[25] наслаждаясь тем, как ледяные кусочки фруктов соскальзывают изо рта в горло и дальше.
Я смотрел на военную базу и размышлял, там ли сейчас Боб Лэнгстон, и веселится ли он по поводу шутки, которую со мной сыграл вчера вечером. Я надеялся, что именно он мне звонил.
Когда я вернулся на Куин-Энн, телефон отключился, потому что трубка слишком долго была снята. Очевидно, Бо, наконец, устал от собственного голоса. Я положил трубку на место.
Я сделал серию отжиманий и «скручиваний» для брюшного пресса, потом решил навести на кухне порядок. Память о Бобе Лэнгстоне жила в холодильнике в отделении для фруктов, где несколько черных бананов превратились в продолговатые горки кашицы. Еще он оставил два бутербродных мешка с кусочками какого-то мяса в засохшем соусе барбекю, так мне, по крайней мере, показалось. Они не произвели впечатления даже на Роберта Джонсона.
К вечеру, когда зазвонил телефон, мое жилище выглядело почти чистым.
— Я очень близок к тому, чтобы закипеть от ярости, — заявил Джей Ривас. — По правде говоря, я возмущен до глубины души, Наварр.
— Я не квалифицированный психотерапевт, — предупредил я его. — Может быть, в медицинских учебниках рассказывается про комплекс неполноценности, возникающий у некомпетентных лысых толстых мужчин с огромными усами.
— Или какая-то задница размазывает свое дерьмо по всему городу, и мне приходится в него наступать.
— Ты мне хочешь что-то сказать, Джей? — вздохнув, спросил я.
Он выдохнул в трубку сигаретный дым.
— Да, малыш, хочу сказать тебе две вещи. Во-первых, вчера вечером ты напал на молодого человека, чья семья является тяжеловесами в торговой палате. Вышеназванный молодой человек не собирается подавать на тебя в суд, в противном случае мы с тобой сейчас имели бы личную беседу. Во-вторых, я слышал, что ты решил покопаться в информации касательно убийства десятилетней давности и надоедаешь людям, у которых имеются дела поважнее, чем помогать тебе, наконец, прийти к согласию с самим собой и стать мужчиной.
Прежде чем ответить, я досчитал до пяти.
— Речь идет об убийстве моего отца. Я имею право знать правду.
— У тебя было такое право десять лет назад, — резко заявил Ривас. — Где, черт тебя задери, ты болтался, когда это действительно имело значение?
Мне очень многое хотелось ему сказать, но я промолчал и стал ждать, что будет дальше.
В конце концов, Ривас тихонько выругался.
— Послушай, Наварр, давай, я сэкономлю твое время. Заявление для протокола: никто не смог найти убийцу твоего отца, так? Ты не получишь ни листочка, касающегося проведенного расследования, но, если даже тебе и удастся добраться до документов, ты прочитаешь там ровно то, что я тебе сказал. Теперь не для протокола, хотя я не открою никакой тайны. Последние два года своей жизни твой отец плотно занимался бандой из округа Бехар. Иными словами, тем немногим, что у него хорошо получалось. В конце концов, они нанесли ответный удар. Никаких доказательств нет, хотя все знают, что это их рук дело. Такова вкратце грязная правда о том, что тогда произошло. Прошло много времени, и никто не станет заниматься преступлением, совершенным десять лет назад. Поэтому, если только ты не располагаешь не вызывающими сомнений причинами, чтобы возобновить расследование, которых у тебя нет, а также если рассчитываешь на добрую волю департамента полиции, но тебе ее не видать как своих ушей — это я тебе обещаю, — тогда расслабься и не вороши прошлое. Женись на своей подружке, в которую ты влюблен со школы. Найди преподавательскую работу в каком-нибудь колледже и больше не попадайся мне на глаза.
Он повесил трубку.
Я некоторое время смотрел на стену и видел перед собой лицо Джея Риваса. Потом подумал о неожиданной поездке Лилиан в Ларедо, о том, что наша встреча прошла совсем не так, как я ее представлял, и о том, как звучал по телефону голос Майи, а в конце об исключительно приятных, наполненных любовью телефонных звонках, радовавших меня со вчерашнего вечера. Когда я пробил кулаком гипсокартон, я чудом не напоролся на гвоздь.
Похоже, меня это удивило больше, чем Роберта Джонсона. Происшествие со мной его нисколько не тронуло, он лишь взирал на меня из своего гнездышка, устроенного в только что распакованных вещах, которые я сложил на футоне. Я принялся разглядывать разбитые костяшки пальцев.
— Больно, — сообщил я Роберту Джонсону.
Он встал, потянулся и продемонстрировал мне сострадание, к которому я уже давно привык, — вышел из комнаты.
Глава 11
Не выдержав голодных воплей Роберта Джонсона, во вторник утром я отправился в продуктовый магазин Леона «Пэппи» Дельгадо, что на углу Бродвея и Арми. Все остальные дома и заведения в квартале уже много лет сдавались в аренду, но мое чувство вселенской справедливости несколько ожило, когда я увидел яркие рождественские огни, которые продолжали сиять вокруг розовой двери выстроенной из кирпича, но давно пришедшей в упадок лавочки.
Мой отец, который с неизменным подозрением относился к любым магазинам, чья площадь превышала две тысячи квадратных метров, много лет являлся постоянным покупателем Пэппи, но, поскольку я не говорил по-испански до того, как уехал из Сан-Антонио, а Пэппи знал всего пару слов по-английски, мы не сказали друг другу ни единого слова, если не считать приветствий.
Он был поражен и даже немного забеспокоился, когда я заговорил с ним по-испански, и потер нос, по форме напоминающий весло, пытаясь осознать, что же произошло, потом криво ухмыльнулся и сказал:
— Сан-Франциско. Вы разговариваете точно, как братья моей жены, сеньор Трес.
Пока я тщетно искал еду, которую предпочитает Роберт Джонсон, Пэппи рассказал мне про своих семерых сыновей и двух дочерей. Я узнал, что младшая только что прошла конфирмацию, а старший в настоящий момент служит в военно-воздушных силах.
Заплатив за два небольших мешка с продуктами, я заглянул в бумажник и почувствовал, что наступил момент отрезвления.
— Итак, что вы делаете в городе, сеньор Трес? — спросил Пэппи.
— Складывается впечатление, что ищу работу, — ответил я.
— Мне помощники за прилавком всегда нужны, — ухмыльнувшись, заявил Пэппи.
Я пообещал ему иметь это в виду.
Вернувшись домой, я нашел список наводок, данных мне Майей, и начал по ним звонить. Примерно через час я поговорил с дюжиной автоответчиков, одной секретаршей, которая так и не смогла произнести по буквам мое имя, зато была свободна в субботу вечером, и двумя менеджерами по персоналу, пообещавшими выбросить мое резюме в помойку, если я им его пришлю.
— Насколько я понял, вы имеете диплом о среднем юридическом образовании? — спросил меня последний потенциальный работодатель из списка, он закончил Беркли вместе с Майей.
— Не совсем.
— В таком случае, чем вы занимаетесь?
— Исследовательская работа, изучение данных, два языка, доктор философии по английскому языку, мастер боевых искусств, приятная во всех отношениях личность.
Я слышал, как он постукивает по столу кончиком карандаша.
— С какой целью вас наняла Майя — чтобы поговорить о литературе или сломать кому-нибудь обе руки?
— Вы будете удивлены, как мало людей умеют делать и то и другое.
— Хм-м-м. — Его энтузиазм как-то совсем не бил через край. — У вас есть лицензия частного детектива, выданная в штате Техас?
— Я работал на компанию «Терренс и Голдмен» неофициально.
— Понятно…
Его голос становился все дальше и тише, словно он отодвигался от трубки.
— Кажется, я еще не сказал, что работал барменом.
Чтобы доказать, что не вру, я начал излагать рецепт «Розовой белки», но к тому времени, когда добрался до сахара на ободке стакана, он повесил трубку.
Я заклеивал клейкой лентой дыру в стене и размышлял о своих ограниченных возможностях в получении работы, когда позвонил Карлон Макэфри из «Экспресс-ньюз».
— «Шилос», — сказал он. — В час. Ты платишь.
Когда я добрался к часу до маленького ресторанчика в центре города, где подают самые разные диковинки, он еще был забит бизнесменами, которые поглощали в огромных количествах пастрами[26] и особый ржаной хлеб. В воздухе висел такой густой аромат пряного мяса, что вполне можно было насытиться, только его вдыхая.
Карлон помахал мне от стойки. С тех пор как я его видел в прошлый раз, он прибавил, по меньшей мере, фунтов двадцать, но я сумел узнать его по галстуку. Он никогда не носил таких, в которых было меньше двенадцати разных цветов. Пастельных оттенков на сегодняшнем хватило бы, чтобы заново покрасить половину Вест-Сайда.
Он улыбнулся и подтолкнул по стойке в мою сторону толстый конверт из манильской бумаги.
— Когда люди-кроты начинают копать, они не отвлекаются на пустяки. Я получил все, даже кое-что из «Лайт». Мы унаследовали большую часть их архивных материалов, когда они прекратили свое существование.
Первым, что я вытащил, оказалась фотография моего отца, снятая в последний год кампании на пост шерифа. Его серые, хитрые глаза смотрели на меня из-под полей ковбойской шляпы, на лице застыло довольное выражение.
Я никогда не понимал, как можно, взглянув на фотографию вроде этой, проголосовать за то, чтобы изображенный на ней человек получил серьезный пост на государственной службе. Отец был похож на типичного клоуна, примерно из третьего класса школы, только старше и толще. Я легко мог представить, как он обрезает хвостики девчонкам ножницами из пенала или бросает шарики пережеванной бумаги учителю в спину.
К нам подошла официантка, обслуживающая посетителей около стойки. Я решил не заглядывать в меню и сразу заказать фирменный чизкейк, состоящий из трех слоев, каждый из которых по отдельности представлял собой лучший в мире чизкейк. Я ел его и просматривал содержимое конверта.
Мне попалось огромное количество заголовков о последнем крупном проекте моего отца — операции с участием нескольких отделов и агента, внедренного в организацию, занимавшуюся оборотом наркотиков, которую возглавлял Ги Уайт. Однако она оказалась самым дорогим провалом в истории полицейского управления округа Бехар. Судя по тому, что писали в статьях, дело против Уайта всего за несколько недель до убийства отца вышвырнули из суда, объявив провокацией преступления с целью его изобличения. Кроме того, отец заполучил много друзей на федеральном уровне, когда заявил журналистам, что ФБР все изгадило.