— Успеют, — решительно кивнул южанин. — Мы работали как проклятые, так что стоит вам подать знак, и…
В этот момент ворота замка распахнулись и из них выбежала благородная дама в богато украшенном платье. За ней поспевала охрана — полтора десятка молодых людей в коттах гербовых цветов, явно — дворян, еще не достигших рыцарского звания.
— Мама! — выдохнул юный Эжен дю Жоанар.
— Не смей… — оборвал его брат. — Не показывай слабость перед нашими кровными врагами!
Старший пленник всё время молчал, только буравил Аркана свирепым взглядом исподлобья. Наверняка он был самым опасным из всей компании оптиматов, и у Рема имелись большие сомнения по поводу целесообразности выкупа или обмена этого старого воина.
— Эжен! Мишель! Дети мои! Но где же Виктор? — эта сохранившая остатки былой красоты матрона преодолела мост через ров за какие-то мгновения. — Что с ним?
— Мадам, — Аркан склонил голову — всё же перед ним была женщина. — Виктор погиб от моей руки после того, как пытался напасть на моих людей. А ваши сыновья — мои пленники.
— О, Господи, о, Господи! О пресвятой Феникс! Вы — Тиберий Аркан Буревестник! О, Господи, что же будет? — матрона буквально заламывал руки и металась между своей охраной и суровыми всадниками-ортодоксами, которые перекрывали ей путь к сыновьям. — Как же это ужасно! Что же будет с Амалией? Что будет со всеми нами?
— Я расскажу вам, что будет, — в голосе Рема звучали металлические нотки. — Вы вернетесь в замок и принесете мне две с половиной тысячи золотых, по тысяче за каждого Жоанара и пять сотен — за этого маэстру со злобным взглядом, понятия не имею как его зовут. А еще — выкатите за ворота три фургона с зерном и один фургон с вином из запасов замка — со старым, выдержанным вином, прошу заметить. Это — за тех латников, которых Виктор обрек на смерть, попытавшись напасть на мой лагерь. Две дюжины из них живы, и их мигом доставят сюда, к этим воротам, если вы сделаете всё, как я сказал. Их — и тело Виктора, чтобы вы могли похоронить его по своему обычаю.
— О, Господи! — только и пролепетала матрона.
— Если же сказанное мной не исполнится — всех пленных казнят как разбойников и налетчиков, за нападение на дружинников баннерета Тиберия Аркана, которые не предпринимали никаких враждебных действий по отношению к вам и вашим людям.
— Но вы же… Вы же… Вы убили Эмильена! — женщина прижала ладони ко рту, в испуге от того, что сказала.
Мадам понимала, что охрана не успела бы среагировать, что ортодоксы стоптали бы ее конями и зарубили бы в два счета, если бы баннерет подал знак… Но этого не произошло: Аркан просто отмахнулся.
— Говорите что пожелаете, я уже сделал большой шаг навстречу — не прикончил этих высокородных бандитов сразу же. Жду здесь, пока солнце не коснется вершины во-о-он той башенки — тогда кровь Жоанаров снова обагрит землю, — говоря это, Рем пытался понять, почему испуганные глаза матроны так пристально вглядывались в лицо дю Валье, который по своему обыкновению занял позицию чуть слева и позади него.
— Я… Я донесу ваши слова до Амалии! — дрожащим голосом проговорила женщина и, продолжая заламывать руки, убежала в замок.
Охрана, совершенно обескураженная происходящим, устремилась за ней.
— Это Жаклин дю Жоанар, сестра покойного маркиза Эмильена дю Жоанара. А этот маэстру с злобой во взгляде — Жак дю Легрос, ее морганатический супруг и отец вот этих двух юношей, — дю Валье говорил бесстрастно. — Амалия дю Жоанар, урожденная дю Шабри — мать убитого вами Виктора, жена брата маркиза — тоже покойного…
— Продешевил, — сказал Аркан и усмехнулся. — Знал бы, что мы взяли в плен ее муженька, попросил бы и за него тысячу.
— Га-га-га-га! — ортодоксы и вассалы баннерета, уже привычные к шуткам про квартирмейстерскую жилку своего господина захохотали, сбрасывая напряжение.
— Смейтесь, смейтесь, — гордо проговорил Мишель дю Жоанар. — Надеюсь, баннерет, вы помните про ваше обещание сатисфакции? Как только меня раскуют — мы сойдемся в бою на этом самом мосту!
— С превеликим удовольствием! — откликнулся Рем, и, поймав удивленный взгляд Патрика усмехнулся. — Так будет даже лучше.
Освобожденные раненые воины маркиза со своим мертвым господином на плечах, фургоны с провизией, какие-то праздные зеваки из замка — всё это создало у крепостных ворот нелепую суматоху, и совершенно не соответствовало пафосу происходящего буквально тут же — на мосту. Наследник марки — Мишель дю Жоанар — должен был сражаться с Тиберием Арканом Буревестником, баннеретом, сегодня на закате.
Рем не торопился. Он позволил своему врагу облачиться по-рыцарски: надеть кольчугу и кирасу, наручи, налокотники, наколенники, набедренники и поножи, опоясаться, водрузить на голову тяжелый шлем с Т-образной прорезью и примерить на руку треугольный щит. Теперь Мишель напоминал штурмовую башню, но баннерета это, похоже не волновало. Время от времени Аркан поглядывал на кромку леса и на солнце, которое постепенно клонилось к закату.
Когда дю Жоанар ударил своим мечом о щит, обозначая готовность, Рем принял из рук Патрика шестопер и взвесил его на левой руке: годится! Меч и шестопер — пара неклассическая, но когда Арканы были приверженцами классики? По сравнению с оптиматом, Рем снарядился легко: стальной была только кираса да латные перчатки, принадлежавшие ранее почившему в Бозе Виктору. Кожаный доспех, предпочитаемый ортодоксами, не стеснял движений, и это было именно то, что требовалось сегодня.
— Да исполнится кровная месть! — вскричал Мишель дю Жоанар. Он уже успел хлебнуть вина с пряностями из поднесенной пажом фляги, и потому излучал отвагу. — Я убью тебя, Аркан Буревестник! Тебя — и твоего отца, и твоих братьев, одного за другим, как ты убил моего дядю и брата!
И ринулся вперед.
Вообще-то такое поведение являлось нарушением дуэльного кодекса: секунданты не объявили о начале поединка. Но Рему было наплевать: он устремился навстречу рыцарю, и в нужный момент прыгнул, нанося удар обеими ногами в щит врагу. ДАНГ! Закованый в броню юноша не удержал равновесия и рухнул на камни моста. Зрители хором ахнули.
— Видит Бог, я не желал зла дю Жоанарам, но — вы напали на меня! — Рем крутанул меч и шестопер в руках. — Я не убил вас, хотя вы были в моей власти — но вы заговорили о кровной мести. Я не видел вашего замка ни разу в жизни — а вы уже успели осадить мой родной дом. Не просите меня более о милосердии!
Молодому Аркану самому было смешно от уровня драматизма, который лился из его рта. Но, как говаривал Децим — «ситуация располагала». Нужно было тянуть время! А потому, баннерет дождался, пока дю Жоанар встанет, и атаковал, нанося удары мечом и шестопером — поочередно. Нет, он не был обоеруким воином, но лупить увесистой железной палицей по щиту врага — тут много умения не требовалось. Четверть часа он точно сможет играть в эти игры — дыхания и крепости мускулов хватит!
Грохот стоял такой, как будто на мосту открылся филиал аскеронского цеха жестянщиков. Рем крутил пируэты, вертел восьмерки и спирали клинком, сбивая врага с толку, и бил, бил шестопером, не давая Мишелю продыха. Аркан пользовался тем, что травмы, полученные во время пленения и бессонная ночь в лагере ортодоксов пошатнули организм этого силача, и выматывал его, отскакивая и уворачиваясь от редких выпадов оптимата.
Сам-то баннерет умудрился поспать до самого утра, отлично поужинать и плотно позавтракать, и не плелся со скованными ногами за лошадью несколько верст. Так что — в другой день Мишель дю Жоанар может и смог бы одолеть Аркана Буревестника, но — не сегодня! Несправедливо? О, да! Но Аркан и не думал о справедливости.
Заполошные крики и медные голоса горнов над воротами раздались неожиданно — когда нижняя кромка багрового солнечного диска едва-едва коснулась поверхности моря.
— Измена! Измена! — орали на стенах. — Нападение!
И он, черт побери, сделал это! Мишель дю Жоанар просто взял — и обернулся! Обернулся посмотреть — о чем же таком орут люди из замка. И закономерно получил шестопером под коленку и рукоятью меча — в самую Т-образную смотровую щель шлема. Хрустнуло так, что у Аркана засвербели зубы. Рему понадобился еще один удар — шестопером по голове, чтобы опрокинуть своего врага навзничь.
— Бар-ра!!! — заорал он и указал мечом в сторону всё еще открытых ворот цитадели, где толпились в панике зеваки, тщетно пытаясь протиснуться между фургонами с зерном, которые волей будущего маркиза придержали на мосту до завершения дуэли.
Три десятка всадников, возглавляемые сержантами Шарлем и Луи, ринулись от леса к мосту. Патрик Доэрти, Эдгар Дю Валье и Скавр Цирюльник с отборными воинами-тарвальцами были уже тут — подле своего господина, прикрывая его щитами и сопровождая в сумасшедшей атаке на ворота. Почему это стало возможным?
Потому что ортодоксы, сколотив из сосновых стволов лестницы, наконец-то дотащили их до кромки леса, и устремились на штурм одновременно, с двух сторон, как раз в тот момент, когда закатное солнце готово было закатиться за горизонт. Атаке подверглись самые дальние от ворот участки стены. Воины в кожаных доспехах и шапелях тащили на спинах вязанки хвороста и длинные лестницы преодолели открытое пространство, забросали ров и полезли вверх, пользуясь тем, что большая часть гарнизона сгрудилась на барбакане, наблюдая за ходом дуэли.
Если бы среди воинов дю Жоанаров было больше опытных латников… Если бы Виктор не погиб, и вместо леди Амалии и леди Жаклин обороной руководил мужчина — хотя бы тот же дю Легрос, который подбадривал своего старшего сына воинственными криками на мосту… Если бы, если бы!
Сеча в воротах была страшной. Дю Легрос всё-таки сумел сплотить вокруг себя несколько юных воинов и замковых стражников, чтобы дать отпор ортодоксам и аркановским дружинникам. Теснота, фургоны — всё это не позволяло опустить решетку и закрыть ворота, и при этом сводило на нет численное преимущество нападающих.