он в нарушение всех инструкций настоял на прямом переливании крови от княжича Волкова вам. Чудо, что вы выжили — ваши группы не совпадают, а сам княжич — не универсальный донор. Это князь нанял сиделок и вашу охрану, которая не дает никому прохода… Это он настоял на полном непотребстве… — Палец Авдеева ткнул в мирно спящую в своей корзинке Баюшу. — Прошу: поговорите с князем и наведите тут порядок. Кошки в хирургическом отделении — нонсенс!
Баюша хищно щелкнула зубами в сторону Авдеева. Кажется, в этот раз им подружиться не удалось.
— Я поговорю с князем, конечно же… — еле выдавила из себя потрясенная Светлана. Только, как на это отреагирует Константин Львович, совершенно неясно. Такого отношения от князя она не ожидала. Неужели он все же проникся тем, что она стала цесаревной? Нет, бред! Князь не из тех, кто пересматривает свои взгляды. Иначе сидел бы Дмитрий на троне и правил бы страной. Нет. Только не Волков. Он не передумал даже ради цесаревича. Светлане трон не грозит. Официально она умерла. «Её» похороны состоялись в начале октября. Великую княжну «Елизавету» похоронили вместе с настоящей великой княжной Марией. Все же кровь. Князю нужна её кровь — видимо, устал за десять лет сидеть в инвалидном кресле.
— Вот и хорошо! — как-то подозрительно повеселел Авдеев. — Тогда… Давайте-ка вас посмотрим. Как у нас идут дела…
Он стащил со Светланы одеяло, нагло задрал вверх незнакомую ей сорочку с красной обережной вышивкой по подолу и принялся мять живот. Светлана настороженно посмотрела на свой живот. По центру от грудины и до лона шел грубый, еще красный рубец. Левая половина живота смотрелась чужой — слишком бледная с яркими синими прожилками вен тонкая кожа, под которой отчетливо были видны петли кишечника.
Авдеев бормотал себе под нос:
— Неплохо, совсем неплохо! Еще месяц, и кожу будет не отличить от вашей, а вот мышцы нарастут, как я и говорил, через полгода, не раньше.
Он дернул вниз явно небольничную сорочку (тоже князь купил⁈) и радостно похлопал Светлану по руке:
— Что ж… Можно начинать кушать жиденькое… Можно и даже нужно попытаться вставать — без фанатизма, конечно. Но надо, надо даже через боль.
— Когда я смогу выписаться? — Этот вопрос очень волновал Светлану. Месяц на больничной койке! Её так и со службы попросить могут.
Авдеев пожал плечами:
— Это зависит только от вас. Начнете ходить, восстановятся все функции — и сразу же выпишем. Насильно мы тут никого не держим.
— И все же?
— От трех дней до недели еще побудете у нас. И сразу же выпишем, как только начнете уверенно ходить. Что-то еще, Светлана Алексеевна?
— Вы бы не могли связаться с… — она замерла, не зная, с кем важнее всего сейчас встретиться. С Громовым, уточняя про расследование? С Матвеем, выясняя, почему его простое предсказание не сбылось? Он же обещал кочки, сырость, кикимор и болотника, а никак не светоч… С Михаилом? Или… с князем?
Пока она выбирала, Авдеев невоспитанно ткнул пальцем в дверь:
— Там у вас куча охраны и сиделок. Любой будет рад вам услужить, а я, простите, к этому не имею никакого отношения — не мои обязанности. — Он встал: — прошу прощения, другие пациенты тоже ждут моего внимания.
Светлана понятливо кивнула — как же Гордея Ивановича достал князь и его люди.
Глава третьяСветлане наносят визиты
Сиделку звали Серафима Родионовна, ей было чуть за пятьдесят лет, и она была чудо как расторопна, и так же болтлива.
Она помогла надеть корсет, она помогла принять душ, она поменяла Светлане пропахшую потом сорочку и белье, и снова затянула корсет так туго, что не продохнуть, помогла причесаться и заплести короткую косу, сделала массаж и принесла еды, еще и с ложечки попыталась накормить, и все это время говорила и говорила.
О выпавшем в городе снеге. О пришедшими вслед за снегом потеплении и распутице. О восстановленной колокольне храма Спаса на крови. О забастовке в столице, вызванной подсчитанными ушлыми газетчиками тратами на похороны великих княжон Марии и Елизаветы. О криках: «Доколе они будут обирать нас даже после своей смерти!» О начинающемся голоде в суходольской губернии, о хлынувших к зиме в город нищих, потерявших после землетрясения свое жилье, о заводе «Загоровец», чей владелец, купец первой гильдии Загорский объявил, что всем женщинами и детям, потерявшим кров, он найдет работу и предоставит заводское общежитие. О загоровчанах-мужчинах, пытавшихся устроить забастовку, — их всех попросили с завода, чтобы дать рабочие места женщинам и детям. Уволенных заводчан усмиряли всем миром — даже проповеди им читали о христианском смирении. В сам город ввели войска. Особо бунтовавших отдали под суд. Она рассказывала о суходольском сыске и его главе — говорят, у него скоро свадьба; Лапшины уже во всю готовятся. О губернской магуправе, куда приняли нового мага — коллежского асессора Даль. И этот Даль чем-то очень не нравился Серафиме Родионовне — уж больно та кривилась, когда произносила фамилию. Правда, посмотрев на Светлану, сиделка осеклась — вспомнила, что та сама служит в магуправе. Так что ничего о Дале Светлане узнать не удалось. Впрочем, Матвею она доверяла — он кого попало на службу не примет.
От непрекращающегося монолога Серафимы Родионовны у Светланы разболелась голова, но не прогонять же сиделку. Та как раз добралась в монологе до князя Волкова и снова осеклась, замолкая на слухах об уходе княгини Волковой в монастырь. Светлана улыбнулась — в последнее она не поверила. Княгиня не из тех, кто отказывается от мирской жизни даже из-за смерти любимой дочери, а князь не тот, кто отпустит любимую жену в монастырь. Мишка говорил, что все Волковы однолюбы. Не пустит Волков жену в монастырь замаливать грехи их дочери Анастасии.