были на разных отделениях университета, а потом приходилось нам бывать и в одних и тех же клубах.
Удивительно, что обоим нам пришлось быть свидетелями несчастного случая, вызвавшего смерть Годфрея Керстона. Мы все были приглашены к одному знакомому, страстному охотнику. Годфрей Керстон на прекрасной лошади выехал на охоту рядом с красивой девушкой, дочерью соседа-помещика. Он холодно поклонился нам и, склонившись к девушке, стал что-то шептать ей с улыбкой на устах. Мы были убеждены, что он прохаживается на наш счет, и ярость Юлиана не имела предела.
— Черт бы побрал его! — пробормотал он. — Ну, не пощажу я его, если только когда-нибудь буду иметь возможность наказать его!
И в этот же день мы были свидетелями ужасного несчастья, весьма частого на охоте. Его лошадь, перепрыгнув через изгородь, понесла и сбросила его.
Юлиан и я первыми подбежали к нему. Надо признаться, что ничего, кроме ужаса и жалости, не испытывали мы при виде разбитого врага нашего.
Его увезли домой еще в сознании, и к вечеру он скончался.
Если мы и имели какую-нибудь злобу против покойного, мы жестоко поплатились за это. Мы могли бы до сих пор быть веселы и счастливы, если бы дьявол не внушил вдруг Юлиану мысль купить Керстон-холл, продававшийся за долги с молотка.
Перед заключением купчей мистрис Керстон пригласила к себе Юлиана.
— Вы теперь владелец Керстон-холла, — сразу начала она.
Юлиан попробовал протестовать, но она не дала ему и слова вымолвить.
— Все равно, — перебила она его. — Вы будете им через несколько дней. Я просила вас прийти, потому что хочу предостеречь вас.
— Меня предостеречь? — удивился Юлиан.
— Да. Мой сын ненавидел вас, а вы ненавидели его… нет! не перебивайте меня! Необходимо, чтобы мы поняли друг друга. Вы помните день его смерти? Он был в сознании еще полчаса до смерти и просил меня не допустить, чтобы наш дом попал в ваши руки. Он как будто предчувствовал то, что теперь случилось. Я не хочу оскорбить вас, мистер Малтрей, но я должна сказать вам, что ему была невыносима мысль, что вы когда-нибудь можете жить здесь.
— Я это понимаю, — ответил Юлиан, — и хотя я очень желал бы исполнить волю покойного, однако, из-за этого я не могу разрушать своих планов.
— Мистер Малтрей, — серьезно заметила она. — Я прошу вас продать это имение, как только оно будет укреплено за вами, я умоляю вас не поселяться здесь!
Но это только подзадорило упрямство Юлиана.
— А почему бы нет? — упрямо возразил он.
— Потому что здесь вы будете не в безопасности! — тихо ответила мистрис Керстон. — Потому что мой сын поклялся, что убьет вас, если вы переступите порог этого дома.
— Но… но… как же это возможно? — с удивлением воскликнул пораженный Юлиан.
— Я вижу, вы не суеверны, — со спокойной улыбкой — улыбкой Годфрея Керстона, — ответила она. — Как он это сделает, — этого я не могу сказать вам. Но он это сделает. Мой сын — Керстон, а Керстоны никогда не нарушают данного слова.
Я не знаю, что дальше произошло между ними. Знаю только, что она не переубедила Юлиана и он не изменил своего намерения. В характере Юлиана была черта, которой я до сих пор не подозревал в нем. Он так же яростно ненавидел Годфрея мертвого, как и живого.
— Это — лучшая месть моя ему! — сказал он как-то мне. — Я хотел бы только, чтобы он мог видеть меня в своем доме.
— Тсс! — резко перебил я его. — Какая нелепая мысль!
И что это за торжество над мертвым? Берегись, чтоб он не исполнил своего слова!
Юлиан рассмеялся и положил руку на плечо мне.
— Ты не должен слишком дурно думать обо мне, старина. Я просто средний человек, и не могу простить Керстону нанесенных мне оскорблений только потому, что он умер. Кроме того, ты меньше, чем кто бы то ни было, имеешь основание заступаться за него.
— Я знаю! — ответил я. — Я не переносил его и никогда не любил его. Но он умер, и самое лучшее, что мы можем сделать — это забыть о его существовании.
Скоро Керстон-холл перешел во владение Юлиана.
Прямо перед домом находилась церковь со склепом, в котором покоились много поколений Керстонов.
— Я уберу их отсюда, — говорил Юлиан.
Я убеждал его не делать этого, но он только смеялся.
— Они слишком близки к дому, — сказал он. — Если бы я придавал значение, словам матери его, я не должен был бы глаз сомкнуть ночью: чтобы сдержать свое слово, Керстону не пришлось бы далеко ходить.
Я уловил в его смехе накую-то фальшивую ноту, заставившую меня подумать, что Юлиан придавал больше значения словам мистрис Керстон, чем показывал.
Скоро Керстон-холл наводнила целая армия рабочих. Все в доме и вокруг него было увезено, изменено, заменено новым, модным. Старинные портреты, мебель, все было изгнано из дома, где пребывало веками. Все старые слуги были отпущены и заменены новыми.
Однажды утром но мне в город приехал Юлиан и пригласил к себе.
— Мы поедем сегодня же в Керстон-холл и на днях устроим там пирушку для наших близких приятелей. Кстати, я узнал, что Керстон был влюблен в одну мою близкую соседку и что родители ее не соглашались на этот брак из-за его бедности. Знаешь? Я подумываю о том, чтобы жениться на ней.
— Ты — сам дьявол! — сказал я ему укоризненно.
Он рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
— Нет, я — твой старый друг Юлиан, самым крупным недостатком которого является то, что он не может простить даже мертвому врагу своему…
Я с негодованием отшатнулся от него, но все-таки поехал с ним в Керстон-холл.
Даже днем не чувствовал я себя там хорошо. Почти в каждой комнате были темные углы, куда солнце не могло проникнуть. Весь дом наполнен был какими-то странными, необъяснимыми звуками. Это был унылый дом, несмотря на новую мебель и свежую окраску его. Уже через час после приезда я решил уехать при первой возможности.
Юлиан расхаживал по дому с улыбкой на устах, иногда насвистывая. Но часто, когда он думал, что я не вижу его, я улавливал на лице его выражение озабоченности, и я знал, что и на него дом производит унылое впечатление.
В этот день мы обедали в большой столовой. За обедом мы говорили о разных пустяках, так как за нашими стульями стояли лакеи. Юлиан рассказывал какую-то забавную историю, и мы смеялись только потоку, что надо было смеяться. Когда обед кончился, Юлиан предложил:
— Пойдем в биллиардную. Сыграем партию. Возьми с собою сигары. Я прикажу принести нам виски, и мы там удобно расположимся.
Мы оба играли в этот вечер прескверно, хотя были далеко не дурными игроками.
Мы слышали, как слуги убирали со стола в соседней комнате. Вдруг раздался скрип наружной двери в столовой и затем спор слуг.
— Посмотри, что там! — сказал Юлиан, готовясь сделать ход.
Я вышел, держа кий в руке.
— Что тут? — спросил я.
Я увидел лакея Спральса у открытой двери, вглядывавшегося в мрак ночи.
— Мне показалось, — ответил он, — будто кто-то позвонил.
— Глупости! Мы никакого звонка не слышали.
— Это верно, сэр, — робко ответил он, — звонок не звонил, но у меня вдруг явилось ощущение, будто кто-то стоит у дверей и хочет войти.
В это время до слуха моего коснулся какой-то странный шум.
— Вы пьяны, — сказал я, чтобы только сказать что-нибудь.
— Нет, сэр, я и глотка не пил.
Я пожал плечами и, стараясь сохранить спокойствие, спросил:
— Что это за шум? Откуда он?
— А, сэр! Значит, и вы слышите его?
— Войдите, — крикнул я, стараясь сохранить присутствие духа, — и закройте дверь. Сквозит.
И я вернулся в биллиардную.
Юлиан стоял в том положении, в каком я оставил его. Он, вероятно, не шелохнулся все время, пока я был в отсутствии.
— Ну, что там?
— О, ничего! Спральсу показалось, будто кто-то стоит у двери, а там никого не оказалось.
— В таком случае, Спральсу надо и отказать. Мне не нужны нервные слуги. Мои нервы и без того расстроены… Это что?
Наши взоры встретились.
— Слышишь? — спросил он.
— Слышу. Я это еще в столовой слышал, а теперь опять слышу.
— В этом нет ничего смешного! — рассердился он.
— Да я и не смеюсь, — ответил я. — Это ты смеялся. Ты сам не знаешь, что делаешь сегодня.
— Это, верно, какой-нибудь треск в стене! — заметил Юлиан, нервно оглядываясь по сторонам. — Эти старые дома полны звуков, особенно по ночам.
Он взглянул на меня, как будто ожидая подтверждения. И вдруг он вздрогнул, глаза его широко раскрылись.
— Ради Бога, не смотри на меня так! — воскликнул он. — Дик, дружище, что с тобой?
— Ничего! — хриплым голосом ответил я.
Но я тоже испугался — испугался самого себя. Когда я смотрел на Юлиана, мной овладело безумное желание схватить его руками за горло и сжимать, сжимать до тех пор, пока пальцы мои сомкнутся… Он, вероятно, прочел в глазах моих эту мысль, потому что лицо его выразило такой ужас, какого я до сих пор никогда не видал. Но в следующий момент я уже любил Юлиана так, как никогда, и я удивлялся этому необъяснимому, овладевшему мной желанию. Я обошел вокруг стола и положил ему руку на плечо.
— Приободрись, дружище! — сказал я. — Наши нервы слишком расстроены. Давай продолжать игру.
Юлиан все еще весь дрожал.
— Дик, — сказал он дрожащим голосом, — ты только что смотрел так страшно, как дьявол.
— Глупости! — рассмеялся я.
Что это прозвучало в комнате? Эхо моего смеха? Но разве мог я так зло рассмеяться!?..
Я скверно спал эту ночь. Один раз, ночью, мной опять овладело безумное желание схватить Юлиана за горло и выдавить жизнь из его тела. В этот момент я почувствовал, что тут, в комнате, кто-то есть. Я почувствовал панический ужас и первый раз в жизни накрылся с головой одеялом.
После завтрака мы много гуляли и чувствовали себя хорошо. Но нас не покидала мысль о приближающейся ночи.
Спральс не дожидался, пока ему откажут, и еще с утра он, вместе с другим слугой, попросил расчета. Я думаю, Юлиан ждал, что и другие слуги последуют этому примеру.