Значит, дышать местными парами и впрямь нельзя!
— Это твое царство, император Мидантии, — едко усмехнулся Вит. — Твоя империя мрака и ужаса.
— Не совсем так, — уже привычно мягко возразил император Евгений. — У Мидантии полно своих грехов, но царство мрака и ужаса пришло из Мэнда. Здесь — не оно. Это совсем другое… изменение.
— Ты уверен?
Яд в воде, яд в воздухе. И в крови живущих в этой Бездне людей. Крови, уже смешанной с водой Гнилой Реки.
И даже бодро вещающий местные прописные истины старик — безумен, хоть с виду и кажется нормальным. Внешне.
И еще неизвестно, что польет с этих туч, когда они наконец лопнут. Испаряется-то туда всё прямиком с отравленной Реки.
— Да. В тех, кто здесь обитает, зла не больше, чем в обычных людях. И между собой они столь же разнятся. Взгляни на них.
— Не хочу взглядывать. Уже насмотрелся. А на тех, что уже переселились в Реку, смотреть и вовсе не стоит. Может, для тебя сожрать нас и не зло, но я считаю иначе.
— Утратившие Разум — невиновны в этом, — мягко возразил Евгений, а старик согласно кивнул.
И сложно сказать, что из этого бесит больше.
— А я не хочу здесь оставаться, — спасенная девочка поежилась, возвращая флягу назад старику. — Это место превратит меня в одну из них. Быстрее, чем я успею сбежать.
— Насколько я понимаю, тебя и отправили сюда, как одну из них? — осторожно уточнила Арабелла.
— Я не превращусь, если буду далеко отсюда! — яростно выкрикнула девочка. — Я знаю: так делали раньше. Взгляни: я еще ничем не отличаюсь от тебя и твоих друзей. Просто Старейшины спятили. Приговоренных беглецов прежде искали десятилетиями, прежде чем находили. Их убивали сразу, чтобы скрыть правду. То, что вдали они оставались самими собой, даже если действительно начинали меняться. Изменения не шли дальше. И только здесь…
— Болезнь настигала, — продолжил Витольд. — Да, император, у тебя тут дикость на окраинах цветет и пахнет, а ты даже не знал.
Тень пробежала по лицу Евгения, но взгляда тот не опустил:
— Я стал императором не годы назад. И мне было несколько не до старинных обычаев далеких окраин. Нет войны — уже хорошо.
И нет черных Змей, да. Ну что ж, тут их нет, разве нет? Ни одного дохлого жреца на все окрестности. Отсюда, небось, даже они удерут во все лопатки? Одно дело — расхаживать с рыбьими глазами, и совсем другое — самим стать рыбой. Вдруг премудрые Старейшины и у тебя «изменения» разглядят?
Чем вы там занимались у себя в столице столько лет — ядами, убийствами, развратом и заговорами? Пока жирную… рыбу жадно рвали с головы, с хвоста она уже сгнила?
— Это не так, — пожал плечами старик. — Вы придумали красивые легенды о сбежавших и счастливо исцеленных. Но кто их встречал, если они никогда не возвращались назад? Ты говоришь, их убивали, но кто это видел? Зато именно из-за таких упрямых беглецов и загоняют новичков в Реку. Чтобы лишить бесполезной надежды. Всех — не только мятежных упрямцев, вроде тебя. И порой… вы все-таки гибнете — по своей же вине. Если рядом кто-то из Древних Потерявших Разум, и он голоден. Найдись у вас смелость и разум смириться — всё давно бы успокоилось. Старейшины — не враги ни нам, ни Великой Реке. Река просто постепенно принимала бы вас, как своих, в материнские объятия и помечала своими водами.
— Ничего бы не успокоилось, — дернула плечом девочка. — Эта Река — сплошной яд, а вы поклоняетесь ей, как родной матери. Да что же вы за люди такие⁈
Полностью согласен.
А еще Витольд внезапно понял, что ее страх уже проходит. Испаряется. Едва забрезжила надежда. Девчушка уже наверняка пыталась удрать и прежде. Не зря старик обозвал ее упрямой мятежницей. Потому бунтарку и собирались окунуть в Реку?
Впрочем, возможно, они тут окунают и впрямь всех. На всякий случай. Потому как кто-то, как он сам, Белла или эта девочка бьются насмерть сразу, а кто-то может сначала выждать и обмануть бдительность врагов, как… Евгений Мидантийский.
Сам император мрачен как сотня грозовых туч. Но Витольд всё равно его добил. За всё. За Беллу, чьей жизнью такие политики играли в Эвитане, затем в кровавом Мэнде и продолжили здесь.
И за то, что за столько лет никто в блистательном Гелиополисе даже не интересовался этой Великой змеиной… Рыбьей Рекой, чтоб ей!
— Войны нет. Просто тихо-мирно детей превращают в безмозглых уродов. В соответствии с милыми провинциальными традициями.
Император резко повернулся. Обманчиво-спокойно. Только в черных глазах что-то плеснулось. Всего на миг:
— Это не я вызвал черных Змей из небытия. И не я тебя предал. Не я изнасиловал твою жену и убил твоего ребенка. Не я продал тебя злейшим врагам — за золото и фавор. Я — не Мигель Мэндский, не принц Гуго и не твой отец. Не трать впустую ненависть, Витольд Тервилль.
— Просто ты — тоже политик, Евгений Мидантийский. И готов был обменять жизнь моей подруги на свою дочь.
— И поступил как плохой политик. Мне это сказали все, кто успел, но иначе я не смог. Вики — мой ребенок. Я уже говорил это тебе. Что бы сделал ты, чтобы спасти свою жену и дочь или сына? И кто-то всегда будет править. А доброте не по пути с короной. Мой кузен Константин пробыл императором три часа. Но если трон не займет никто, крови прольется даже больше, чем при самом жестоком тиране. Люди не умеют жить сами. Если нет одного сильного короля — будет много мелких корольков. Диких разбойничьих шаек. А время от времени — еще и бунтующая чернь.
— Их ведут вожди, рвущиеся к власти. Те самые корольки.
Император криво усмехнулся. Даже с некоторой горечью. Казнит врагов он так же?
— Вожди, рвущиеся к власти, отдают приказы убивать своих врагов. Но грабят лавки торговцев, насилуют женщин и жгут дома соседей люди по своей воле. И с большим удовольствием.
Неужели и впрямь возразить нечего? Признать, что простые люди — это обычное, глупое стадо? Нуждающееся в строгих пастухах. А то еще и в опасных хищниках.
И свинопринц Гуго Жирный как раз к настоящей власти не рвался никогда. Только грабить и насиловать. И набирал себе точно таких же Розовых Солдат. И его приказы они выполняли отнюдь не из-под палки.
Витольд устало привлек к себе вымотанную Арабеллу, привычно закутывая в плащ. Похоже, его рана утомила ее окончательно.
Спасенная девочка так же легко прильнула к плечу Евгения. Рыжие спутанные волосы беглянки рассыпались по рукаву императору.
А тот тем временем взялся другой рукой полировать оружие. Ловко держа лезвие подальше от ребенка.
— Кем ты сам считаешь себя, император Евгений Мидантийский? — теперь приходится понижать голос. — Хорошим правителем?
— Меньшим злом. Я читал те же книги, что и ты. Даже больше, чем ты, потому что библиотека дворца — много богаче. Я знаю всех просвещенных философов и гуманистов наизусть. Мы с Константином много лет думали об этом и в итоге разошлись во взглядах. Но прав оказался я, не он. Может, когда-то люди и смогут жить по добрым, светлым, умным книгам. Но не при нас и даже не при наших внуках.
— Ты использовал Арабеллу…
— Я уже сказал: здесь политика ни при чём. Я спасал свою дочь. Единственного по-настоящему любимого мной человека. И единственную, в чьей любви я уверен. Считай это слабостью, Витольд Тервилль. Хороший политик и правитель на шантаж не поддастся. Об этом мне сказали не только мои друзья, но и сам шантажист.
Да, наверное. Политики в идеале любят только себя и власть. Император Евгений Кантизин и впрямь рискнул Беллой. Но и собой — тоже. Ради своего ребенка.
Может, прозвище Милосердный ему всё же дали не просто так? Даже в Мидантии.
Витольд заскрипел зубами, при неловком движении самодельная повязка из местной травы слишком туго легла на… царапину. Дергающую и нарывающую всё сильнее.
— Витольд, мы сейчас должны быть союзниками, — устало проговорил император. — Иначе просто отсюда не выберемся. Ни мы, ни Арабелла, ни эта девочка. Просто сгнием здесь. Или нас убьют посланные Старейшинами воины. Или… сами превратимся во что-нибудь. Вдруг эта болезнь рано или поздно настигает и иноземцев? А у нас в крови может не быть защиты от заразы. Мы должны придумать план спасения. И поскорее.
— Ты готов был сам убить Беллу, — не опустил глаз Вит.
— Чтобы не отдавать ее черным жрецам. Но я надеялся, что до этого не дойдет.
— Это ты привел ее туда. Будь ты проклят! — сорвался Витольд. Свистящим шепотом — и оттого собственный голос тоже кажется змеиным шипением. — Всё из-за тебя! Ты знал, что Арабелла ждет ребенка. Ты мог просто отправить ее в Эвитан, будь в тебе хоть капля чести! И сейчас Беллы не было бы здесь.
Этот Евгений ведь даже младше его самого. Что это такое — в двадцать три года получить абсолютную власть над огромной страной? Над сотнями тысяч живых людей? Не как Карл Сезаринг — тот никогда не осознавал ответственности. Обязанностей у него не было — только права. Как и у его родного дяди — отпетого мерзавца Гуго Жирного.
Но ведь с Евгением Мидантийским всё иначе. И от этого еще паршивее. Знать, что твой враг — даже не подонок и не мерзавец. Просто… разумный политик. И даже искренне любит свою семью. Он ведь за родную дочь рискнул и собой.
Арно Ильдани в последнем случае поступил бы так же, но не Фредерик Юбочник. А ведь он был еще ничего — на фоне всех последующих эвитанских королей.
— И я знал принца, что придерживался совсем других принципов. Я был другом его сына.
Евгений длинной, тонкой палкой поворошил остатки погибающего костра. Те слабо заалели и задымились, пытаясь ожить. Каким болотным кустом была при жизни эта палка? Деревьев здесь нет…
— Думаю, ты говоришь о полководце Арно Ильдани.
— Нетрудно догадаться.
Император наконец закончил точить клинок и одним движением ловко и осторожно вбросил его в грязные как их одежда, ножны. Брезгливости в нем ни на медяк. Радоваться ли хоть этому?
Спасенная девочка лишь шелохнулась, так и не проснувшись. А Белла спит сейчас крепко, как усталое дитя.