ЯНЫШ ЯЛКАЙН
КРУГРОМАН
Перевод с марийского Вл. МУРАВЬЕВА
Общественная редколлегия:
Васин К. К., Иванов А. Е., Краснов П. В., Крупняков А. С.,
Липатов А. Т., Матюковский Г. И., Медяков К. Г.,
Муравьев В. Б., Столяров В. С.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Амина — круглолицая, стройная и крепкая, как зрелая рожь, девушка — вышла со двора на улицу.
Небо-горело алым заревом заката. В неподвижном, словно изнемогшем от усталости воздухе далеко по деревне разносились все звуки: вот заскрипела телега — видать, кто-то припозднился на поле и теперь торопится домой; вот брякнули пустые ведра — кто-то пошел по воду; вот где-то на задах, за сараем, залаяли собаки; в низинке, на лупу, заржала лошадь…
Быстро бледнела и угасала заря, и на противоположной стороне темнеющего неба поднималась похожая на медную пуговицу яркая луна.
Амина шла по улице, направляясь в конец деревни, где обычно собиралась по вечерам на гулянье деревенская молодежь. А все ее мысли — об Эмане. Да и что тут скажешь, всем взял Эман: и гармонист, и плясун, и песни петь мастер, и на язык востер. Как такого парня не полюбить?
Гулянье в разгаре. Рассевшись на бревнах возле недостроенной избы, парни и девушки смеются, громко перекликаются, раздаются переливы гармоники.
Амине в темноте не видно, кто играет, но она по звуку узнала гармонь Эмана. Второй такой гармони ни у кого нет не только в их деревне, но и в соседних. Она не похожа на все другие так же, как ее хозяин не похож на других парней деревни Кома.
Эту гармонь Ардаш привез Эману из далекого города.
Амина подошла поближе. Гармонь действительно Эманова, а играет на ней другой парень — по уличному прозвищу Кудряш. Но где же сам Эман? И спросить нельзя — засмеют…
— Присаживайся, Амина! Что стоишь как бедная родня?
Амина села на бревно рядом с подругами. Играли в «колечко».
Кто-то из парней предложил:
— Давайте поборемся. Кто на меня?
— Я! — отсевался Кудряш, лениво перебиравший лады гармони, кинул гармонь на колени сидевшей рядом с ним девушки и вышел на середину круга.
Гармонь, издав жалобный звук, затихла.
Амине гармонь показалась живой, она от души пожалела ее и мысленно упрекнула гармониста в бессердечии. Ей хотелось взять гармонь к себе, но она не решилась.
Но тут девушка, державшая гармонь, сказала:
— Почему я одна должна ее держать? Подержите и вы! — и она бросила гармонь на колени другой девушке, та перекинула ее сидевшему рядом с ней парню.
Амина не выдержала:
— Разобьете, черти!
— Ха-ха-ха, дайте и мне, я тоже подержу! — парни нарочно стали перекидывать гармонь друг другу, и каждый раз гармошка жалобно взвизгивала.
Амина раскраснелась, чувствует, вот-вот брызнут слезы, хорошо, в темноте не видно.
И вдруг гармошку бросили ей.
— Кидай сюда! Кидай мне! — раздалось несколько голосов.
— Хватит! — решительно сказала Амина. — Наигрались. Вон, уже один наугольник оторвали.
Амина прижала гармонь к себе и, рассматривая ее блестящие наугольники, думала: «Где же все-таки Эман? Неужели он один ушел на свадьбу? Может быть, у него в той деревне тоже есть девушка?»
— Амина, ты не играешь? — парень с кольцом, видя что она кивнула, прошел дальше.
Тут на место вернулся Кудряш.
— Дай-ка, еще сыграю, — потянулся он к гармони.
— На, только ты поосторожней, — отдавая гармонь, предупредила Амина. — Вон с верхнего угла один наугольник уже оторвали.
— Кто оторвал?
С другого конца послышался писклявый голос.
— Хи-хи, кто же, кроме тебя? Ты же играл!
— Вот погоди, Эман даст тебе за это по башке, — добавил другой.
Кудряш не обижается.
— Возьми наугольник, — сказал он Амине. — А то потерею. Ну, что сыграть? Э-эх, играй, гармонь — малиновы меха!
Амина спрятала наугольник за пазуху. Слушая игру Кудряша, она тихонько насвистывала грустный мотив, продолжая думать об Эмане. Грустно и на сердце у Амины.
— Все уже собрались, пойдемте! — вдруг оказала одна из девушек.
Несколько голосов подхватили:
— Верно, свадьба нас не станет ждать, пошли!
Сегодня в соседней деревне Луй играли свадьбу, поэтому парни и девушки из Комы заранее уговорились пойти посмотреть.
— Гармонист, что расселся, как корова, пойдем!
— Будете обзывать, с места не тронусь!
— Прикажешь кланяться тебе?
— Взял у Эмана гармошку и думаешь, сразу гармонистом стал!
— Отстаньте, никуда я не пойду.
— Умолять тебя что ли, нашелся барин какой.
— Ладно бы, играть умел как следует! А то ведь — еле-еле, а нос задирает!
— Пойдешь или нет — твое дело, а гармошку давай сюда.
— Не дам!
— Почему?
— Оман никому не велел отдавать.
Тут Амина осмелилась и спросила:
— А сам-то он куда ушел?
Кудряш не успел ответить, как парень, который требовал гармошку, выхватил ее у него из рук, растянул меха и громко заиграл.
Тотчас его окружили парни и девушки и гурьбой пошли за околицу по дороге, ведущей в деревню Луй.
Одна из девушек обернулась и спросила:
— Амина, ты разве не идешь?
— Она об своем Эмане страдает, — отозвалась другая, и обе, хохоча, исчезли в темноте.
— Зря гармонь отдал, — сказала Амина Кудряшу.
— Сердишься? — спросил он.
— Хозяин рассердится.
— Не об гармони ты скучаешь, а об ее хозяине, — вздохнул Кудряш.
— Вот и неправда! Ну, ладно, мне пора, завтра рано вставать. — Девушка поднялась и пошла.
— Амина!.. — Кудряш вскочил и пошел рядом с девушкой.
Она зевнула и искоса посмотрела на него.
— Амина, ты думаешь, Эман тебя любит?
— Нужен мне твой Эман, — ответила она, но про себя думала: «Почему он не пришел? Ведь договаривались. Зачем обманул?»
— Дочери такого богатого человека… — вновь заговорил Кудряш вкрадчиво.
Амина нахмурилась.
— Дочери такого богатого человека, — повторил Кудряш, — разве гоже идти замуж за нищего?
Амина не ждала такого открытого разговора, вдруг остановилась, блеснула глазами.
— Пусть бедный, пусть пастух, зато многие даже мизинца его не стоят.
— Ты позоришь наш конец деревни.
— Что же я могу поделать, если на нашем конце все богатые, а хорошего жениха нет.
— Неужели ни одного?
— Ни одного: каждый или дурак, или, как ты… теленок.
— Так… значит, издеваешься?
— Правду сказать, это, по-твоему, издевательство?
Кудряш обозлился.
— Ну, ладно. Плюнул — плевок обратно не подберешь. Но ты еще пожалеешь, что так оказала.
— И не подумаю…
— Амина, ну почему ты…
— Шел бы ты отсюда, Кудряш, — перебила его Амина, — отеи увидит — отведаешь кнута. Он страсть ухажеров не любит.
Кудряш остановился и- долго смотрел вслед удаляющейся девушке.
Амина подошла к своему дому, срубленному из толстых, кряжистых бревен. В темноте весенней ночи поблескивали окна. От высокой изгороди падала тень на тропинку, протоптанную рядом с дорогой вдоль улицы мимо дома и забора.
На высоких тесовых воротах в лунном свете, будто заячьи глаза, блестели прибитые для украшения железки.
Взглянув на блестящие железки на воротах, Амина вспомнила про блестящий наугольник от гармошки Эмана, достала его из-за пазухи, присела на лавочку возле дома. Издали доносилась гармошка, веселая песня.
«Как бы гармонь не разбили, — думает Амина, — наверняка наши сегодня передерутся с луйскими. Надо было мне тоже с ними пойти, я бы гармонь оберегала. Но где же все-таки Эман? Неужели он нарочно пошел на свадьбу один? Неужели у него есть уже там зазноба?
Ах, надо было идти, зря не пошла! И гармошку сломают…»
Песня, удаляясь, доносилась все тише и тише.
Но вдруг Амина вскочила. Она услышала, что гармонь заиграла совсем по-другому: уверенно и легко, и девушка сразу решила, что это заиграл сам Эман.
«Эман с ними? Ушел от меня тайком? — с обидой подумала она. — Ну, ладно, иди, иди! Раз так, то и ты мне не нужен, как этот твой наугольник!»
Амина бросила наугольник и вдавила его ногой в землю.
Ворота были на запоре, она не стала стучаться, перекинула вдруг отяжелевшее свое тело через изгородь.
Вдалеке играла гармонь, пели девушки. Но звуки эти становились все тише и тише, вот они уже еле слышны, затем и вовсе замерли, словно растаяли.
Пусто на деревенской улице. А возле дома Амины на тропинке тускло поблескивает под луной наугольник, оторванный от гармони Эмана.
Матвей Матвеевич Эликов — этнограф, путешествующий по губернии с целью изучения и описания жизни и быта марийцев, выехал из деревни поздним вечером.
Прежде он никогда не пускался в путь на ночь глядя. Зачем ездить по ночам, когда вполне хватает дня? Да и спешить особенно некуда. Правда, к досаде этнографа, образ жизни людей быстро меняется, однако это не причина, чтобы скакать по ночам, как исправник в мобилизацию, подгоняя ямщика тумаками.
Но сегодня так уж сложились обстоятельства, что Эликов изменил своему обыкновению.
Пара лошадей бойко бежит рысью, звонко переговариваются между собой колокольчики.
— Э-эп, э-эп, яныка-ай![1]—погоняет ямщик пристяжную, и голос его звучит ласково, словно он обращается к любимой девушке. Но Эликов — русский, по-марийски не понимает, поэтому ему слышится, что ямщик называет лошадь «лентяйкой».
Рядом с тарантасом, не отставая, бежит черная тень. В ней Эликову видится что-то зловещее, как и в той толпе, что собралась сегодня в деревне, из которой он удирает. Чтобы не вспоминать об этом, он старается не смотреть на тень. Но забыть сегодняшнее происшествие не в его силах.
«Неужто и вправду убили бы?» — думает Эликов.
Неделю назад он приехал в деревню Кома, велел ямщику везти себя прямо на постоялый двор. Ямщик остановился возле избы, к углу которой была приколочена вывеска: «Казенная квартира».