адохнутся или будут сбиты, и даже если они каким-то чудом опустятся на планету, что там ждет их, кроме новых способов умереть?
Рамиус до сих пор был у нее в голове, пролистывая ее мысли, как страницы в книге. Она показала ему твердую решимость устоять, по крайней мере, до тех пор, пока эти бедняги не сбегут с этого корабля смерти. Рамиус потянул ее воспоминания, на тему ее преданности ему; с диким ментальным ударом она выкинула его, ее щеки пылали, а на глаза навернулись горячие слезы. Марайн почувствовала его шокированное понимание, того, что она отвергла свою непоколебимую верность.
Чувство долга защитника, опередило вероломство Штеля. Он увидел вещи, которые никогда даже не осмеливался искать, когда она показала ему настоящую себя, сомнения и страхи, которые она от него прятала. Ее тренировки хорошо оправдали себя, и никогда ранее Инквизитор не подозревал, что Марайн испытывает к нему такую неприязнь. Женщина давно знала о настоящей природе его исследований, о темных, запрещенных экспериментах, которые он проводил. Она знала и ничего не сказала, в этом выражалась ее собачья преданность, посвященная ему. Но теперь он изменился, Штель зашел слишком далеко и Марайн больше не будет молчать. Он видел ее намерения выдать его ордо еретикус, обнародовать печальную историю его злоупотреблений положением. Если она выживет, она сдаст его. Марайн чувствовала, как он покидает ее разум порывом психического холода, печальный, грустный ветер затихал.
Рамиус был поражен воздействием того, что он почувствовал и окатил кабину воплем. Он чувствовал опустошенность. Марайн, единственная неизменная скала в океанах его сомнений и она выбрала предательство. Он потряс головой. Может быть, она не поняла? Он никогда не хотел, чтоб дела вышли из-под контроля! Он только хотел изучить, постичь. Неужели ей это так сложно было понять? Разве поиск знаний делает его предателем? Он почувствовал тошноту, когда понял, что для Марайн ответом будет — да.
Пилот резко упал вперед, умирая вместе с кораблем. Штель проигнорировал его, проигнорировал растущую влажность в атмосфере, когда металлический шаттл медленно превратился в мясистые желудки и воняющие кишки-отсеки. Он чувствовал всепоглощающее отчаянье, которое блокировало все остальные чувства. Все пошло не так и теперь она отвергла его. Как оказалось, его эмоции так же быстро превратились в жгучий гнев. Как она посмела? Как посмел простой солдат устроить судилище Рамиусу Штелю?
То, что она была его любовницей, не давало ей права критиковать его самого или его методы. Так тому и быть. Она отринула его совет, и он так же поступит с ней. Позволив ей остаться на этой разрушенной барже и умереть с остальными несчастными.
Внимание Штеля была отвлечено собственными, расстроенными мыслями и он не увидел произошедшее, пока не стало слишком поздно. Подергивающееся тело Вонорофа творило что-то отвратительное и прохрустев, его кости молниеносно развернулись в своих пазах, появились новые, усеянные клыками пасти. Пилот-мутант прыгнул на него и Рамиус подался назад, но идти было некуда. Атака существа выбила лазган из его рук и до того, как смог вызвать хотя бы искру психических сил, оно запрыгнуло на него, вбивая его череп в палубу. Оно кричало и тараторило, слова превращались в мешанину нечленораздельных звуков.
Цветные спирали поплыли перед глазами Рамиуса и воздух покинул его легкие, кровь заливала глаза. Он смутно понял, что кто-то еще вошел в судорожно сжимающийся отсек, кто-то огромный и смертоносный. Его разум на миг коснулся грани хладнокровного интеллекта убийцы.
Болтающий мутант встал на дыбы, готовый разорвать его глотку и так же быстро взорвался брызгами багрового гноя. В ушах звенело, зрение сузилось, Штель едва смог скинуть с себя дымящийся труп мутанта, когда огромная фигура появилась в поле зрения. Он вытер залившую глаза кровь, чтоб увидеть мерцающие медью и темно-красным поножи, которые заполнили его поле зрения. Наверху бронированной башни было лицо, которое наполовину было из бледной плоти и наполовину из отполированного золота. Насмешка играла на губах высокой фигуры.
— Берите его, — прогрохотала она.
— Там до сих пор еще есть живые, на нижней палубе лихтера.
Второй голос исходил от красного гиганта, стоящего в люке.
— Что делать, милорд?
— Спаси, кого сможешь, — сказал мужчина с половиной лица, слова последовали за Рамиусом в темноту потери сознания, — остальных перестрелять.
Его разум плавал в пустотах кристаллического океана, острые зубцы воспоминаний и чувств разрывали его, иглы размышлений впивались в душу инквизитора. На каком-то уровне, он понимал, что его материальное тело находилось на гране комы, его психическая сущность была дезориентирована и сломана, блуждая в пустотах его души. Он чувствовал кипение и бурление эмпириев за гранями реальности, измерения варпа, где жили непостижимые существа. Хотя он и боялся их, в нем оставалось много от Рамиуса Штеля, жаждущего познать этих существ, узнать, что они такое. Ему было слишком знакомо это чувство. Именно это стремление привело к разрушению Орилана.
Там был смех. Жестокий и издевающийся, забавляющийся его тяжелым положением. Штель пытался уклониться от него, но он находил его, где бы тот не прятался.
— Посмотри, что ты натворил, — слова были дыханием трупов, — не прячься от этого, инквизитор. Узри это. Признай свои собственные деяния!
Против его воли, разум Штеля опять очутился в библиотеке, силой отброшенный назад во времени, в момент, когда это все началось.
Всегда библиотека, место, в котором он первый раз взглянул на свой огромный потенциал. Это было на Арио, после сожжения еретиков Симбаса; там были гвардейцы, сжигающие склад с богохульными текстами, Рамиус осмелился прочитать том, который упал открытым к его ногам. Какая мелочь, это была всего лишь случайность. Он просто взглянул, просто посмел взглянуть. И то, что он прочитал, даже взгляда…
То, что он увидел, посеяло семена пылкого интереса, лелеемого радикализмом, который уже обосновался в его сердце. С годами, он все больше разочаровывался немощностью Экклезиархии и безмозглостью своего начальства, Рамиус скрывал свое отвращение, пока искал запретные знания и проникал в великие глубины псайкерского колдовства.
— Ты помнишь тот день, когда я заговорил с тобой? — Голос был таким же увлеченным, как и в первый раз. — Ты думал, я был сном. Но я был ветром перемен в твоем ограниченном разуме. Я раскрыл тебя, Рамиус. Ты приветствовал меня.
Возможно, это была иллюзия, подумал он, следствие его ранений.
— Ты знаешь, что это не так!
И тогда он почувствовал имя этого существа в своем разуме. Малфаллакс.
— Да.
Жаркое давление толкнуло воспоминания Штеля в секретную пещеру под старым храмом Орилана. В место, в котором родилась смерть планеты, часами ранее, днями.
— Ты был не готов. Слишком нетерпелив. Посмотри, к чему это привело тебя.
Инквизитор наблюдал события, разворачивающиеся перед ним, как будто он был пассивным наблюдателем, просто зрителем какой-то причудливой театральной постановки; он бесплодно боролся, как будто каким-то образом мог вернуться обратно во времени, чтоб предупредить себя не начинать Ритуал Переплетения. Он допустил ошибку. Оглядываясь назад, теперь ему было все понятно, один единственный слог ритуала был произнесен неправильно, акцент на повышающейся глоттальной паузе, вместо слабеющего фрикатива.
Мелочь. Но этого хватило, чтоб освободить тварь Тзинча, которую он призвал в пещеру. Штель снова наблюдал, как это происходило, чувствуя, как его мучитель забавляется его корчами. Он видел самого себя, шагающего внутрь круга с восьмиконечной звездой внутри. Затем долгое и жестокое убийство бродяжки, чтоб обрести кровавое причастие. И наконец, пришествие воронки, роящихся теней, принимающих очертания в центре каменного основания. Его увлеченное выражение восхищение и затем внезапный ужас, когда оно ударило, превращая камень и металл в скрежещущие зубы, разрывая слабые охранные круги, в которых он был так уверен, что они удержат. И дальше к городу, в поисках пищи.
Кричащее.
Исчезающее.
Свободное.
Слабое оправдание сформировалось в разуме Рамиуса. Откуда я знал? Это была случайность! Он ни за что не собирался освобождать тварь, только поймать и изучить чудовище, чтоб постичь природу Лорда Изменений.
Малфаллакс улыбался.
— Ты обманываешь себя, Штель. В глубине своего сердца, ты хотел освободить ее. Часть в тебе ненавидит старый порядок, сдохнувший в равновесии и статике. Ты жаждал изменений и метаморфоз.
Когда он попытался найти способ возразить, то обнаружил, что его мысли замерли от проклятой правды в словах этого варп-существа.
— Если это не то, что ты хотел, ты мог бы отойти от края пропасти. Ты выбрал иное. Готовность принести женщину в жертву, вот и все доказательства, в которых я нуждаюсь. Ты хотел этого. Ты желаешь знать, каким образом Малфаллакс пересилил тебя.
Душа Штеля отскочила от ужасной, не останавливаемой реальности.
— И со своим собственным страстным желанием, ты сам вступил в мою добровольную когорту.
Смех затих, и он позволил кроваво-теплой темноте поглотить себя.
Кровавые ангелы ввели выживших в пусковой отсек фрегата, согнав их в плотную группу в центре. Медицинские сервиторы зондировали и исследовали их, пока космодесантники с заряженными болтерами бдительно кружили вокруг несчастных. Они все предполагали, что умрут на шаттле, но быть спасенными этими, обшитыми в кроваво— красное гигантами было равноценно спустившейся руке Бога-Импретора, которая вырвала их из клыков смерти. Паника и ужас были заменены другим страхом, рожденным из почтения и благоговения.
Люк в стене раздвинулся, выпуская одного из офицеров Симеона, молчаливого кодиция в голубой броне, его седое лицо точно передавало его возраст. Космодесантник сделал пару шагов вперед и внезапно пораженно замер, его рот приоткрылся. Один из Кровавых Ангелов, охранявший беженцев, заметил его реакцию и поспешил к нему.