- Лучший в этих краях следопыт, - отрекомендовал его шеф, будто мы и знакомы не были.
Увидев, что мы собрались, Гришка метнулся за угол дома, оттуда послышался какой-то мокрый, чихающий звук и навстречу выбежал давешний кудлатый пёс чёрно-белой масти, с вислыми ушами и весёлыми карими глазищами.
- А крови я тебе специально не дал, - вдруг, ни с того ни с сего, брякнул Алекс. - Ты мне нонича голодный нужен...
Ну вот, и шеф туда же. Словно эта напевная, но неправильная речь была чем-то заразным.
На самой опушке к нам присоединились двое: знакомый уже староста, и ещё один мужик, худой, длинный, как колодезный журавль, и по самые глаза заросший бородой. Был он в таком же как у меня брезентовом плаще и сапогах, а за спиной нёс что-то спутанное, с серебряными гирьками - с удивлением я опознал ловчую сеть...
Мужики скупо поздоровались, длинного никто представлять не стал - вестимо, и так знали, кто есть кто. Гришка резвился вокруг, неуклюже подкидывая пятнистым задом и виляя хвостом, как пропеллером.
Глядя на торжественность, проявленную мужиками, я принялся развлекать себя фантазиями на тему особого посвящения, ритуала, который проводят в полночь, в глухой чащобе, на скрытой от людских глаз поляне с древними каменными идолами... Губы у идолов вымазаны кровью, а вокруг, на столбах, развешены шкурки лесных зверей и клыки опасных хищников.
Одно мешало картинке сложится: в ясном сентябрьском небе сияло тёплое солнышко, вокруг него резвились идиллически-пухлые, похожие на херувимов облака, озеро под этим благолепием искрилось, как вышедшее из глубин чудо-юдо рыба-кит, и плыл в сладком утреннем воздухе малиновый звон далёких колоколов...
Оглянувшись с опушки на терем, в верхнем окне я заметил огненно-рыжий всполох. Антигона, - понял я. Провожает охотников, на удачу.
Шли долго и скучно. Баек никто не травил, не курил и не махал перед лицом ветками - сегодня Гриня-пёс выбирал дорогу в стороне от паучьих ловчих сетей. Хотя братьев-крестоносцев в лесу было немерено - почитай, меж каждым стволом растянута крепкая добротная паутина, в которой трепыхалось немало мелкой мошкары, бабочек и даже одна крупная летучая мышь. Причём, чем дальше в лес, тем толще становились пауки...
Я старался идти в середине процессии: первым бежал Гришка, за ним степенно шагал Мефодий Кириллович, след в след неслышно ступал Алекс, затем я. Замыкал молчун с бородой, которого, как я расслышал, староста называл Векшей.
Устать я не устал. Но от монотонной ходьбы, от бесконечных бочагов с чёрной ключевой водой, мшистых поваленных брёвен и канав, веток, сучьев и вспученных вековых корней, меня опять потянуло в сон.
Я шагал на автомате, стараясь не терять пятнистую спину Алекса, перечёркнутую стройным туловом винтовки, перед глазами мелькали чёрные мушки, и сначала я думал, что это меня мутит от недоедания, а потом понял, что это настоящая мошкара, или гнус - как его зовут в этих краях. Но гнус меня не кусал, не нравился я гнусу, хотя Алекс и староста, шепотом чертыхаясь, то и дело шлёпали себя по шее и по щекам.
Шли мы по ведомой одному только Гришке тропе. Сначала бор был светлым, почти без подлеска, с яркими пятнами костяники и резными кустами шиповника. Но с ходом времени делалось всё темнее, стволы сосен уступили место мрачным раскидистым елям, а те, в свою очередь, чёрным горелым лиственницам с покорёженными стволами.
На некоторых я стал примечать светлые затеси - продольные узкие, но глубокие полоски содранной коры.
- Рысь, что ли? - хотел спросить я у шедшего позади Векши, но оглянувшись, никого не увидел.
Обеспокоившись, я повернулся вперёд, с намерением позвать Алекса, но и его обтянутой камуфляжем спины не было. Как и старосты, и весёлого кудлатого пса Гришки.
- Что за на фиг? - слова упали в мягкую хвою и заглохли - тогда я понял, что говорю вслух...
В голове запрыгали разные идеи, на тему "как я мог потеряться".
Вспомнились, в том числе, и слова Антигоны о лесном дедушке, который легко может заманить в трясину и сделать утопликом.
В свете особенностей моей физиологии перспектива совсем не прельщала.
Неловко топчась на одном месте, я припомнил всё, что знал о тайге. Первое правило: если вы потерялись, оставайтесь там, где есть. Его я нарушил сразу же - находиться в окружении рысьих меток, выше моего роста, совершенно не хотелось.
Но каков Гринёк, собака! Мог ведь отыскать меня по запаху, по следам... Или всё так и задумано? Вспомнилась вскользь оброненная шефом фраза: - нужно, чтобы ты оставался голодным... Это ещё как понимать?
И тут я почувствовал движение. Что-то промелькнуло за спиной, но когда я обернулся - ничего не двигалось. Ни единая травинка, ни единая малая веточка.
Злой, как тысяча аллигаторов, я повернулся и пошел, как мне казалось, к берегу озера.
Ну и ладно, - думал я на ходу. - Надсмеяться захотели - и пусть их. Завели городского недотёпу в глушь, и хихикают, поди... Алекс тоже хорош: хлебом не корми, дай над подчинёнными поизмываться.
Временами мне казалось, что озеро уже близко - вот ещё один взгорок, и впереди откроется чистая белая гладь. Но пригорок сменялся пригорком, распадок - овражком, а озера всё не было. Хотя временами казалось, что ветер доносит насмешливые крики чаек и колокольный звон.
Антигона умрёт со смеху, - подумал я, подвернув ногу и рассадив в очередной раз ладони. В кожу впились чёрные от старости хвойные иголки и налипли мелкие камушки...
Время от времени я видел краем глаза движение - то слева, то справа, и в конце концов решил, что это Гришка-кобель, таким манером развлекается.
За всеми этими самокопаниями я не сразу заметил, что на небе нет солнца. Никаких туч тоже не было, небесный свод покрывала белёсая мгла, глухая, как саван. Верхушки мёртвых деревьев утыкались в этот саван, и казалось, только они и не дают ему кануть на землю.
Поёжившись, я пошел дальше. Мало ли, как часто в здешний краях погода меняется. С утра - вёдро, к обеду - дождь... Мне-то какое дело?
Злость на товарищей одолевала всё сильнее.
С другой стороны, может, они меня ищут? Мечутся меж деревьев, зовут... Алекс себе места от тревоги не находит.
Как всегда в моменты слабости, стало стыдно. Прежде чем обвинять других в бездушии и злом умысле, подумай: что ты сделал не так?..
Додумать я не успел.
С разбегу ткнулся мордой в паутину, бесполезно замахал руками, силясь оттереть с лица липкие и на редкость прочные нити, завертелся вокруг себя, натыкаясь на стволы и мыча сквозь зубы... Наконец, содрав облепленный паутиной плащ, бросил его прямо на тропинку и дальше пошел в одной майке, ёжась от промозглого холода.
Но шел я не долго. Что-то было не так...
Лес был другой. На первый взгляд, всё то же самое: чёрные горелые деревья, свежий злой подлесок... Но дело в том, что эти деревья были ГОРАЗДО старше. Вековая кора отслаивалась и свисала с корявых стволов длинными лохмами. На корнях и нижних ветках вольготно произрастал могучий лохматый мох, в котором, кажется, копошилось что-то мелкое и не слишком дружелюбное.
Там чудеса, там леший бродит... - припомнил я слова Антигоны. Как в воду глядела, чертовка. А вот и следы на неведомых дорожках, - я наткнулся взглядом на здоровенную трёхпалую вмятину в желтой глине тропинки. Сделалось не по себе. Это ж какого размера тварь оставляет такие следы?..
Рёв, раздавшийся у меня над ухом подтвердил, что тварь - немаленькая.
Походил он одновременно на ящерицу и гигантского петуха. Не знаю, как лучше объяснить... Ноги со шпорами, крылья, покрытые жестким, похожим на чешую пером, алый гребень на лысой клювастой головке, торчащей из длинной змеиной шеи...
Распахнув желтый, в трещинах и потёках клюв, тварь вновь заорала и бросилась на меня. И вот тут я наконец понял, что значит быть стригоем.
Василиск был громадным, как жираф. Голова его мотылялась на высоте метров пяти, размах крыльев превышал рост.
Ноги, похожие на страусиные, только покрытые чешуей, оканчивались лапами с жуткими синеватыми когтями - удар такого когтя мог спокойно выпустить кишки лошади. Глаза у него были круглые, птичьи, но по-рептильи равнодушные и холодные.
Может потому, что василиск не слишком часто встречал интеллектуальную добычу и привык давить силой, я ему не уступал. Только один раз он смог оглушить меня ударом тяжеленного крыла, а потом зацепить клювом, сняв огромный шмат кожи со спины...
Но и ему от меня досталось. Удары кулаков били с совсем нечеловечьей силой, и когда мне удалось схватить его за шею и придушить, из горла твари раздался уже не злобный, а панический вопль... И было в этом крике столько тоски, столько отчаяния...
В общем, я его отпустил. Просто разжал руки и скатился с загривка, прямо под острые когти. Спина давно онемела, джинсы сзади промокли от крови. Но мне было всё равно.
Нельзя убивать существо, которое настолько отчаянно хочет жить.
Василиск склонил ко мне клювастую голову. Его глаз, круглый и желтый, был совсем рядом с моим лицом, и не было в нём ни единого проблеска мысли, лишь одна холодная ненависть. Я уставился в этот глаз, оставаясь намеренно неподвижным, только чувствуя, как невольно кривятся в ухмылке разбитые губы...
А потом он ушел. Фыркнул по-лошадиному, обдал меня шквалом сухой хвои из-под лап и исчез за деревьями.
Странно, почему я не окаменел?.. - это была последняя мысль.
- Вставай, соня, весь отпуск проспишь.
Что-то в этом мире остаётся неизменным.
- Шурик, просыпайся, там шеф тебя хочет, аж не может уже.
- Звезда моя! Где обещанный кофе?..
- Слышишь, надрывается? Бедненький, похмелье замучило...
Антигона вскочила с моей кровати, подбежала к окну и немилосердно распахнула шторы. В спальню ворвалось яркое солнце, а вместе с ним - влажный озёрный воздух и крики чаек.