[7].
Доказательства этому встречались на каждом шагу. Голодающие селяне просили милостыни у стоявших в очередях за хлебом, просили крошек. В одном городе пятнадцатилетняя девочка дошла до головы очереди и была забита до смерти продавцом. Городским домохозяйкам, стоявшим в очередях, приходилось смотреть, как крестьянки умирали от голода на тротуарах. Школьница утром по дороге в школу видела умирающих, а после обеда, возвращаясь из школы, – уже мертвых. Молодой коммунист увидел крестьянских детей и сказал, что это «живые скелеты». Член партии в индустриальном Сталино сокрушался, находя на пороге собственного дома трупы умерших от голода. Парочки, прогуливающиеся в парке, не могли не замечать знаков, запрещающих копать могилы. Врачам и медсестрам не разрешали лечить (или кормить) голодающих, которые приходили в госпиталя. Городская милиция хватала и увозила изголодавшихся уличных мальчишек. В городах Советской Украины милиция ежедневно арестовывала сотни детей; в один из дней в начале 1933 года харьковская милиция должна была выполнить план на арест двух тысяч детей. Приблизительно двадцать тысяч детей были обречены на смерть в харьковских бараках. Дети просили милиционеров разрешить им, по крайней мере, умереть от голода на свежем воздухе: «Дайте умереть спокойно. Я не хочу умирать в застенках»[8].
Голод в городах Советской Украины был намного ужаснее голода в любом из городов западного мира. В 1933 году в Советской Украине от голода умерло несколько десятков тысяч горожан, однако подавляющее большинство мертвых и умирающих в Советской Украине были селяне – именно те люди, чьим трудом был выращен хлеб, который теперь продавался в городе. Украинские города жили, а украинское село вымирало. Горожане не могли не замечать бедственного положения крестьян, которые, вопреки, казалось бы, здравому смыслу, уходили с полей в поисках пропитания. Железнодорожная станция в Днепропетровске была заполнена голодающими селянами, слишком ослабленными даже для того, чтобы просить подаяния. В поезде Гарет Джоунс повстречал крестьянина, раздобывшего немного хлеба, который у него конфисковала милиция. «Они забрали у меня хлеб», – повторял он снова и снова, зная, как подвел свою голодающую семью. На станции в Сталино голодающий крестьянин совершил самоубийство, прыгнув под поезд. Этот город, индустриальный центр юго-востока Украины, основал в имперский период Джон Хьюз, валлийский промышленник, на которого в свое время работала мать Гарета Джоунса. Город какое-то время назывался в честь Хьюза, теперь же носил имя Сталина (ныне это город Донецк)[9].
Сталинская пятилетка, завершившаяся в 1932 году, вызвала развитие промышленности ценой обнищания народа. Страшным свидетельством таких новых контрастов были смерти крестьян вдоль железнодорожных путей. По всей Советской Украине пассажиры железных дорог становились невольными участниками жутких несчастных случаев. Голодные селяне шли в города по железной дороге, теряя от слабости сознание и падая на рельсы. В Харцизске селяне, которых прогнали со станции, повесились на привокзальных деревьях. Советский писатель Василий Гроссман, возвращаясь из родного Бердичева от родственников, видел женщину, которая просила хлеба под окном его купе. Политический эмигрант Артур Кёстлер, приехавший в Советский Союз помогать строить социализм, столкнулся с похожей ситуацией. Много позже он писал, что за пределами харьковской станции крестьянки протягивали на руках «к окнам вагонов жутких младенцев с огромными недержащимися головами, тонкими, как палочки, руками и ногами и раздутыми выпирающими животами». Он считал, что дети в Украине выглядели как «эмбрионы в бутылках со спиртом». Все это происходило за много лет до того, как эти двое, считающиеся теперь моральными свидетелями двадцатого века, написали об увиденном[10].
Городским жителям привычнее было видеть селян на рынке, где те раскладывали дары природы и продавали свои товары. В 1933 году селяне ездили на знакомые городские рынки не торговать, а просить милостыню. Рыночные площади, на которых теперь не было ни товаров, ни покупателей, излучали только дисгармонию смерти. Ранним утром единственным звуком было тихое дыхание умирающих, съежившихся под лохмотьями, некогда бывшими одеждой. Одним весенним утром среди кучи мертвых крестьян на харьковском рынке лежал младенец и сосал грудь матери, чье лицо было безжизненно-серым. Прохожие видели такое и раньше – не только беспорядочно лежащие трупы, не только мертвую мать с живым младенцем, но именно такую сцену: крошечный ротик, последние капли молока, холодный сосок. У украинцев было для нее название. Проходя мимо, они тихонько говорили сами себе: «Вот они, почки социалистической весны»[11].
* * *
Массовый голод 1933 года был результатом сталинской пятилетки, воплощенной в жизнь с 1928 по 1932 гг. В те годы Сталин взял под контроль верхушку Коммунистической партии, протолкнул политику индустриализации и коллективизации, а также стал суровым отцом побежденного населения. Он трансформировал рынок в план, превратил крестьян в рабов, а пустыни Сибири и Казахстана – в ряд концентрационных лагерей. Его политический курс уничтожил десятки тысяч человек посредством казни, сотни тысяч – посредством измождения и подверг миллионы риску умереть от голода. Не без оснований Сталин беспокоился еще и из-за оппозиции внутри Коммунистической партии, но он обладал огромным политическим талантом, ему прислуживали угодливые сатрапы и он был на вершине бюрократического аппарата, утверждавшего, что предвидит будущее и создает его. А будущим был коммунизм, предполагавший тяжелую индустрию, которая, в свою очередь, требовала коллективизированного сельского хозяйства, а оно, в свою очередь, требовало контроля над огромнейшей социальной группой Советского Союза – над крестьянством[12].
Крестьянин (особенно, видимо, украинский) вряд ли видел себя инструментом в великой механизации истории. Даже если он и осознавал полностью конечную цель советской политики (что мало вероятно), вряд ли он мог ее одобрять. Он был вынужден сопротивляться политике, вознамерившейся забрать у него землю и свободу. Коллективизация должна была означать большую конфронтацию между самой многочисленной группой в Советском Союзе (крестьянством) и Советским государством с его милицией, тогда именовавшейся ОГПУ. Ожидая этого сопротивления, Сталин приказал в 1929 году совершить самое массовое развертывание государственной власти в советской истории. Труд построения социализма, как говорил Сталин, будет как «прилив океана». В декабре того года он объявил, что «кулаки» будут «ликвидированы как класс»[13].
Большевики представляли историю как борьбу классов, когда бедные устраивают революцию против богатых, чтобы двигать историю вперед. Поэтому официально план уничтожения «кулаков» был не простым решением набирающего силу тирана и его верной свиты – это была историческая необходимость, подарок из рук суровой, но великодушной Клио. За неприкрытой атакой органов государственной власти на категорию людей, не совершивших никакого преступления, последовала вульгарная пропаганда. На плакате под заголовком «Уничтожим кулака как класс!» один «кулак» изображен под колесами трактора, второй – в виде обезьяны, собирающей зерно, а третий – сосущим молоко прямо из коровьего вымени. Эти люди не были людьми, они были животными – таков был смысл изображенного[14].
На практике государство решало, кто «кулак», а кто нет. Милиция должна была депортировать успешных крестьян, которые теряли от коллективизации больше всех. В январе 1930 года Политбюро распорядилось, чтобы милиция проверяла крестьян по всему Советскому Союзу. В соответствующем приказе ОГПУ от 2 февраля указывалось, какие именно меры необходимы для «уничтожения кулака как класса». В каждой отдельной местности группа из трех человек, «тройка», решала судьбу крестьян. «Тройка» состояла из работника государственных органов милиции, местного члена партии и представителя прокурорских органов. Она была уполномочена выносить быстрые и жесткие приговоры (смерть или ссылка) без права опротестования. Местные коммунисты могли выдвигать свои предложения. «На собраниях сельского совета, – говорил местный партиец, – мы записываем в кулаки тех, кого посчитаем нужным». Хотя в Советском Союзе существовали законы и суды, их теперь игнорировали в пользу простых решений трех человек. Около тридцати тысяч советских граждан были расстреляны по приговору таких «троек»[15].
За первых четыре месяца 1930 года 113 637 человек были насильно вывезены из Советской Украины как «кулаки». Это означало, что около тридцати тысяч крестьянских домов опустели один за другим, а их ничего не подозревавшим обитателям дали мало времени (или же совсем не дали) приготовиться к неизвестности. Это означало тысячи неотапливаемых товарных вагонов, наполненных перепуганными и больными людьми, увозящих их в восточно-европейскую часть России, на Урал, в Сибирь или Казахстан. Это означало ружейные выстрелы и крики ужаса на рассвете последнего дня, встреченного крестьянами дома; это означало обморожение и унижение в вагонах во время пути, а также страдание и смирение, когда крестьян выгружали в качестве рабсилы в тайге или в степи[16].
Украинские крестьяне знали о депортациях в лагеря заключенных, которые коснулись их, начиная с середины 1920-х годов. Теперь они пели то, что было традиционным причитанием:
Ой Соловки, Соловки,